ПРАВИТЕЛЬСТВО И ОБЩЕСТВО, РЕМЕСЛА И ИСКУССТВО [В ПЕРИОД ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА]

 

Статуя фараона Хафры (Хефрена)

Статуя фараона Хафры (Хефрена), IV династия, Древнее царство

Начало царской власти и обычаев, сообщивших ей столь своеобразный характер в Древнем Египте, как уже заметил читатель, коренится в столь отдаленной древности, что мы можем различить лишь слабые следы эволюции этого установления. В эпоху образования сплоченной нации при Менесе институт царской власти был уже весьма древним, и последующее более чем четырехсотлетнее развитие его сделало то, что в конце Древнего царства сан фараона был облечен престижем и чрезвычайным могуществом, требовавшими глубочайшего почитания от подданного, будь то знатного или худородного. Более того, царь считался теперь официально богом, и одним из наиболее употребительных титулов его был «Благой Бог»; настолько велико было почитание, которое подобало воздавать ему, что, говоря о нем, избегали называть его имя. Придворный предпочитал обозначать его безличным «Они», и «довести до Их сведения» становится официальной формулой взамен фразы «доложить царю». Царское правительство и лично сам монарх обозначались словом «Большой Дом», по-египетски «Перо», – выражение, дошедшее до нас через евреев в виде «Фараона». Был также ряд других выражений, которыми щепетильный придворный мог пользоваться, говоря о своем божественном владыке. Когда царь умирал, он причислялся к сонму богов и подобно им получал вечное поклонение в храме перед огромной пирамидой, в которой он почивал.

Из придворных обычаев постепенно выработался сложный официальный этикет, за строгим соблюдением которого даже и в эту отдаленную эпоху следило множество пышных маршалов и придворных камергеров, находившихся для этого постоянно во дворце. Таким образом возникла придворная жизнь, сходная, вероятно, с той, которую мы находим теперь на Востоке. О ней мы получаем некоторое представление уже из многочисленных титулов придворных вельмож того времени. С тщеславной гордостью приводят они свои титулы на стенах гробниц вперемежку с громкими обозначениями своих высоких обязанностей и чрезвычайных привилегий, которыми они пользовались в кругу приближенных к царю лиц. Существовало много рангов, и преимущества каждого со всеми тонкостями старшинства строго соблюдались и отмечались придворными маршалами при всех торжественных выходах и царских приемах. Для каждой потребности царской особы имелся специальный придворный вельможа, на чьей обязанности лежало ее удовлетворение, и который носил соответствующий титул, например придворного врача или придворного капельмейстера. Несмотря на сравнительно простой туалет царя, целая небольшая армия изготовителей париков, сандальных мастеров, парфюмеров, прачечников, белильщиков и хранителей царского гардероба толпилась в покоях фараона. Они приводят свои титулы на своих надгробных плитах с видимым удовлетворением. Так, если брать первый попавшийся пример, один из них называет себя «смотрителем ларца с косметикой, ведающим искусство косметики к удовлетворению своего владыки, смотрителем косметического карандаша, носителем царских сандалий, ведающим все касающееся царских сандалий, к удовлетворению своего владыки». Любимая жена фараона была официальной царицей, и ее старший сын обыкновенно еще при жизни отца назначался наследником царского престола. Но, как и при всех восточных дворах, существовал еще царский гарем с множеством одалисок. Масса сыновей окружала обыкновенно монарха, и огромные доходы дворца щедро распределялись между ними. Один из сыновей царя IV династии Хафра оставил после себя частную собственность, состоявшую из 14 городов, одного городского дома и двух владений в царской резиденции-городе при пирамиде. Кроме того, обеспечение его гробницы состояло из 12 других городов. Но принцы не вели праздной и роскошной жизни, а помогали своему отцу в управлении. Мы увидим их занимающими некоторые из наиболее трудных должностей на государственной службе.

Как ни высоко было официальное положение фараона как августейшего бога во главе государства, он поддерживал тем не менее тесные личные отношения с наиболее выдающимися представителями знати. Будучи принцем, он воспитывался вместе с группой юношей из знатных семей, и они вместе обучались благородному искусству плавания. Завязавшиеся таким путем в юности дружеские и интимные отношения должны были оказывать могущественное влияние на монарха и в последующие годы его жизни. Мы находим, что фараон отдает свою дочь в жены одному из вельмож, с которым он воспитывался в юности, и строгий декор дворца нарушался ради этого фаворита; а именно в официальных случаях он не должен был лобызать прах у ног фараона, но пользовался небывалой честью целовать царскую ногу. Поскольку дело касалось приближенных, это была простая формальность; в частной жизни фараон не задумывался сидеть просто, без всякого стеснения рядом с одним из своих фаворитов, в то время как прислуживающие рабы умащали их обоих. Дочь такого знатного человека могла стать официальной царицей и матерью следующего царя. Мы видим царя, осматривающего общественное здание вместе с главным архитектором, визирем. В то время как он восторгается работой и хвалит верного министра, он замечает, что тот не слышит слов царского благоволения. Возглас царя приводит в движение ожидающих придворных, и пораженного ударом министра быстро переносят в сам дворец, где фараон поспешно призывает жрецов и главных врачей. Он посылает в библиотеку за ларцом с медицинскими свитками, но все напрасно. Врачи объявляют состояние визиря безнадежным. Царь подавлен горем и удаляется в свои покои помолиться Ра. Затем он приказывает сделать все приготовления к погребению умершего вельможи, велит изготовить гроб из черного дерева и умастить тело в своем присутствии. Наконец, старшего сына умершего уполномочивают выстроить гробницу, которая будет затем обставлена и обеспечена вкладами царем. Отсюда ясно, что могущественнейшие вельможи в Египте были связаны с особой фараона тесными узами кровного родства и дружбы. Такие отношения старательно поддерживались монархом, и в эпоху IV и начала V династии мы находим черты древнего государства, где ближайший к царю круг лиц напоминает большое семейство. Как мы видели, царь помогал всем его членам при постройке и устройстве их гробниц и выказывал величайшую заботу об их благоденствии, как в этой жизни, так и в той.

Статуя фараона Хуфу (Хеопса)

Статуя фараона Хуфу (Хеопса), IV династия, Древнее царство

В теории не было никого, кто бы ограничивал могущество фараона как главы управления. В действительности же он должен был считаться с требованиями того или другого класса, той или иной могущественной фамилии, партии или отдельных лиц, наконец гарема, совершенно так же, как и его преемники на Востоке в начале XX века. Эти силы, оказывавшие в большей или меньшей степени воздействие на его повседневную деятельность, могут быть прослежены нами в ту отдаленную эпоху, лишь поскольку перед нами медленно вырисовывается в своих основных чертах государство, слагавшееся под их влиянием. Несмотря на роскошь, о которой свидетельствует организация придворного штата, фараон не вел жизнь расточительного деспота, какую мы нередко встречаем при мамлюках в мусульманском Египте. По крайней мере в эпоху IV династии он, еще будучи принцем, занимал трудные должности по надзору за работами в каменоломнях и копях или же помогал отцу, исполняя должность визиря или первого министра, причем он приобретал еще до своего вступления на престол драгоценный опыт в делах управления. Он был образованным и просвещенным монархом, умевшим читать и писать и нередко бравшимся за перо, чтобы составить благодарственное или поощрительное письмо какому-нибудь заслуженному государственному чиновнику. Он постоянно принимал своих министров и инженеров для обсуждения потребностей страны, в особенности сохранения запасов воды и расширения оросительной системы. Главный архитектор присылал планы устройства царских поместий, и мы видим монарха, обсуждающего вместе с ним вопрос о выкапывании в одном из них озера длиной в 2000 футов. Он прочитывал много утомительных свитков государственных бумаг и диктовал депеши начальникам работ на Синайском полуострове, в Нубии и Пунте, на южном берегу Красного моря. Заявления тяжущихся наследников проходили через его руки и, вероятно, не всегда из одной только рутины прочитывались его секретарями. По окончании занятий в царских канцеляриях монарх отправлялся на носилках в сопровождении визиря и свиты осматривать свои постройки и общественные работы, и его рука давала себя чувствовать во всех важнейших делах страны.

Местонахождение царской резиденции определялось в значительной степени тем местом, где фараон строил пирамиду. Как мы уже видели, дворец и город, состоявший из домов придворных и иных строений, имевших отношение ко двору, лежали, вероятно, у подножья плоскогорья пустыни, на котором вырастала пирамида. От династии к династии, а иногда из царствования в царствование следовал город за пирамидой, причем легкая постройка дворцов и вилл не оказывала серьезных препятствий для такой подвижности. После III династии резиденция находилась всегда по соседству с позднейшим Мемфисом. Сам дворец состоял из двух частей или, по меньшей мере, имел спереди двое ворот, соответственно двум древним царствам, объединенное управление которыми находилось в нем. На древнейших изображениях дворцового фасада, вроде тех, которые имеются на надгробной плите «змеиного» царя Сета, можно ясно различить те и другие ворота. Каждая дверь или ворота имели особое название, обозначавшее царство, к которому они принадлежали. Так, Снофру назвал одни ворота своего дворца «Воздета Белая Корона Снофру на Южных Вратах», а другие – «Воздета Красная Корона Снофру на Северных Вратах». В течение всей египетской истории дворцовый фасад обозначался как «двойная передняя сторона», и когда писец чертил слово «дворец», он часто ставил позади него знак двух домов. Царская канцелярия часто обозначалась как «двойной кабинет», хотя маловероятно, чтобы было два таких бюро, одно для Севера и другое для Юга. Разделение, вероятно, не шло далее чисто внешней символики двух дворцовых ворот. Тоже, без сомнения, справедливо и относительно центрального управления, взятого в целом. Так мы слышим о «двойной житнице» и «двойном белом доме» как подразделениях сокровищницы. То и другое, без сомнения, не отвечало больше не существовавшим двойным организациям; они стали фикцией, сохранившейся от эпохи двух первых династий, но такая двойственность в наименовании удержалась навсегда в позднейшей правительственной терминологии. К дворцу примыкал обширный двор, с которым сообщались «палаты» или канцелярии центрального управления. В общей совокупности дворец и примыкавшие к нему канцелярии были известны под названием «Большого Дома», представлявшего собою, следовательно, как центр администрации, так и жилище царского дома. Здесь было средоточие всей системы управления, ответвления которой расходились по всей стране.

В интересах местного управления Верхний Египет был разделен приблизительно на 20 административных округов, и позднее мы находим еще столько же округов в Дельте. Эти номы соответствовали, вероятно, древним княжествам, правители которых уже давно исчезли. Во главе округа, или нома, стоял в эпоху IV и V династии коронный чиновник, известный под именем «первого после царя». Кроме административной функции, в качестве «местного губернатора» нома, он отправлял также судебные обязанности и поэтому носил титул «судьи». В Верхнем Египте «местные губернаторы» иногда назывались еще «вельможами южных десятериц», как если бы среди них существовала группа более высокого ранга, составлявшая коллегию десяти. Относительно управления Севером мы не настолько хорошо осведомлены, но, по-видимому, там существовала весьма сходная с вышеописанной система управления, хотя, быть может, там было меньше «местных губернаторов». Ном, управлявшийся «местным губернатором», представлял собою миниатюрное государство или административную единицу, обладавшую всеми органами управления: сокровищницей, судом, земельным управлением, учреждением, ведавшим сохранностью насыпей и каналов, отрядом милиции, обмундировочным магазином; в этих присутственных местах находилось множество писцов и счетчиков и все возраставшее количество архивов и поместных отчетов. Главнейшим административным органом, координировавшим и централизировавшим номы, была сокровищница, благодаря функционированию которой ежегодно притекали в склады центрального управления зерно, скот, птица и изделия ремесленников; все это, за отсутствием еще не вошедших в употребление денег, собиралось как подать поместными губернаторами. Поместная регистрация земли, или земельное управление, учреждение, ведавшее системой орошения, судебное управление и другие административные функции также имели свои центры в Большом Доме, но наиболее осязательным звеном между дворцом и номами была все же сокровищница. Над всем финансовым управлением стоял «главный казначей», живший, разумеется, при дворе. В государстве, где строительство и обширные общественные работы привлекали к себе такое внимание, труд добывания огромного количества материала из копей и каменоломен требовал надзора двух значительных чиновников сокровищницы, которых мы бы назвали помощниками казначея. Египтяне называли их «казначеями бога», другими словами, царя. Они надзирали за ломкой и перевозкой камня для храмов и массивных пирамид Древнего царства, кроме того, они руководили многими экспедициями на Синайский полуостров для разработки местных копей. Как уже мог заметить читатель, судебные функции поместных губернаторов являлись лишь побочным добавлением к их административной работе. В то время еще не существовало определенного класса профессиональных судей, но административные чиновники были осведомлены в законах и отправляли судебные обязанности. Подобно сокровищнице, судебное управление подлежало в целом ведению одного лица, а именно: поместные судьи составляли шесть судебных присутствий, а эти последние в свою очередь были подчинены верховному судье всего царства. Многие судьи назывались еще «при Нехене» (Иераконполе) древний титул, сохранившийся от тех дней, когда Нехен был царской резиденцией Южного царства. Существовал свод подробно разработанных законов, который, к сожалению, совершенно погиб. Поместные губернаторы хвалятся своим беспристрастием и справедливостью при разборе дел и часто заявляют на стенах своих гробниц:

 

«Никогда не решал я спора двух братьев так, чтобы один из сыновей лишался отцовского достояния».

 

Система подачи в суд всех дел в виде письменных заявлений, о которой с таким одобрением говорил Диодор, по-видимому, существовала уже в эту древнюю эпоху. Берлинский музей обладает судебным документом, касающимся спора между наследником и душеприказчиком. Это древнейший из дошедших до нас документов подобного рода. Специальные дела частного характера «заслушивались» верховным судьей и судьей «при Нехене»; в одном же случае, когда возник заговор в гареме, обвиняемая царица предстала перед двумя судьями «при Нехене», специально для этого назначенными короной, причем в числе них не было главного судьи. Тот факт, что в те отдаленные времена лицо, принимавшее участие в гаремном заговоре, не было тотчас предано смерти без дальних рассуждений, представляет собою замечательное свидетельство наличия у фараона высокого чувства справедливости и поразительной судебной терпимости той эпохи. Немедленная смертная казнь, без малейшей попытки установить законным образом виновность осужденного, не казалась незаконной в той же стране во времена, удаленные от нас менее чем на одно столетие. При известных, для нас еще не вполне ясных условиях, можно было апеллировать непосредственно к царю и предлагать на его усмотрение относившиеся к делу документы. Таким документом является упомянутый юридический папирус Древнего царства, ныне хранящийся в Берлине.

Непосредственным главой всего правительства был первый министр фараона или, как его чаще называют на Востоке, визирь. В то же время он регулярно исполнял функции верховного судьи. Таким образом, он был после фараона самым могущественным человеком в государстве, и вследствие этого должность визиря занималась в эпоху IV династии наследным принцем. Его палата, или канцелярия, служила правительственным архивом, и сам он был главным государственным архивариусом. Государственные анналы назывались «царскими писаниями». В архиве визиря были зарегистрированы все земли, и все поместные архивы имели здесь свое сосредоточие и друг с другом согласовывались; здесь протоколировались завещания, и после их вступления в силу здесь же обнародовались вытекавшие отсюда новые титулы. Завещание царского сына эпохи IV династии дошло до нас практически целиком, и, кроме того, сохранилось другое – от начала V династии. Их сохранность обусловлена тем, что оба они были высечены иероглифически на каменной стене молельни в гробнице, где на них не мог отразиться протекший с тех пор период приблизительно в 5000 лет, в то время как архивы визиря, состоявшие из папирусов, погибли несколько тысячелетий назад. Равным образом, сохранилось еще несколько других подобных же посмертных актов. Все земли, пожалованные фараоном, передавались на основании царских декретов, заносившихся в «царские писания» в канцеляриях визиря.

Птахотеп, визирь фараона Уны, Древнее царство

Птахотеп, визирь фараона Уны (V династия, Древнее царство)

 

Все учреждения, подобно дворцу, были, в теории по меньшей мере, двойными – фикция, сохранившаяся от додинастических времен, предшествовавших объединению обоих царств. Так, мы слышим о двойной житнице как отделении сокровищницы и о двойном кабинете, или личной канцелярии царя. Эти термины, в некоторых случаях, может быть, знаменовавшие собою реальный факт, были удержаны в позднейшей правительственной терминологии, спустя долгое время после того, как перестала существовать двойственность учреждений. Во главе огромной армии писцов и чиновников всевозможных степеней от высших и до низших, ведавших дела Большого Дома, стоял опять-таки визирь. Когда мы к этому добавим, что, не считая нескольких мелких должностей, он часто бывал еще главным архитектором фараона или, как говорили египтяне, «главой над всеми царскими работами», то мы поймем, что первый министр был самым занятым человеком в царстве. Как ни был он могуществен, народ обращался к нему как к человеку, облеченному высшими судебными полномочиями и могущему восстановить попранную справедливость; его должность была по традиции наиболее популярной в длинном ряду слуг фараона. Быть может, именно ее занимал великий мудрец Имхотеп при царе Джосере, и мудрость двух других визирей III династии, Кегемни (Каджемми) и Птаххотепа, запечатленная в письменах, жила многие века после того, как само Древнее царство отошло в область преданий. Настолько велико было уважение к людям, занимавшим эту высокую должность, что к имени визиря иногда присоединялись слова «жизнь, благоденствие, здоровье», которые, собственно, должны были сопровождать только имя фараона или принца царского дома.

Такова была организация этого замечательного государства, поскольку мы можем проследить ее в течение первых двух или трех столетий Древнего царства. В XXX в. до н. э. государственные функции детально развились в системе местного управления, бывшего в руках чиновников короны, чего мы не находим в Европе вплоть до позднейших времен Римской империи. Суммируя вкратце, следует сказать, что то была строго централизованная группа чиновников местного управления, из которых каждый являлся главой всех органов данного нома. Последние, следовательно, зависели прежде всего от поместного губернатора, а уже затем от дворца. Фараон, обладавший могуществом, силой и дарованиями, и преданные губернаторы в номах знаменовали собою сильное государство, но стоило фараону выказать слабость, чтобы губернаторы могли стать независимыми, и целое готово было распасться на части. Сохранение округов как отдельных административных единиц и положение губернаторов в качестве посредников между фараоном и номами были как раз теми факторами, которые делали систему опасной. Небольшие государства в государстве, часто имевшие каждое своего особого губернатора, слишком легко могли стать самостоятельными центрами политической власти. Подобный процесс, фактически имевший место, мы еще будем иметь случай рассматривать, говоря о судьбах Древнего царства в следующей главе. Он мог совершиться тем легче, что центральное правительство не располагало никакой единообразной и сплоченной военной организацией. Каждый ном имел свою милицию под начальством гражданских чиновников, от которых не требовалось обязательной военной подготовки; класса специальных офицеров не существовало. Храмовые поместья имели подобные же военные отряды. Последние употреблялись преимущественно для экспедиций, посылавшихся в каменоломни и копи; другими словами, они доставляли контингенты для передвижения огромных глыб, нужных архитекторам. В случае таких работ они подчинялись «казначею бога». Когда вспыхивала серьезная война, за отсутствием постоянного войска спешно набиралась милиция со всех номов и храмовых поместий, а также вербовались вспомогательные войска среди нубийских племен. Командование над сборным войском, лишенным всякой прочной организации, поручалось монархом какому-нибудь способному чиновнику, благодаря тому, что поместные губернаторы командовали милицией номов, они держали в своих руках источники сомнительной военной мощи фараона.

Страна, управляемая таким образом, в значительной мере принадлежала короне. Под надзором подчиненных поместного губернатора она обрабатывалась и делалась доходной при помощи рабов или крепостных, составлявших массу населения. Последние принадлежали к земле и переходили по наследству вместе с ней. У нас нет данных для определения количества населения в то время. В римскую эпоху, как мы уже говорили, оно достигало 7 млн. Потомки многочисленных семейств древнейших царей, вероятно, вместе с остатками доисторической земельной знати, составляли класс знатных землевладельцев, обширные поместья которых, по-видимому, занимали значительную часть обрабатываемых земель царства. Эти лендлорды не несли обязательной общественной службы и не всегда принимали участие в управлении. Но знатные люди и крепостные крестьяне, социальные верхи и низы, не исчерпывали собою всех общественных классов. Существовал свободный средний класс, в руках которого искусство и ремесла достигли такой высокой степени совершенства, но о нем мы не знаем почти ничего. Его представители не строили себе неразрушимых гробниц, подобных тем, которые снабдили нас всеми сведениями относительно знати того времени, и они вели свои дела, пользуясь документами, написанными на папирусе и потому погибшими, несмотря на огромное количество этого материала, некогда бывшего, вероятно, в употреблении. Позднейшие социальные условия указывают на несомненное существование в эпоху Древнего царства класса купцов-ремесленников, производивших и продававших собственные товары. Также, весьма вероятно, были землевладельцы, не принадлежавшие к числу знати.

Социальной единицей, как и в позднейшей истории человечества, была семья. Мужчина имел только одну законную жену, бывшую матерью его наследников. Она была во всем ему равна, встречала всегда к себе величайшее уважение и принимала участие в развлечениях мужа и детей; доброжелательные отношения, существовавшие между знатным человеком и его женой, постоянно и рельефно изображаются на памятниках того времени. Подобные отношения завязывались часто еще в раннем детстве будущих супругов, так как во всех слоях общества братья и сестры обычно женились между собой. Кроме законной жены, бывшей в то же время хозяйкой дома, человек состоятельный имел еще гарем, у обитательниц которого не было никаких прав на имущество своего господина. Уже в ту раннюю эпоху гарем был общепризнанным установлением на Востоке, и в нем не видели ничего безнравственного. Дети выказывали величайшее уважение к своим родителям, и в обязанности каждого сына входила забота о поддержании отцовской гробницы. Взаимное уважение и дружеское расположение между родителями и детьми высоко ценились, и мы часто находим в гробницах следующее утверждение:

 

«Я был любим своим отцом, хвалим матерью, любим своими братьями и сестрами».

 

Как среди многих других народов, естественная линия наследования шла через старшую дочь, хотя завещание могло и не считаться с этим. Мать определяла собою ближайшее кровное родство, и естественным покровителем человека, даже предпочтительно перед собственным отцом, был его дед со стороны матери. Долг человека по отношению к матери, которая родила и вскормила его, ласкала и заботилась о нем в то время, как он воспитывался, усиленно подчеркивается мудрецами того времени. Хотя, вероятно, и существовала свободная форма брака, которая легко могла быть расторгнута, – форма, обусловленная, очевидно, шаткостью положения среди рабов и беднейшего класса, – тем не менее безнравственность строго осуждалась лучшими людьми. Мудрый человек советует юноше:

 

«Остерегайся чужой женщины, которой не знают в ее городе. Не смотри на нее, когда она проходит, и не знай ее. Она похожа на омут, пучину которого нельзя измерить. Женщина, чей муж далеко, пишет тебе ежедневно. Если рядом с нею нет свидетеля, она встает и расстилает свои сети. О смертный грех, если кто послушается ее!»

 

Всем юношам рекомендуется женитьба и обзаведение хозяйством, как наиболее разумное. Однако не может быть сомнения в том, что наряду с чистыми идеалами мудрых и добродетельных людей существовала широко распространенная и грубая безнравственность.

Внешние условия жизни низшего класса были не таковы, чтобы благоприятствовать нравственной жизни. В городах низкие дома простолюдинов из необожженного кирпича, крытые тростником, были настолько тесно скучены, что стены часто соприкасались между собою. Грубо сколоченный стул, один или два голых ящика и немного простых глиняных сосудов составляли все убранство небольшой лачуги. Бараки для рабочих представляли собою бесконечный ряд небольших клетей из необожженного кирпича под общей кровлей, разделенных между собою открытыми проходами. По тому же плану были построены целые кварталы для партий царских рабочих в городах при пирамидах и вблизи них. В крупных поместьях жизнь бедняков была менее тесная и беспорядочная и, несомненно, более устойчивая и здоровая.

Дома богатого, знатного и служилого класса были просторны и удобны. Вельможа III династии, Метен, построил дом площадью более чем 330 кв. футов. Материалом служили дерево и высушенный на солнце кирпич; постройки были сделаны легко и заключали, сообразно с климатом, много воздуха. В них было много решетчатых окон, и все стены в жилых комнатах представляли собою, в значительной мере, простые щиты, наподобие имеющихся во многих японских домах. В случае ветра и песчаной бури можно было опускать яркоокрашенные шторы. Даже дворец фараона, хотя, разумеется, и укрепленный, был построен так же легко. Поэтому города Древнего Египта совершенно исчезли или оставили после себя кучи мусора, среди которых кое-где попадаются ничтожные остатки обрушившихся стен. Кровати, кресла, стулья и ларцы черного дерева с инкрустациями из слоновой кости самой тонкой работы составляли главнейшие предметы обстановки. Очень мало или даже вовсе не пользовались столами, но драгоценные сосуды из алебастра и иного ценного камня, из меди, а иногда из золота и серебра, помещались на подставках и стойках, приподнимавших их над полом. Полы были устланы тяжелыми коврами, на которых часто сидели гости, особенно дамы, предпочитавшие их креслам и стульям. Пища была изысканная и разнообразная; мы находим, что даже умерший желал в потустороннем мире «десять различных сортов мяса, пять сортов домашней птицы, шестнадцать сортов хлеба и печенья, шесть сортов вина, четыре сорта пива, одиннадцать сортов фруктов, не считая всевозможных сластей и многих других вещей». Костюм древних вельмож был чрезвычайно прост: он состоял только из белого льняного передника, который держался на бедрах при помощи пояса и часто едва доходил до колен или иногда – до щиколотки. Голову обыкновенно брили, и во всех официальных случаях носили два вида париков, один короткий и завитой, другой – с длинными прямыми прядями и пробором посредине. Широкий воротник, часто унизанный драгоценными камнями, обыкновенно спускался с шеи, все же остальные части тела не были закрыты одеждой. В таком убранстве и с длинным посохом в руке знатный человек был готов принять посетителей или обозреть свои поместья. Его жены и дочери ходили в еще более простых костюмах. Они были одеты в тонкое, тесно облегавшее платье из белого льна, которое висело от груди до лодыжек на двух помочах, державшихся па плечах. Подола «недоставало», сказала бы современная модистка, и ходьба ничем не стеснялась. Длинный парик, воротник, ожерелье и пара браслетов дополняли туалет дамы. Ни она, ни ее муж не любили сандалий, хотя изредка и носили их. Юноши, как можно было ожидать в таком климате, обходились без всякого лишнего платья; детям же позволялось бегать совершенно нагими. Крестьяне носили один передник, который часто снимали во время полевой работы; их жены одевались в такое же длинное облегавшее платье, какое носили знатные дамы, но также и они, занятые тяжелой работой, как, например, просеиванием зерна, снимали мешавшую одежду.

Египтяне страстно любили природу и жизнь на открытом воздухе. Дома знатных людей были всегда окружены садом, где росли фиговые деревья, пальмы и сикоморы, были устроены виноградники и беседки и был выкопан перед домом пруд с облицовкой из камня. Множество слуг и рабов исполняли работы, как в доме, так и в саду; главный управитель заведовал всем домом и поместьем, а главный садовник руководил работами по уходу и обрабатыванию сада. Это был рай знатного человека. Здесь он проводил свободные часы со своим семейством и друзьями, играя в шашки, слушая игру на арфе, флейте и лютне, глядя на медленную и стройную пляску своих одалисок, в то время как его дети резвились среди деревьев, плескались в пруду, играли в мяч, куклы и т. п. Или же в легком челноке из стеблей папируса, в сопровождении жены, а иногда и одного из детей, знатный человек катался с наслаждением в тени высоких тростников по затопленным болотам и топям.

Мириады живых существ, копошившихся и роившихся со всех сторон вокруг его утлого суденышка, доставляли ему живейшее удовольствие. В то время как жена срывала водяные лилии и цветы лотоса, а мальчик тренировал свою ловкость в ловле удодов, наш домовладелец, окруженный стаей диких птиц, затмевавшей небо над его головой, размахивал палицей, находя удовольствие в умении владеть трудным оружием, которое он поэтому предпочитал более целесообразному и легкому луку. Или же он схватывал острогу для битья рыбы, заостренную с двух концов, и проявлял ловкость в воде, стараясь, по возможности, пронзить сразу двух рыб тем и другим острием. Иногда при встрече со свирепым гиппопотамом или опасным крокодилом приходилось пускать в ход длинный гарпун, привязанный к веревке, и звать на подмогу местных рыбаков и охотников. Нередко знатные египтяне предавались более трудному спорту в пустыне, где можно было подстрелить из длинного лука огромного дикого быка, взять живьем множество антилоп, газелей, косуль, каменных козлов, диких быков, ослов, страусов и зайцев или поймать беглые тени странных животных, которыми воображение египтян населяло пустыню: грифона, четвероногое с головой и крыльями птицы, или сагу, львицу с головой ястреба и хвостом, оканчивающимся цветком лотоса! В этой более светлой стороне жизни египтян – их любви к природе, их трезвом и ясном взгляде на жизнь, их неизменной жизнерадостности, вопреки их постоянным и тщательным приготовлениям к смерти, – выражены преобладающие черты их натуры, столь ясно запечатлевшиеся в их искусстве, что это последнее стоит значительно выше той мрачной тяжеловесности, которая характерна для искусства Азии того времени.

Около пяти столетий незыблемого управления с централизованным урегулированием наводнения с помощью обширной системы плотин и оросительных каналов подняли производительность страны на высочайший уровень, ибо экономической основой цивилизации в эпоху Древнего царства, как и во все другие периоды египетской истории, было земледелие. Набросанная нами социальная и экономическая организация была обусловлена тучными урожаями пшеницы и ячменя, которые приносила египтянам неистощимая почва их долины. Кроме зерна огромные виноградники и обширные поля сочных злаков, составлявшие часть каждого поместья, пополняли в значительной степени земледельческую производительность страны. Большие стада рогатого скота, овец, коз, волов и ослов (заменявших в то время еще неизвестную египтянам лошадь) и огромное количество домашней и дикой птицы, богатая дичь пустыни, о которой уже упоминалось, и бесчисленная нильская рыба были далеко не ничтожным добавлением к полевым продуктам, содействовавшим благосостоянию и процветанию страны. Таким образом, в поле и на пастбище, благодаря труду миллионов жителей царства, созидались ежегодно новые жизненные блага, поддерживавшие экономическую жизнедеятельность страны. Другие источники благосостояния также требовали массы рабочих рук. У первых порогов находились гранитные каменоломни; в Сильсиле добывался песчаник; более хорошие и твердые породы камня – преимущественно в Хаммамате, между Коптом и Красным морем. Алебастр добывался в Хатнубе, за Амарной; известняк – во многих местах, в особенности в Аяне или Турре, против Мемфиса. Египетские каменотесы доставляли с первых порогов гранитные глыбы в двадцать или тридцать футов длиной и в пятьдесят или шестьдесят тонн весом. Они просверливали самый твердый камень, как, например, дюрит, посредством медных трубчатых сверл и распиливали массивные крышки гранитных саркофагов длинными медными пилами, действие которых, так же как и сверл, усиливалось при помощи песка или наждака. Горнорабочие набирались большими партиями для экспедиций на Синайский полуостров с целью добывания меди, зеленого и синего малахита, употреблявшегося для тонких инкрустаций, бирюзы и ляпис-лазури. Откуда добывалось железо, уже бывшее в употреблении, хотя и в ограниченном количестве, для изготовления орудий, в точности неизвестно. Бронза еще не употреблялась. Кузнецы делали из меди и железа копья, гвозди, крючки и всевозможную арматуру для ремесленников, кроме того, они изготовляли чудные медные сосуды для стола богатых людей и великолепное медное оружие. Как мы сейчас увидим, они делали чудеса также и в области пластического искусства. Серебро привозили из-за границы, вероятно из Киликии и Малой Азии, поэтому оно было еще более редким и ценным, чем золото. Кварцевые жилы в гранитных горах вдоль Красного моря содержали много золота, и оно добывалось в Вади-Фоахире, по Коптской дороге. Золото также добывалось в большом количестве в чужих краях и доставлялось путем торговли из Нубии, где встречалось в восточных пустынях. Из ювелирных вещей, украшавших фараона и знать в эпоху Древнего царства, почти ничего не сохранилось, но на рельефах в молельнях внутри гробниц часто бывают изображены золотых дел мастера за работой, и их потомки эпохи Среднего царства оставили после себя работы, показывающие, что вкус и умение I династии продолжали непрерывно развиваться и в последующие периоды Древнего царства.

Нильская долина доставляла почти все материалы, нужные для развития и всех других значительных видов ремесел. Несмотря на легкость добывания хорошего строительного камня, огромные количества высушенного на солнце кирпича выпускались, как и в наше время, заводами. Мы уже видели, что каменщики возводили целые кварталы для бедных, виллы для богатых, склады, укрепления и городские стены из этого дешевого и удобного материала. В безлесной долине главнейшими деревьями были финиковая пальма, сикомор, тамариск и акация, из которых ни одно не годилось для построек. Дерево было поэтому редко и дорого, но плотники, столяры и краснодеревщики все же процветали, и те, которые работали для дворца или в поместьях знати, творили чудеса из кедра, привозимого из Сирии, и черного дерева, получаемого с юга. В каждом городе и в каждом крупном поместье не прекращалось судостроение. Существовало много различных типов судов, начиная с тяжелых грузовых лодок для зерна и скота и кончая роскошными многовесельными «дахабие» знати с их огромным парусом. Мы находим корабельных мастеров, строящих древнейшие из известных нам морских судов на берегах Красного моря.

Хотя виртуозные мастера по камню все еще изготовляли великолепные сосуды, вазы, кувшины, чаши и блюда из алебастра, диорита, порфира и других ценных пород, тем не менее они должны были постепенно уступить свое место гончару, чья восхитительная голубая и зеленая фаянсовая посуда не могла не завоевать себе рынка. Гончары изготовляли также огромные количества крупных грубо сделанных кувшинов для хранения масла, вина, мяса и иной пищи в хранилищах знати и правительства. Изготовление мелкой посуды, бывшей в употреблении среди миллионов низшего населения, стало одной из главнейших отраслей ремесел страны. Глиняная посуда того времени лишена украшений и едва ли представляет собою произведение искусства. Стекло все еще употреблялось преимущественно в виде глазури и не играло роли самостоятельного материала. В стране пастбищ и скотоводства производство кожи само собою разумеется. Скорняки в совершенстве научились выделывать шкуры и производили тонкие и мягкие сорта кожи, окрашенные во всевозможные цвета, для обивки стульев, кресел и кроватей и для изготовления подушек, цветных навесов и балдахинов. Лен разводился в большом количестве, и сбор его на земле фараона находился под наблюдением высокопоставленного вельможи. Жены крепостных в больших поместьях занимались тканьем и прядением. Даже грубые сорта ткани для всеобщего употребления были хорошего качества; что же касается сохранившихся образцов царских льняных тканей, то они настолько тонки, что без помощи увеличительного стекла нельзя их отличить от шелка, и тело носивших их людей просвечивало сквозь ткань. Другие растительные волокна, получаемые из болотных растений, поддерживали обширное производство более грубых тканей. В числе их папирус был наиболее полезным. Из него делались путем связывания длинных пучков стеблей легкие челноки; из тех же стеблей, но как из пальмовых волокон, свивались веревки; далее, из стеблей папируса плели сандалии и циновки, но главное, расщепленные на тонкие полосы, они могли быть превращены в листы прочной бумаги. Тот факт, что египетское письмо дошло до Финикии и дало классическому миру алфавит, отчасти обусловлен удобным письменным материалом, равно как и способом письма на нем при помощи чернил. В то время как царская депеша клинописью на глиняной таблице нередко весила восемь или десять фунтов и ее не мог носить на себе гонец, свиток папируса с поверхностью, в пятьдесят раз большей сравнительно с таблицей, легко можно было носить за пазухой – будь то деловой документ или книга. Ввоз папируса в Финикию производился уже в XII в. до н. э. Производство бумаги из папируса развилось в обширную и процветающую отрасль ремесел уже в эпоху Древнего царства.

Нил был покрыт лодками, барками и всевозможными судами, которые везли упомянутые изделия ремесленников, а также произведения полей и пастбищ в сокровищницу фараона или на рынки, где они выставлялись на продажу. Обычной формой торгового оборота был обмен: простой глиняный горшок давали за рыбу, пучок лука за опахало, деревянный ящик за баночку мази. Но при некоторых сделках, а именно таких, где дело касалось крупных ценностей, в качестве денег употреблялись золото и медь в кольцах определенного веса, и каменные меры веса были помечены соответственным количеством золота в виде таких колец. Монета подобного рода – наиболее древняя из существовавших в обращении. Серебро было редко и ценилось выше золота. Торговля достигла уже высокой степени развития. Велись книги и отчеты, писались ордера и расписки, делались завещания, выдавались доверенности и заключались письменные долгосрочные контракты. Каждый знатный человек имел своих секретарей, конторщиков, и не прекращался обмен письмами и официальными документами с его коллегами. Под скудными остатками домов из высушенного на солнце кирпича на острове Элефантине, где жила знать южной окраины в XXVI в. до н. э., крестьяне нашли остатки хозяйственных бумаг и деловых документов, некогда составленных в канцелярии важной особы. Но невежественные люди, которые их нашли, настолько повредили драгоценные папирусы, что от них уцелели только обрывки. Письма, отчеты судебных процессов и меморандумы, которые еще можно распознать между ними, были изданы берлинским музеем, где хранится находка.

При таких условиях усвоение учености того времени было обязательным для официальной карьеры. В связи с сокровищницей, требовавшей для ведения всевозможных отчетов множества искусных писцов, находились школы, где юноши обучались и практиковались в писарском искусстве, которому они предполагали себя посвятить. Образование имело для египтянина лишь одну сторону – практическую пользу. Идеальное удовлетворение в искании истины, преследование науки ради нее самой были ему неизвестны. Научный багаж, по мнению писца, был тем преимуществом, которое возвышало юношу над всеми другими классами, и вследствие этого мальчика следовало с ранних лет отдавать в школу и старательно следить, чтобы он исполнял заданное. Наставления непрестанно звенели в ушах юноши, но учитель не ограничивался ими, его правилом было: «Уши мальчика на его спине, и он слушает, когда его бьют». Образование, если не считать бесчисленных моральных правил, в числе которых было много в высшей степени здравых и разумных, заключалось преимущественно в усвоении искусства письма. Сложное иероглифическое письмо с его бесчисленными фигурами животных и людей, которые читатель, без сомнения, не раз видел на памятниках в музеях или в трудах, посвященных Египту, было слишком кропотливым и трудным делом, чтобы отвечать нуждам повседневной деловой жизни. Благодаря привычке писать эти фигуры скорописью чернилами на папирусе, они постепенно были сведены к весьма упрощенным и сокращенным абрисам. Это деловое курсивное письмо, называемое нами иератическим, возникло уже в эпоху древнейших династий и с расцветом культуры Древнего царства развилось в красивую и беглую систему письма, стоящую ближе к иероглифам, чем наша скоропись к печатным буквам. Введение этой системы в правительственное делопроизводство и повседневную деловую жизнь вызвало существенные изменения в правительстве и обществе и навсегда создало классовое различие между человеком образованным и необразованным, представляющее проблему еще и в современном обществе. Усвоение скорописи давало возможность юноше отдаться вожделенной официальной карьере в качестве писца, надзирателя за складом или управителя поместьем. Ввиду этого наставник предлагал вниманию ученика примерные письма, пословицы и литературные произведения, которые он старательно списывал в свой свиток, заменявший ему современную классную тетрадь. Было найдено большое количество таких свитков эпохи империи, приблизительно на пятнадцать веков позже падения Древнего царства. Благодаря этим свиткам, исписанным нетвердой рукой ученика писарской школы, сохранилось много сочинений, которые иначе были бы потеряны. Их легко узнать по помаркам учителя на полях. Научившись хорошо писать, юноша поступал в помощники к какому-нибудь чиновнику. В его канцелярии он постепенно усваивал рутину и обязанности профессионального писца, пока не делался способным занять штатную должность внизу чиновной лестницы.

Древнеегипетские иероглифы

Древнеегипетские иероглифы

 

Следовательно, образование состояло исключительно из практически полезного для официальной карьеры. Знакомство с природой и внешним миром в целом считалось необходимым, лишь поскольку это способствовало вышеозначенной цели. Как мы уже говорили, египтянам никогда не доводилось искать истины ради нее самой. Наука того времени, если можно вообще говорить о таковой в собственном смысле слова, состояла в знакомстве с природными явлениями под тем углом зрения, который мог облегчить людям осуществление практических задач, с которыми они ежедневно сталкивались. У них было большое практическое знакомство с астрономией, развившееся из тех знаний, которые дали возможность их предкам ввести рациональный календарь приблизительно за тринадцать столетий до расцвета культуры Древнего царства. Они уже составили небесную карту, знали наиболее значительные неподвижные звезды и развили систему наблюдения посредством инструментов, достаточно точных, чтоб определять положение звезд для практических надобностей. Но они не создали ни одной теории относительно небесных тел, взятых в целом, и им ни разу не пришло на ум, что такая попытка может быть полезной пли стоящей труда. Если обратиться к математике, то все обычные арифметические действия требовались при ежедневном деловом и правительственном делопроизводстве и уже давно вошли в употребление среди писцов. Но дроби представляли трудности. Писцы умели оперировать только с теми, у которых в числителе была единица, и вследствие этого все другие дроби расчленять на ряд таких, где числителем была единица. Единственным исключением были две третьих, которыми научись пользоваться, не расчленяя так. Элементарные алгебраические вопросы также решались без затруднения. В геометрии умели решать простейшие теоремы, хотя определение площади трапецоида (трапециоид – фигура, похожая на трапецию, но только не имеющая параллельных сторон) представляло некоторые трудности и сопровождалось ошибками, тогда как площадь круга определялась вполне точно. Необходимость вычислять объем кучи зерна повела к очень приблизительному определению объема полушарий, а круглого амбара – к определению объема цилиндра. Но ни один теоретический вопрос не обсуждался, и наука касалась исключительно вопросов, постоянно встречавшихся в повседневной жизни. План, например, квадратного основания Большой пирамиды мог быть составлен поразительно точно, и ориентировка производилась с точностью, почти соперничающей с результатами, получаемыми при помощи современных инструментов. Таким образом, значительная осведомленность в механике была к услугам архитектора и мастера. Арка употреблялась при каменных постройках начиная с XXX века и была, следовательно, древнейшей из известных нам. При передвижении больших памятников применялись лишь простейшие технические приемы: блок был неизвестен, а также, вероятно, и каток. Медицина, уже обладавшая значительным запасом житейской мудрости, обнаруживает непосредственную и точную наблюдательность; было в обычае звать лекаря, и придворный врач фараона был человеком высокопоставленным и влиятельным. Многие медицинские рецепты были разумны и полезны, другие же наивно фантастичны, как например, микстура из волос черного теленка в качестве предохранительного средства от поседения волос. Их собирали и записывали на свитках папируса, и рецепты этой эпохи славились в позднейшие времена своею силой. Некоторые из них были занесены греками в Европу, где они еще долгое время применялись крестьянами. Какому бы то ни было прогрессу в сторону подлинной науки препятствовала вера в магию, которая позднее возобладала во всей врачебной практике. Не было большой разницы между врачом и магом. Все лекарства составлялись с большим или меньшим упованием на магические чары, и во многих случаях магические действия врача сами по себе считались действеннее любого лекарства. Болезнь вызывалась враждебными духами, и с ними могла справиться только магия.

Искусство процветало как никогда в Древнем мире. Здесь снова египетский склад ума не был всецело таким, который характерен для позднейшего, эллинского искусства. Искусство как искание и выявление одного только идеально прекрасного было неизвестно в Египте. Египтянин любил красоту в природе, он хотел быть окруженным такой красотой у себя дома и за его стенами. Лотос распускался на ручке его ложки, и его вино искрилось в глубокой синей чаше того же цветка; мускулистые бычьи ноги из резной слоновой кости поддерживали ложе, на котором он спал; потолок и над его головой представлял собою звездное небо, расстилающееся над стволами пальм, увенчанными каждый грациозным пучком свисающей листвы, или же стебли папируса поднимались с пола, чтобы поддерживать лазурный свод на своих колыхающихся венчиках; голуби и мотыльки летали по небу, расстилавшемуся на потолке в его комнатах; его полы были разукрашены пышной зеленью роскошных болотных трав, у основания которых скользили рыбы; дикий бык поднимал голову над качающимися головками трав, заслышав чириканье птиц, тщетно пытавшихся отогнать вороватую ласку, взбиравшуюся с намерением разорить их гнезда. Предметы обихода в домах богатых людей всюду обнаруживают сознательную красоту линий и тонкое соблюдение пропорций; красота в природе и внешней жизни, запечатленная в украшениях, индивидуализировала до известной степени даже самые обыденные предметы. Египтяне стремились придать красоту всем предметам, но эти предметы, от первого до последнего, служили какой-нибудь полезной цели. Они не были расположены делать красивую вещь исключительно ради ее красоты. В скульптуре преобладал практический элемент. Великолепные статуи Древнего царства были сделаны не для украшения рыночной площади, а исключительно для того, чтобы быть замурованными в гробницах – мастабах, где, как мы видели в предыдущей главе, они могли быть полезны для умершего в загробной жизни. Главным образом, этому мотиву обязаны мы чудесным развитием портретной скульптуры Древнего царства.

Скульптор или мог лепить свою модель с точным соблюдением индивидуальных черт, преследуя интимный, личный стиль, или же он мог воспроизвести условный тип в формальном типическом стиле. Оба стиля, воспроизводившие одного и того же человека, как ни были они между собой различны, могли встречаться в одной и той же гробнице. Употреблялись все приемы для увеличения жизненного сходства. Статуя целиком расписывалась соответственно натуре, глаза были вставные из горного хрусталя, и живость, присущая произведениям мемфисских скульпторов, не была никогда превзойдена. Из сидячих фигур наиболее совершенна общеизвестная статуя Хафра (Хефрена), строителя второй пирамиды в Гизе. Скульптор искусно справился с трудностями, которые представлял для него необычайно твердый и ломкий материал (диорит), и хотя он был вследствие этого вынужден трактовать сюжет в общих чертах, он тем не менее незаметно подчеркнул характерные особенности, так как иначе произведение страдало бы неопределенностью. Неизвестный мастер, долженствующий занять место среди великих мировых скульпторов, несмотря на технические трудности, которых не знает ни один современный ваятель, запечатлел подлинный непреходящий образ царя и показал нам с неподражаемым искусством божественное и бесстрастное спокойствие, которое приписывали своим властелинам люди того времени. Работая над более мягким материалом, скульптор достигал большей свободы, одним из лучших образцов которой является сидячая фигура Хемсета в Лувре. Она поразительно жива, несмотря на суммарную трактовку тела, – недостаток, характерный для статуарной скульптуры Древнего царства. Наиболее индивидуальным элементом в модели представляется ваятелю голова, и на этой последней сосредоточивает он поэтому всю свою виртуозность. Позы царей и знатных лиц на статуях мало разнообразны; в действительности есть еще только одно положение, в котором высокопоставленное лицо могло быть представлено. Наилучшим образцом его является фигура жреца Ранофера, живое подобие гордого вельможи того времени. Хотя модель по существу ничего нам не говорит, тем не менее одним из поразительнейших портретов Древнего царства является лоснящийся, упитанный, довольный собою старый надсмотрщик, чья деревянная статуя, так же как и все другие, до сих пор нами упомянутые, находится в Каирском музее. Всем, конечно, известно, что его называют деревенским старостой или «деревенским шейхом», вследствие того, что местные жители, вырывшие его из земли, открыли у него в лице такое поразительное сходство со старостой своей деревни, что все в один голос закричали: «Шейх эль-Белед!» Изображая слуг, долженствовавших сопровождать умершего в загробный мир, скульптор не был связан тираническими условностями, определявшими позу знатного человека. С соблюдением величайшего жизненного сходства лепил он миниатюрные фигурки домашних слуг, занятых и в гробнице тою же работой, которую они привыкли делать на своего господина в его доме. Даже и секретарь знатного лица должен был сопровождать его в потусторонний мир. И настолько живо моделировал скульптор знаменитого «луврского скриба», что, имея перед собою это острое с крупными чертами лицо, едва ли мы удивились бы, если бы тростниковое перо вновь легко задвигалось по свитку папируса, лежащему у него на коленях, под диктовку его господина, прерванную теперь уже пять тысячелетий назад. Из самого твердого камня высекались чудные фигуры животных, вроде гранитной львиной головы из храма солнца Ниусерра. Никогда не думали, чтобы скульпторы той отдаленной эпохи могли репшть столь трудную задачу, как отливка металлической статуи в натуральную величину, но скульпторы и литейщики при дворе Пиопи I в ознаменование первого юбилея царя исполнили даже и это. На деревянном основании они сделали из кованой меди лицо и торс царя, вставив глаза из обсидиана и белого известняка. Несмотря на свое теперешнее разрушенное состояние, несмотря на трещины и ржавчину, голова представляет еще и поныне один из самых сильных портретов, сохранившихся от древности. Золотых дел мастер также овладел сферой пластического искусства. В «золотом доме», как называлась его мастерская, он ваял для храмов ритуальные статуи богов, вроде великолепного изображения священного иераконпольского ястреба, чью голову нашли в местном храме. Туловище из кованой меди погибло, но голова, покрытая небольшим диском, на котором возвышаются два высоких пера, – все из кованого золота – сохранилась в полной целости. Голова – из цельного куска металла, и глаза представляют собою полированные концы обсидианового стержня, проходящего внутри головы от одной глазной впадины до другой.

В рельефах, на которые теперь был большой спрос для украшения храмов и молелен внутри гробниц – мастаб, египтяне столкнулись с проблемами ракурса и перспективы. Им приходилось изображать на плоскости предметы, обладавшие округлостью и глубиной. Решение этого вопроса было предуказано им от времен, предшествовавших Древнему царству. Условный стиль утвердился еще до эпохи III династии и был теперь священной и неприкосновенной традицией. Хотя и сохранилась некоторая свобода развития, все же этот стиль в основных чертах удержался в течение всей истории египетского искусства, далее и после того, как художники научились видеть его ограниченность. Создавшая его эпоха не научилась рисовать сцены или предметы под одним углом зрения; одна и та же фигура изображалась одновременно с двух сторон. Рисуя человека, неизменно совмещали глаза и плечи анфас с профилем туловища и ног. Это бессознательное несоответствие распространилось впоследствии и на временные отношения, и последовательные моменты времени совмещались в одной и той же сцене. Если принять это ограничение, то рельефы Древнего царства, представляющие собою в действительности слегка моделированные рисунки, часто являются редкими по красоте скульптурами. Из рельефов, высеченных мемфисскими скульпторами на стенах молелен внутри мастаб, черпаем мы все наши сведения, касающиеся жизни и обычаев Древнего царства. Превосходная моделировка, на которую был способен тогдашний скульптор, быть может, лучше всего представлена на деревянных дверях Хесира. Все рельефы были окрашены так, что в закопченном виде мы можем назвать их выпуклыми или лепными картинами; во всяком случае они не относятся к сфере пластического искусства, как, например, греческие рельефы. Живопись применялась также и самостоятельно, и общеизвестная вереница гусей из одной медумской гробницы красноречиво свидетельствует о той силе и свободе, с которой мемфисец того времени мог изображать хорошо ему известные животные формы. Характерная посадка головы, медленная походка, внезапный изгиб шеи в момент, когда голова наклоняется, чтобы схватить червя, – все это свидетельствует о работе сильного и уверенного в себе рисовальщика, долго практиковавшегося в своем искусстве.

Скульптура Древнего царства может быть охарактеризована как естественный и бессознательный реализм, выраженный с величайшим техническим совершенством. В своем искусстве ваятель Древнего царства может с честью для себя выдержать сравнение с современными скульпторами. Он был единственным художником Древнего Востока, способным передавать человеческое тело в камне; живя в обществе, где он ежедневно видел пред собою обнаженное тело, он трактовал его правдиво и свободно. Я не могу удержаться, чтобы не привести слов беспристрастного археолога-классика Шарля Перро, который говорит о мемфисских ваятелях Древнего царства: «Следует признать, что они создавали произведения, которых не превзойдут величайшие портреты современной Европы». Тем не менее, скульптура Древнего царства была искусственна; она не истолковывала, не воплощала в камне идей и мало интересовалась душевными движениями и жизненными силами. Характерно для той эпохи, что мы должны говорить о мемфисском искусстве, взятом в целом. Мы не знаем ни одного из его величайших мастеров, и нам известны имена только одного или двух художников за весь период египетской истории.

Лишь в начале XX века открылись перед нами основы архитектуры Древнего царства. От дома и дворца того времени дошло до нас слишком мало остатков, чтобы мы могли с уверенностью воссоздать их легкий и воздушный стиль. До нас дошли только массивные каменные сооружения. Кроме мастаб и пирамид, о которых мы уже вкратце говорили, большими архитектурными созданиями Древнего царства являются храмы. Их устройства мы касались в предыдущей главе. Архитектор воспроизводил одни прямые перпендикулярные и горизонтальные линии в очень смелом и удачном сочетании. Арка, хотя и известная, не употреблялась как архитектурный мотив. Потолок либо опирался на простейший каменный устой в виде четырехгранного столба из одного куска гранита, либо архитрав поддерживался великолепной сложной колонной, сделанной из гранитного монолита. Эти древнейшие в истории архитектуры колонны употреблялись, вероятно, уже ранее Древнего царства, ибо они имеют вполне законченный вид в эпоху V династии. Колонны воспроизводят пальмовое дерево, и капители сделаны в виде кроны; или же они задуманы в виде связки стеблей папируса, несущих архитрав на верху взаимосомкнутых почек, которые образуют капитель. Пропорции безукоризненны. Окруженные подобными чудесными колоннами и ограниченные стенами с ярко расписанными рельефами, дворы храмов Древнего царства принадлежат к благороднейшим архитектурным созданиям, которые только дошли до нас от древности. Египет стал родиной того вида архитектуры, где колонна играет первенствующую роль. Вавилонские строители с поразительным искусством достигали разнообразных архитектурных эффектов путем умелой группировки значительных масс, но они ограничились только этим, и колоннада осталась им неизвестна; тогда как египтяне уже в конце IV тысячелетия до н. э. разрешили основную проблему монументальной архитектуры тем, что с самым тонким художественным чутьем и величайшим техническим совершенством стали трактовать пустые пространства и положили начало колоннаде.

Рассматриваемая нами эпоха оперировала с материальными предметами и развивала материальные ресурсы, то и другое не представляло благоприятных условий для процветания литературы. Последняя в то время в действительности еще только зарождалась. Придворные мудрецы, древние визири Кегемни, Имхотеп и Птаххотеп, запечатлели в пословицах здравую житейскую мудрость, которой научило их долгое служебное поприще, и эти пословицы были в обращении, вероятно, уже в письменном виде, хотя древнейшая рукопись подобных правил, которой мы обладаем, относится к Среднему царству. Храмовые писцы V династии составили анналы древнейших царей, начиная с правителей обоих доисторических царств, от которых сохранились одни имена, и кончая самой V династией. Но то был сухой перечень событий, деяний и пожертвований храмам, лишенный литературной формы. Это древнейший сохранившийся отрывок царских анналов. Ввиду возрастания стремления увековечить выдающуюся жизнь знатные люди стали высекать на стенах своих гробниц летописи своей жизни, отмеченные наивной прямолинейностью, в длинном ряде простых предложений, одинаково построенных и лишенных определенной связи. О событиях и почестях, обычных в жизни господствующей знати, ее представители повествуют всегда в одних и тех же выражениях; условные фразы уже завоевали себе место в литературе как незыблемые каноны – в пластическом искусстве. Загробные тексты в пирамидах иногда отмечены грубой силой и почти дикой пламенностью. Они содержат отрывки древних мифов, но нам неизвестно, существовали ли тогда эти последние только в устном виде или же и в письменном. Поврежденные религиозные поэмы, представляющие по форме начатки параллелизма, входят в состав этой литературы и несомненно являются образцами древнейшей поэзии Египта. Вся эта литература, как по форме, так и по содержанию, свидетельствует о том, что она возникла среди первобытных людей. Народные песни, плод причудливой фантазии занятого работой крестьянина или личной преданности домашнего слуги, были тогда так же обычны, как и теперь; в одной из дошедших до нас песен пастух беседует с овцами; в другой – носильщики уверяют своего господина, что кресло для них легче, когда он в нем сидит, чем когда оно пусто. Музыка также процветала, и при дворе находился руководитель царской музыки. Инструменты составляли арфа, на которой исполнитель играл сидя, и два рода флейт, более длинная и более короткая. Инструментальная музыка сопровождалась всегда голосом, и полный оркестр состоял из двух арф и двух флейт, большой и малой. Относительно характера и природы исполнявшейся музыки, равно как и количества известных октав, мы не можем сказать ничего.

Таков был, насколько нам удалось сконцентрировать наши современные познания, тот активный и энергичный век, который перед нами развертывается в то время, когда правители тинисских династий уступают место мемфисским царям. Теперь мы должны проследить судьбу этого древнейшего государства, состав которого еще различим.