Как государь, основавший новую эру в религиозной и политической жизни империи (см. статьи Реформы Константина Великого и Константин Великий и христианство), император Константин был предметом сильных порицаний со стороны приверженцев прежнего порядка и превозносился сторонниками новых учреждений. Беспристрастный историк не будет исключительно следовать ни тому, ни другому мнению, не назовет верной характеристикой Константина ни те похвалы, какими возвеличивали его Евсевий Кесарийский и другие христианские писатели, ни суровые порицания, каким подвергали его Зосим и император Юлиан. В его характере много и дурного, и хорошего. Он исполнен непримиримых противоречий.
Голова Константина Великого. Часть колоссальной статуи IV века. Капитолийский музей, Рим
Евтропий и автор «Краткого очерка» римской истории, обыкновенно называемый Аврелием Виктором, справедливо говорят, что была большая разница между первой и второй половинами правления Константина: в первые десять лет он заслуживал похвалы; но с того времени, как сделался владыкою всей империи, он стал жестоким угнетателем подданных, расточительно награждал своих любимцев, предался тщеславию и пышности. Изменилась и сама наружность его. В молодости он был строен, имел при своем высоком росте величественный вид, выказывал отвагу, неутомимую деятельность, одушевлял войско примером своего мужества, а в старости господствующая страсть его, честолюбие, превратилась в мелочное тщеславие. Он стал смешным и жалким, предавшись роскоши, изнеженности, выказывая такую любовь к пышным нарядам, какой страдают обыкновенно только женщины, а не мужчины. Лишь в одном он остался похож на прежнего Константина: до конца жизни он действовал по холодному расчету, умел верно судить о людях и обстоятельствах, и ловко пользовался ими, никогда не поддавался увлечению. Он не стеснялся никакими нравственными правилами в своих поступках, руководясь только расчетом, и на религию он смотрел исключительно с точки зрения политической выгоды; на сторону христиан он стал только потому, что справедливо нашел их партию более сильной, чем языческая. Предвидя, что они одолеют, он рассудил помогать им.
Константин безжалостно губил своих противников, даже и тех, с кем был соединен родством, по подозрению или расчету предосторожности он убил своего племянника, еще ребенка, и даже своего сына Криспа, даровитого и благородного человека. Он долго оставался нейтральным в религиозных делах, чтобы крепче держать в зависимости от себя и язычников, и христиан. Приняв крещение, он сказал: «Теперь исчезает всякое двусмыслие», и этими словами сам признал, что вся его жизнь была двусмысленна. Упреки совести за убийство сына и за другие злодейства, быть может, тревожили временами его душу, и, быть может, в эти часы тоски он чувствовал потребность искать утешения в возвышенных истинах христианства. Но если и бывали у него такие порывы, то они были мимолетны: лесть царедворцев и придворных богословов скоро заглушала в нем голос совести. По крайней мере, мы знаем, что в кругу приближенных он всегда был веселым собеседником, возбуждал удивление своими остротами и насмешками.
Много черных пятен лежит на его характере, но нельзя назвать незаслуженным данное ему название «Великий». Историк Лампридий в биографии Гелиогабала приводит слова Константина: «Стать императором – дело судьбы, но кого сила рока поставила властителем, тот должен стараться быть достойным власти». Кажется, это было правило, которого держался он; по крайней мере, он действительно совершил в свое долгое царствование много хорошего. Все те границы империи, которые подвергались опасностям вторжений, – Рейн, Дунай и Евфрат – были энергично защищаемы; по южному берегу Дуная Константин построил ряд укреплений. Шестидесятилетний старик, он сам пошел за Дунай на готов, одолевших римские отряды, и нанес им поражение в их собственной земле (332). Он дал землю в Паннонии вандалам, жившим под управлением царского рода Асдингов в плодородной гористой стране по верховью Тисы и по Марошу между сарматами (язигами), но вытесненным оттуда готами. После того он стал делать громадные приготовления к походу на персов (334), но умер, не кончив их, и войну начал уже его преемник.
Многочисленные постановления Константина свидетельствуют о его похвальной заботливости улучшить судопроизводство и администрацию. Развившаяся при нем система налогов довела до обеднения многие области и города. Привилегии, которые дал он высшим сановникам, их потомству, христианскому духовенству и отставным воинам, уничтожили равенство граждан перед законом, но он старался благоразумными законами ограничить произвол администраторов и судей, защитить подданных от их взяточничества. Он не мог вызвать к жизни умершую талантливость, не мог поднять упавшие искусства и литературу, оживить иссохшую поэзию. Но он покровительствовал развитию практических знаний: юриспруденции, медицины, риторического красноречия; старался поднять до прежнего высокого состояния юридические школы другие научные учреждения в Афинах, Риме, Берите, в других городах, и основывал их в новой столице – Константинополе. Пошлины и монополии сильно мешали свободному развитию промышленности; но она все-таки оживилась благодаря спокойствию в государстве и тем удобствам для торговли, какие были даны улучшением дорог и почт.
Христианство Константина осталось до конца не вполне очищено от языческих примесей, но в последние годы жизни он выказывал симпатию к истинам христианского учения и, доставив торжество христианской церкви, дал новое направление умственной жизни человечества. Он был великий полководец и организатор, превосходно умел понимать идеи своего времени и пересоздавать сообразно им государственные учреждения. Менее всего можно хвалить его отношения к семейству. Он предоставлял своей матери, Елене, слишком большое влияние на дела и под конец жизни подчинился ей. Он позаботился обучить своих сыновей военному делу, они стали мастерами в фехтовании, верховой езде, во всех гимнастических упражнениях, имели своими наставниками знаменитых юристов и богословов, но были испорчены влиянием льстецов и роскошной изнеженностью придворной жизни. Отец дозволял им приобрести дурные привычки, а разделив между ними области, соединение которых под одну власть стоило ему стольких трудов и было куплено страшным кровопролитием, он предал государство и свою семью на жертву новым бедствиям.
