Глава VI

 

Кубань: правительство Быча и Чрезвычайная рада

 

«Международное» положение Добровольческой армии осложнялось во внутренней жизни не прекращавшимися тягостными трениями между ее командованием и Кубанским правительством. Необходимо было во что бы то ни стало установить строго определенные взаимоотношения и государственную связь с Кубанью.

Каждый раз, когда я пишу о Кубани, во мне возникает чувство глубокой грусти. О горестных судьбах этой колыбели ранней славы Добровольчества, обильно орошенной его кровью... О кубанском казачестве – храбром, приветливом и чуждом совершенно политиканства своих верхов – казачестве, принесшем такие большие жертвы жизнью, кровью и достоянием в общей нашей борьбе... И о нашей розни – Добровольческих и кубанских правителей, не сумевших за 1,5 года совместной жизни установить терпимые взаимоотношения – вопрос, который сыграл роковую роль в исходе южнорусского движения.

21 сентября 1918г. был окончательно подготовлен проект конституции, устанавливающей на территории Добровольческой армии единоличную диктатуру, с предоставлением особых прав Кубани: «Кубанская область, – гласил раздел VI «Положения»[1], – пользуется правами автономии, во внутренних своих делах управляется на основании особого законодательства».

Еще в период разработки «Положения» составители его в частном порядке обсуждали основные статьи совместно с некоторыми видными представителями кубанской общественности и власти[2], чтобы выяснить их отношение. Впечатление от этих собраний получилось неблагоприятное: кубанцы не удовлетворялись проектируемыми пределами автономии и отстаивали свободу внешних сношений Кубани, самостоятельность ее в области товарообмена и самостоятельную кубанскую армию; они совершенно непримиримо отнеслись к идее единоличной диктатуры, противопоставляя ей коллегиальную. При всем этом в качестве неопровержимого аргумента своих требований кубанцы ссылались обыкновенно на... декларацию Вильсона о самоопределении народов.

В октябре признано было необходимым ранее созыва Чрезвычайной рады вступить в официальные переговоры об организации власти с Кубанским правительством. К переговорам в качестве «третьих лиц» были привлечены донские кадеты – председатель Донского круга Харламов, Зеелер и Воронков. 16 октября под председательством ген. Драгомирова состоялось предварительное заседание членов «Особого Совещания»[3] с донскими деятелями для установления общности взглядов и, как предпослал ген. Драгомиров, для «выяснения вопроса о возможности принятия нашего проекта в основу переговоров с Кубанским правительством». «Быть может, – говорил он, – мы ошибаемся, и власть должна быть сконструирована на каких-то иных началах»[4]... Совещание имело интимный и откровенный характер, сосредоточившись главным образом вокруг центрального вопроса – о диктатуре.

Большинство членов совещания высказывалось за единоличную диктатуру, причем все сошлись в необходимости организации власти путем соглашения. Зеелер так формулировал это положение: «Диктатура возникает не путем соглашения, а просто путем объявления. В нормальное время этот образ правления недопустим, но сейчас в условиях небывалой гражданской войны иначе конструировать власть не следует... Если имеется власть и сила, то нечего спрашивать, а нужно делать то, что является необходимым. Ну, а если (есть) колебания и нет уверенности в том, что все пройдет гладко, тогда давайте разговаривать».

Только два члена совещания склонялись к коллегиальной диктатуре, но и то не по принципиальным, а по практическим соображениям – Степанов и Харламов. Первый, признавая эту форму власти «наиболее уродливой», останавливался на ней все же потому, что «насилие нежелательно, к соглашению мы не придем, а коллегиальная диктатура сама выльется... в форму единоличной... если реальная сила будет находиться в руках главнокомандующего». Второй – добавил, что соглашения надо искать не с главами правительств, а с представительными учреждениями и что соглашение с донским атаманом недопустимо.

26 октября состоялось второе совещание уже совместно с кубанскими представителями[5], под председательством ген. Лукомского. Лица, более одиозные для кубанских деятелей, ген. Драгомиров и Шульгин, участия в нем не приняли.

Председатель во вступительной речи указал, что взаимные требования не только в области гражданского управления, но и в чисто военных вопросах достигли такого напряжения, что «жить стало невозможно». Что и другой фактор – вероятность скорого окончания войны и появления союзников в Черном море – повелительно требует создания такого представительства, которое бы могло говорить авторитетно от имени Юга России... по крайней мере того, который «не запятнал себя связью с неприятелем». После этого был оглашен проект «Положения», и начался диспут, в котором все участники совещания объединились против кубанской группы[6], вернее, против ее руководителя – Быча.

Яостановлюсь на основных только мотивах взаимного расхождения. Одна сторона рассматривала Добровольческую армию как фактор общегосударственного значения, взявший на себя задачу государственного строительства, к чему, по признанию Харламова, «местные власти стремились очень мало»... Другая – видела в Добр, армии лишь «представительницу Ставропольской и Черноморской губерний», которая «не должна являться фактором политическим, управляющим страной».

Ген. Лукомский, не считая возможным в силу соображений внешней политики, теперь же вступать в соглашение с новообразованиями, союзными Германии, находил, однако, естественным, что в общую схему управления войдут неизбежно и эти, и другие районы России «по мере того, как они будут освобождаться от большевизма и отказываться от немецкой ориентации». Во всяком случае он считал необходимым, не дожидаясь создания «широкого фронта», теперь же, безотлагательно урегулировать отношения Кубани с Армией. Быч протестовал: «Кубань и Ставропольская губерния, которую представляет Добровольческая армия, слишком ничтожны, удельный вес их слишком мал; в настоящий момент речь должна идти о широком фронте от Закавказья до Белоруссии... Большая ошибка винить земли, «запятнавшие себя немецкой ориентацией»... И Дон, и Грузия сделали это, спасая свой народ от физического истребления»...

Одна сторона видела спасение страны только в военной диктатуре, хотя и ограниченной местными автономиями, но допускающей наибольшую концентрацию власти в интересах вооруженной борьбы... Быч, отвергая диктатуру и признавая нецелесообразным парламентаризм, предлагал в качестве верховной власти сложную комбинацию: «Представители договаривающихся государств должны образовать орган с решающим значением, и этот орган выделит другой орган исполнительного значения.., назначит командование и определит организацию армии»... «Мы должны, – говорил он, – заключить соглашение на таких основаниях.., при которых можно рассчитывать на присоединение без насилия других государственных образований... Власть должна быть организована путем сложения местных властей». Словом, на то «подчинение» Добровольческой армии, которое проектируется «Положением», не пойдет ни Грузия, ни Азербайджан, ни Украина, ни Дон. Не пойдет и Кубань, так как на это не согласятся прежде всего ее войска (?)».

Ни Быч, ни его противники ни одним словом не касались самого главного мотива, препятствовавшего объединению и предрешенного уже главенствующей на Кубани черноморской группой – принципа суверенности края – не временной только, а вовеки.

Бычу возражал Харламов: «...Установление общегосударственной власти путем сложения местных – путь очень сложный и длительный, а жизнь требует быстрого решения... Мне кажется, что Дон пойдет на предоставление (командованию) полноты власти в области военных и дипломатических вопросов, а в отдел о местной автономии придется внести поправки»... Это последнее предложение и было повторено председателем, который в заключительном слове предъявил его, как condicio sine qua non[7] Добровольческой армии.

Кубанская группа обещала подготовить и представить до созыва Рады свой контрпроект, и совещание было закрыто. Контрпроекта мы не увидели, а вопрос о построении государственной власти был поставлен Кубанским правительством впоследствии неожиданно на повестку Чрезвычайной рады.

Деловые заседания Чрезвычайной рады открылись 28 октября. Состав ее классовый определялся в 89% казаков и горцев и 11 % иногородних[8]. По общественному положению – 25% офицеров, 15% прочей казачьей и иногороднем интеллигенции и 60% рядовых казаков и крестьян. Политической физиономии Рада в массе своей не имела никакой; отношение ее к Армии было вполне благоприятным, но преобладающее политическое течение среди кубанских вожаков определилось с первых, же шагов Рады – избранием в председатели Рябовола[9] – лидера черноморцев – социалиста (в казачьем смысле слова), украинофила, самостийника и явного недоброжелателя Добровольческой армии.

В первый же день Рада обратилась с «горячим приветствием к славной Добровольческой армии и родным сынам Кубани, льющим свою кровь в едином и совместном подвиге тяжелой борьбы». А 30 октября, «осведомившись о полном изгнании из пределов Кубанского края полчищ большевиков», обратилась и лично к главнокомандующему: «...Президиум с гордостью свидетельствует, что Вы до конца довели принятое решение освободить Кубанский край. Никакие невзгоды не поколебали этой решимости. Ваше твердое и непоколебимое стремление к намеченной цели, завершившееся освобождением Кубани, внушает полную веру в Вас и беспредельную надежду на доблестную армию».

1 ноября происходило торжественное открытие Рады. После молебна в войсковом соборе мы отправились в здание городского театра, заполненного до верхов кроме официальных участников торжества многочисленными посетителями – кубанцами и «русскими людьми».

Атаман во вступительном слове приветствовал Добровольческую армию, которая вместе с «Законодательной радой бережно, благоговейно разобрали (некогда) стяг власти и блюли его, чтобы в этот радостный -день передать его хозяевам Кубанского края»... После этого слово было предоставлено мне, и я произнес речь, являвшуюся вместе с тем декларацией Добровольческой власти[10]:

«С полей Ставрополя, где много дней идет кровопролитное сражение, я приехал к вам на несколько часов, чтобы приветствовать Кубанскую Краевую Раду и высказать, чем живет, во что верит, на что надеется Добровольческая армия.

Завтра годовщина зарождения Армии. 2 ноября приехал в Новочеркасск ген. Алексеев, собрал вокруг себя 200 офицеров – бездомных, изгнанных, голодных, получив от России первый взнос в количестве 400 руб., на формирование Армии...

В феврале месяце, видя полную невозможность оставаться и бороться на Дону, Добровольческая армия, предводимая генералом Корниловым, двинулась на Кубань. С тех пор судьбы ее тесно переплелись с судьбами Кубани и в боевом содружестве, и в перенесенных страданиях, и в тысячах братских могил, и в радости ратных побед.

Добровольцы шли в жару и стужу, переносили невероятные лишения, гибли тысячами... Шли бескорыстно: деревянный крест или жизнь калеки – были уделом большинства. И только одна заветная мысль, одна яркая надежда, одно желание одухотворяло всех – спасти Россию. В такой небывало трудной обстановке прошел весь первый Кубанский поход.

Когда в мае принято было твердое решение в первую очередь приступить к освобождению Задонья и Кубани, командование Добровольческой армии встретило осуждение со всех сторон. Все настойчиво требовали нашего движения на север. И Донское правительство, и киевские военные и политические круги, и московские центры, и кадетские лидеры, и целый ряд общественных политических деятелей всех оттенков. Но решение наше осталось неизменным. Добровольческая армия начала операцию, которая увенчалась освобождением Задонья, Кубани, Черноморской и большей части Ставропольской губернии от власти большевиков.

Это не было «частным предприятием», а велением совести и сознанием государственной необходимости. Командование Добровольческой армии взяло на себя за этот шаг нравственную ответственность перед Родиной, глубоко веря, что на Кубани нет предателей, что, когда придет часть (так в тексте, видимо, – час. Ред.)освобождения, вольная Кубань не порвет связи с Добровольческой армией и пошлет своих сынов в рядах ее в глубь России, в смертном томлении ждущей избавления.

Этого повелительно требует не только долг перед Родиной, не только честь, но и прямые интересы Кубани. Разве возможна мирная жизнь на Кубани, разве будут обеспечены ваши многострадальные страницы от нового, еще горшего нашествия большевиков, когда красная власть, прочно засев в Москве, отбросит своими полчищами Поволжский фронт, сдавит с севера и востока Донскую область и хлынет к нам? Разве могут жить спокойно кавказские и линейные станицы, когда у Ставрополя, Св. Креста и Минеральных Вод собираются десятки тысяч красных? А грозная опасность уже близка. Имеются достоверные сведения о скоплении масс большевиков на огромном фронте от Белгорода до Царицына. На Украине, при участии немцев, подготовляется совместное выступление большевиков и самостийных украинских социалистов, грозящее и этот край превратить в Совдепию...

При таком положении может ли Кубань успокоиться и заняться только своими внутренними делами? Нет! Пора бросить споры, интриги, местничество. Все для борьбы. Большевизм должен быть раздавлен. Россия должна быть освобождена. Иначе не пойдет впрок ваше собственное благополучие, которое станет игрушкой в руках своих и чужих врагов России и народа русского.

Добровольческая армия, в рядах которой доблестно сражается множество кубанских казаков, явилась сюда не для завоевания, а для освобождения. И то освобождение, которое другим досталось ценою национального унижения, потери политической самостоятельности и экономического рабства, – Кубань получила без цепей, без ярма, ценою лишь святой крови Добровольцев, слетевшихся со всех концов России, и славных Кубанских казаков.

А стоило это крови не малой. Добровольческая армия за два похода на Кубань потеряла своих вождей, великих русских патриотов генералов Корнилова и Алексеева, доблестного генерала Маркова, потеряла до 30 тысяч Добровольцев и казаков. Особенно тяжкие потери.легли на старые Добровольческие части – 1-й Офицерский генерала Маркова полк и Корниловский полк. Известно ли вам, господа, что Корниловский полк, насчитывающий сегодня едва 500 бойцов, провел через свои ряды свыше 5 тысяч!

В этих потоках крови, в этих длинных списках павших на поле брани наиболее почетное место принадлежит страстотерпцам – русскому офицерству. Я предлагаю Краевой Раде, еще раз поднявшись, почтить тихим, молитвенным молчанием светлую память тех, кто душу свою положил за спасение России и за счастье Кубани...

По мере роста сил Добровольческой армии и боевых успехов растет число ее друзей и крепнет злоба ее врагов.

Я с полным удовлетворением должен признать, что повсюду по Кубанскому краю, среди родного нам по крови и духу славного, приветливого, храброго Кубанского казачества Добровольческая армия встречала и встречает радушный, сердечный прием и гостеприимный кров.

Но в последнее время идет широкая агитация, отчасти оплачиваемая иноземными деньгами, отчасти подогреваемая людьми, которые жадными руками тянутся к власти, не разбирая способов и средств. Хотят поселить рознь в рядах Армии и особенно между кубанскими казаками и Добровольцами. Хотят привести Армию в то жалкое состояние, в каком она была зимою 1917 года. Это те самые люди, которые смиренно кланялись большевикам, скрывались в подполье или прятались за Добровольческие штыки. И это делается тогда, когда Добровольческая армия, не зная дня отдыха, в кровавых боях напрягает огромные усилия, чтобы сломить все еще сильное сопротивление врага, когда изо дня в день льется кровь и гибнет цвет русской молодежи.

Мне хочется сказать этим господам: вы думаете, что опасность более не угрожает вашей драгоценной жизни? Напрасно. Борьба с большевизмом далеко еще не окончена. Идет самый сильный, самый страшный .девятый вал... И потому не трогайте Армию. Не играйте с огнем. Пока огонь в железных стенах, он греет. Но когда вырвется наружу, произойдет пожар. И кто знает, не на ваши ли головы обрушатся расшатанные вами подгоревшие балки?

России нужна сильная, могучая армия. В кровавой жестокой борьбе, близкого конца которой еще не видно, нельзя идти врознь (так в тексте. – Ред.).Иначе, если все-таки несомненна конечная победа, то праздновать ее мы будем только разве тризной на трупах бесконечного числа загубленных людей, на развалинах русского народного достояния и русской государственности.

Не должно быть армии Добровольческой, Донской, Кубанской, Сибирской. Должна быть единая Русская армия, с единым фронтом, единым командованием, облеченным полной мощью и ответственным лишь перед русским народом в лице его будущей законной верховной власти.

И теперь, когда близится час окончания мировой войны, когда все государства в лице лучших своих «мужей совета», облеченных доверием народов, будут решать судьбу мира, кем будет представлена Россия? Теми ли, что надругались над всем святым нашим, которые плюнули в душу русского человека и грязным большевицким сапогом растоптали ее? Теми ли, что предательски отвернулись от своей Родины и вражескими штыками создали себе временное и призрачное благополучие? Теми ли, наконец, кто честно и беззаветно борются за спасение Родины, но говорят на разных языках и до сих пор не могут никак столковаться друг с другом?

За шесть с лишним лет двух войн, за время русской революции я достаточно часто смотрел в глаза смерти и перенес достаточно тяжелые нравственные пытки. Но когда я подумаю о том позоре, о том страшном несчастии, когда поверженную в прах и раздерганную в клочья Родину нашу на предстоящем судбище народов некому даже защитить, мне хочется рыдать от тяжкой, невыносимой боли....

Ее – Родную нашу, любимую, больную – мы должны поднять на свои плечи, должны довести до международного судбища, чтобы там она могла хотя тихим и слабым голосом сказать, что требует русский народ. Да, требует! Ибо я верую и исповедую, что великий русский народ, оправившись от болезни, стряхнув наваждение, станет вновь страшною силою, которая никогда не забудет ни тех держав, что в дни его несчастья любовно, бескорыстно поддержат его, ни тех, кто с небывалой жестокостью и эгоизмом высасывали из него последние соки и толкали в бездну анархии. Но для этого нужна единая временная власть и единая вооруженная сила, на которую могла бы опереться эта власть.

Добровольческая армия, собирая вокруг себя и вооруженные силы, и людей государственного опыта, приглашает все части Русского государства, признающие единую неделимую Россию, сомкнуться вокруг нас для совместного государственного строительства, для общей борьбы с врагами России, для единого представительства и защиты русских интересов на будущем мирном конгрессе.

Такое единение всех государственных образований и всех государственно мыслящих русских людей тем более возможно, что Добровольческая армия, ведя борьбу за самое бытие России, не преследует никаких реакционных целей и не предрешает ни формы будущего образа правления, ни даже тех путей, какими русский народ объявит свою волю. От нас требуют партийного флага. Но разве трехцветное знамя Великодержавной России не выше всех партийных флагов? Разве вы не видите, как в кровавых боях, изо дня в день, под этим знаменем самоотверженно борются «за Русь святую», умирают и побеждают доблестные воины Добровольческой армии? Единение возможно и потому, что Добровольческая армия признает необходимость и теперь, и в будущем самой широкой автономии составных частей русского государства и крайне бережного отношения к вековому укладу казачьего быта.

И с чувством внутреннего удовлетворений я могу сказать, что теперь уже, невзирая на некоторое расхождение, выяснилась возможность единения нашего с Доном, Крымом, Тереком, Арменией, Закаспийской областью... Возможно единение и с Украиной, когда, быть может, ценою тяжких внутренних потрясений, она сбросит с себя иноземное иго и вспомнит о сыновних обязанностях перед общей Родиной. Возможно и с мирным грузинским народом, когда изменится политика его правительства, которое воздвигнуло гонение на русских людей, присвоило себе русское государственное имущество, захватило в свое незаконное и несправедливое управление Сочинский округ и толпами красноармейцев угрожает русской Добровольческой армии.

Наконец, в последние дни появилось новое государственное образование в Сибири, правительство которого объявило себя всероссийской государственной властью. Добровольческая армия не имеет решительно никаких оснований признавать Уфимское правительство Всероссийской властью. Тем более, что, судя по известиям, проникшим в печать, это правительство ответственно и направляется Учредительным Собранием первого созыва, возникшим в дни народного помешательства, составленным наполовину из анархических элементов и не пользующимся в стране ни малейшим нравственным авторитетом.

Но, наряду с этим, Добровольческая армия от души приветствует мысль собирания Русской земли, положенную в основание Сибирского объединения, признает его исключительно важное значение и находит не только возможным, но и необходимым, путем взаимных соглашений направить русские силы востока и юга к одной общей цели возрождения Великодержавной России.

Проходя свой крестный путь, считая себя преемницей Русской армии, Добровольческая армия в самых тяжелых, казалось, безвыходных обстоятельствах своей жизни оставалась верной договорам с союзными державами и ни на одну минуту не запятнала себя предательством. События последних дней доказали, что прямая и честная политика вернее... И мы с открытой душой шлем свои сердечные пожелания доблестным войскам наших союзников.

В предвидении близких переговоров о перемирии, представителю Добровольческой армии при союзных посольствах предложено было еще 12 октября предъявить им следующие основания:

1. Единство представительства России на мирной конференции, с исключением из него делегатов большевицких и тех территориальных образований, которые в своих основных принципах расходятся с целями Добровольческой армии, т. е. по вопросу об единой, неделимой России.

2. Упразднение договоров, заключенных с Германией или ее союзниками. Восстановление нарушенных такими договорами прав, возмещение причиненных этим путем убытков (возврат золота, военного и торгового флота, предметов вооружения, подвижного состава железных дорог и проч.) и прекращение вывоза из России продовольствия и имущества.

3. Очищение Германией и ее союзниками русской территории в пределах границ 1914 года, включая и Финляндию. Такое же требование признается необходимым и в отношении Польши.

4. Занятие на русской территории, оккупированной ныне германо-австро-турецкими войсками, главнейших стратегических пунктов русскими частями или же временно войсками держав Согласия до момента сформирования достаточно сильных русских отрядов.

5. Немедленный обмен военнопленными.

6. Обязательство Германии и ее союзников не препятствовать каким бы то ни было способом водворению в России единого прочного строя.

В такое исключительное, полное огромной исторической важности время собралась Кубанская Краевая Рада строить жизнь Кубани. Собрались русские люди – Кубанские казаки, умудренные горьким опытом и тяжелыми испытаниями. Среди вас я вижу много моих боевых соратников по славным походам нашим, своими подвигами и кровью добывавших свободу Кубани.

Позвольте же выразить вам от имени Добровольческой армии самый искренний, самый горячий привет... Дай Бог счастья Кубанскому Краю, дорогому для всех нас по тем душевным переживаниям и тяжким и радостным, которые связаны с безбрежными его степями, гостеприимными страницами и родными могилами».

Осведомительное бюро Кубанского правительства, описывая торжество открытия Рады, между прочим сообщало: «...Речь Деникина... вызвала бурные аплодисменты членов Рады, но такие же аплодисменты вызвала и речь представителя Украинского национального союза – безусловного самостийника»... Быч, впрочем, умерил горячий пыл седовласого «батьки Левицкого», выразив в своей ответной речи уверенность, что Украина и Кубань «побачат свiт сонца, спокiй и сщастя под великою Всероссийскою хведеративною кришею»...

После взаимного обмена любезностями, Рада приступила к работе. 11 ноября Быч внес проект декларации, определявшей основные вехи кубанской политики:

«1. Образование на территории бывшего государства Российского самостоятельных государственных образований и принятие ими на себя верховной власти было актом неизбежным и, в то же время, актом самосохранения.

2. Основной задачей всех этих государственных образований является борьба с большевизмом, далеко еще не изжившим себя в Центральной и Северной России.

3. Для успешной борьбы необходимо в самое ближайшее время образование единого боевого фронта и единого командования[11].

4. Необходима организация единого представительства от южнорусских государственных образований на предстоящей мирной конференции. Необходимо немедленно, не ожидая образования федеративной власти в освобожденных от анархии областях, принять меры к организации общего международного представительства.

5. Для достижения целей; поставленных §§ 3 и 4, необходимо образование южнорусского союза на федеративных началах.

6. Воссоздание России возможно в форме Всероссийской федеративной республики.

7. Кубанский край должен войти в состав Российской федерации как член федерации»[12].

8. Кубанская Краевая Рада, ставя своей задачей борьбу с большевизмом, стремится к проведению в жизнь принципов широкого народовластия.

9. Восстановление будущей формы правления в государстве Российском население Кубанского края ставит в зависимость от волеизъявления народа во Всероссийском Учредительном собрании нового созыва».

В заключительном своем слове Быч повторил, что у Украины, Дона, Кубани, Грузии и т. д. одна дорога и противоположности интересов нет. Что в этом объединении должна участвовать и Добровольческая армия, как «носительница государственной идеи»[13].

Напрасно ген. Лукомский в закрытой части заседания доказывал, что «таким путем создается коллегиальное, многоголовое собрание, которому будет всецело подчинено командование и которое будет вмешиваться в военные дела; напрасно, признавая необходимость автономии Кубани, просил повременить только с решением вопроса об организации государственной власти до соглашения с Добровольческой армией... Рада, отвергнув необходимость государственной связи с армией и не сделав никакой попытки к соглашению, почти единогласно приняла «тезисы Быча».

Ждать соглашения столь разнородных элементов, как Украина, Дон, Кубань, Терек, Азербайджан, Грузия, Союз горских народов, из которых некотороые были еще под властью большевиков, другие порвали совершенно с русской государственностью (Грузия, Азербайджан), значило отложить дело объединения на долгое время, если не навсегда. Вручить судьбу национального противобольшевицкого движения и русской армии в руки Петлюры, Быча, Хана Хойского, Ноя Жордания и Топы Чермоева представлялось злой и неуместной шуткой. Я не говорю уже о том впечатлении, которое должно было произвести в Армии одностороннее предрешение государственного строя России, от чего так долго и с таким трудом мы предохраняли ее идеологию.

В тот же день, переговорив со мною, ген. Лукомский сделал в Раде от моего имени заявление об отозвании представителей Армии, указав, что «в дальнейших своих работах главнокомандующий не может быть связан решением Рады». Это заявление, принятое Радой, казачеством и русской общественностью как разрыв, произвело большое впечатление.

В самой Раде начались бурные прения, в особенности после горячей речи полк. Шкуро, который говорил «о недовольстве и брожении, глухо растущем среди строевого казачества и лиц высшего и низшего командования», и предостерегал: «Знайте, если Добровольческая армия уйдет от нас, то мы погибнем»[14]. Это была несомненная правда.

Черноморские лидеры пришли в большое волнение. С кафедры Чрезвычайной рады Быч убеждал присутствующих не верить «злонамеренным слухам о разрыве», утверждая, что «разрыва нет и его быть не может», что все вопросы должны быть разрешены по взаимному соглашению». Лидер самостийников И. Макаренко приписывал эти «слухи» «толпе, жадной до сенсации и разнесшей эту весть по базарам, городам и селам».

Тревожные события, однако, назревали не на шутку. В один из ближайших дней ген. Романовский доложил мне, что ген. Покровский и полк. Шкуро, введя в Екатеринодар свои конвойные сотни, решили произвести переворот, предполагая расправиться с черноморскими лидерами и понудить атамана, полковника Филимонова, принять на себя всю полноту власти. Филимонов, к которому они обратились с этим предложением, пришел в большое смущение и наотрез отказался.

Я приказал начальнику штаба вызвать ген. Покровского и передать ему, что категорически воспрещаю выступление. Кубанские правители считали, тем не менее, несомненным участие в предполагавшемся перевороте и Добровольческих частей. Позднее в мои руки попала «диспозиция на случай тревоги», составленная кубанским комендантом Екатеринодара, полк. Ледовским, и кубанским «военным министром» полк. Савицким. В ней указывалось подробно занятие городских кварталов «верными правительству» кубанскими запасными частями, которым вменялось в обязанность встречать пулеметами всякую воинскую часть, показавшуюся на улицах города. Таким образом, случайный выход на ученье ничего не ведавшего Корниловского полка, расположенного тогда в Екатеринодаре, мог вызвать последствия, роковые (или может быть спасительные?) для взаимоотношений Добровольческой армии с Кубанью и, следовательно, отразиться весьма серьезно на судьбах движения.

Доверие к «верным» частям было, однако, невелико. 14 или 15 ноября меня посетили кубанский атаман, Быч и Рябовол и в присутствии генералов Драгомирова и Лукомского изложили волнующие их сведения, прося защиты. Кубанским правительствам пришлось выслушать много горьких слов по поводу их работы во вред Армии; особенно от генерала Драгомирова, который с этого дня стал пользоваться особой ненавистью черноморских кругов. В заключение я требовал изменения кубанской политики в отношении Армии и заверил, что насильственных мер допущено не будет.

В тот же день состоялось бурное заседание Кубанского правительства. Представители оппозиции обрушились на Быча, обвиняя его в неискренности и самочинных действиях: вместо поддержки Армии он выступил со своими «тезисами», «не обсудив своей речи с членами правительства» (Скобцов); благодаря такому отношению его, не так давно «мы едва не сделались подданными Украины» (Сушков), «в наших действиях не было искренности в отношении Армии, которая нам братская; на всех заседаниях у нас была только ругань ее» (Воробьев) и т. д. Быч оправдывался: он «не предполагал, что представители Армии могут уйти из Рады», его «ошибка, что он не предоставил «им» контрпроекта, недоразумение можно уладить»... Быч «беседовал с президиумом Рады, решено создать согласительную комиссию... Рада встретит овациями все «их» заявления»[15]...

В результате переговоров начались заседания согласительной комиссии в составе 16 членов с каждой стороны во главе с И. Макаренко от кубанцев и ген. Лукомским от Добровольческой армии. Вопрос о «тезисах Быча» осложнился еще принятой уже Радой статьей «Положения об управлении Кубанским краем» об особом кубанском гражданстве, обращавшем всех нас в иностранцев, проживание которых на территории Кубани и юридические права зависели всецело от усмотрения кубанской власти. Комиссия не привела ни к каким существенным результатам, подтвердив лишь непр/p/p/p/pимиримое внутреннее расхождение сторон. Прикрывая эту пропасть и свое бессилие перекинуть через нее мост, она внесла в Раду явно беспомощное предложение, принятое 24 ноября единогласно, без прений: «Первые два пункта постановления Рады 11 ноября («тезисы Быча») должны рассматриваться, как удостоверение существующего политического положения, а последние 7 пунктов – (только) как выражение мнений и пожеланий Рады»...

Непосредственные переговоры, однако, Кубанское правительство более не возобновляло. Рада позднейшими постановлениями подтвердила «тезисы Быча».

В этом направлении кубанская власть получила большую моральную поддержку от донского атамана, ген. Краснова, который в то время, когда еще не назрела окончательная катастрофа на северном фронте Дона, проявлял полную солидарность с Кубанью во всех спорных вопросах ее с командованием Добровольческой армии и обещал поддержку Кубанскому правительству[16] – «Нужно, чтобы Добровольческая армия смотрела более жизненно на эти вопросы (о создании общей власти), – писал он, между прочим Кубанскому послу П. Макаренко[17], – и не требовала от. донских и кубанских казаков невозможных жертв. Торговаться мы не умеем, и торговать кровью донских, да, думаю, и кубанских казаков не будем. Надо, чтобы Добровольческая армия стала на практический путь работы с казаками, а не за счет казаков»... Эта тирада в отношении Добровольцев, приносивших несчетное число жизней в борьбе за Россию, за Кубань, за Дон, была глубоко оскорбительна.

Кубанские самостийники относились, впрочем, к атаману Краснову с большим недоверием и осторожностью («самовластие и реакционность»); но в борьбе с Добровольческой армией видели в нем естественного своего союзника. И то не до конца: донской атаман ведь все время призывал нас бросить Кубань и идти на север...

Все осталось по-прежнему: двоевластие, две взаимно исключающих друг друга конституции (края и Армии) и в качестве единственного источника права – принятое Добровольческой армией и оспариваемое кубанцами - «Положение о полевом управлении войск».

Итак, во второй[18] раз я спасал «кубанское народоправство».

В своем решении я не был одинок. Однажды на докладе генералов Драгомирова и Лукомского зашел разговор о том, что общественное мнение обвиняет командование в попустительстве воинствующему сепаратизму «черноморской группы». Я сказал: «Дело не в степени решимости, а в холодном учете таких факторов, как военно-политическое положение и состав Армии. Быть может, однако, я ошибаюсь. И если вы скажете мне сейчас, что насильственные меры приведут к положительным результатам, я завтра же Корниловским полком разгромлю Кубанское правительство»... Оба ответили – «нет».

Были, однако, группы, задавшиеся целью вызвать настолько серьезный разрыв между кубанской и добровольческой властью, чтобы принудить командование к решительным шагам. Одним из результатов их деятельности без сомнения было последовавшее позднее убийство Рябовола. Цели своей эти группы не достигли. Но то, что не удалось им, концу 1919 г. будет сделано руками самих кубанских самостийников, поставивших в совершенно невыносимые условия жизнь и деятельность Армии.