Элейская школа философии

Основатель элейской школы – Ксенофан

Подробнее - см. в отдельной статье «Ксенофан»

Пока в дорийских городах южной Италии Пифагор раскрывал свое учение о числе и гармонии избранному кругу приверженцев, чтивших в нем пророка, другой мудрец, Ксенофан колофонский (около 570–480 гг. до Р. Х.), в ионийском городе Элее (Велии) излагал на площади или на общественных праздниках собравшемуся народу результаты своих исследований и размышлений о природе и божестве; он излагал их в поэтической форме, подобно тому как рапсоды декламировали песни Гомера. Во время покорения греческих городов Малой Азии персами, Ксенофан, отважный человек с пламенной душой, напоминал своим изнеженным согражданам об их предках, простых, энергичных воинах чистой нравственной жизни. Имея такой характер, он не мог подчиниться владычеству персов; он присоединился к бежавшим от них жителям города Фокеи и делил с ними их бедствия и опасности. Ксенофан воспевал основание города Элеи, в которой нашли наконец приют себе уцелевшие греческие эмигранты из Малой Азии. В Элее провел он много лет своей продолжительной жизни, и там сформировалась около него та философская школа, которая называется элейской по имени города, бывшего её родиною. Но характер Ксенофана был горяч, а учение его противоречило народной религии. Потому этот основатель элейской философии нигде не пользовался хорошим положением в обществе и бедным скитальцем проводил свою старость в Занкле, Катане и Сиракузах. Ксенофан умер в Сиракузах, достигнув очень глубокой старости; он был так беден, что его сыновья сами своими руками должны были похоронить его, – говорит предание.

Подобно Фалесу и другим малоазийским философам, Ксенофан первою задачею своего учения ставил физическое объяснение того, как произошла вселенная. По его мнению, земля возникла из сочетания воды с твердыми веществами и некогда снова будет превращена водою в мокрый ил. Ксенофан доказывал это тем, что на суше, на горах и в каменоломнях находятся окаменелые остатки морских животных и оттиски форм их тела. Небесные светила Ксенофан считал сгустившимися массами огненных облаков и воспламенившихся паров и полагал, что они движутся над землею по прямолинейным путям; эти его мысли были дальше от истины, чем понятия философов, живших раньше его; но не на них и основана его слава. Кажется, что Ксенофан сам понимал неудачность этих своих соображений и что именно поэтому он перешел от них к исследованию об основном вопросе человеческого знания.

Ксенофан поставил вопрос: если человек и нашел истину, то по каким признакам может он узнать, что найденное им – истина? Ксенофан и потом за ним вся элейская школа поставили своей задачею открыть в изменчивости явлений природы элемент постоянства, в процессе возникновения и разрушения – элемент неизменного существования, в многоразличии явлений единство вечного порядка, – найти неизменный принцип жизни. Этот элемент истинного существования, этот принцип жизни элейская школа считала не первобытным веществом, как ионийские мудрецы, и не законом чисел и геометрических форм, как пифагорейцы, а первобытною силой, душою природы, вечным, неизменным разумом, всепроникающим божеством. У одного из греческих поэтов Ксенофан говорит: «Куда ни обращал я мой взгляд, всегда возвращался он к единому, которое с тем вместе все; это все, распростирающееся повсюду, постоянно возвращается к единой однородной сущности».

По учению Ксенофана и элейской школы, мир вечен и неизменен; божество и мир – одно и то же; истинная сущность мира – первобытная, духовная сила; ей одной и принадлежит истинное существование – таким образом, Ксенофан был отцом греческого пантеизма, который и стал фундаментом элейской школы философии. Он не ограничивался формулированием своего учения в отвлеченном виде; он смело применял его к проверке народных верований и приходил к отрицанию господствующей религии. Ксенофан и элейская школа самым решительным образом отвергали существование богов Олимпа, называли мифы и рассказы поэтов о богах сказками. Отрицая богов, подобных человеку по виду и по чувствам, переносящихся с места на место, Ксенофан говорил о божественном духе, который правит вселенною, составляет жизненную силу её, составляет одно целое с нею; этот божественный дух, по его учению, то же самое, что вечный, неизменный порядок вселенной, открывающийся взору мудреца. «Люди создают богов по своему подобию, – говорит он. – Эфиопы изображают их черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – голубоглазыми и рыжими; а если бы быки и львы имели руки и могли рисовать, то, без сомнения, дали бы своим богам тот вид, какой имеют сами». Гомера и Гесиода, которые своими поэмами развили и упрочили антропоморфические представления о богах, Ксенофан называл людьми, исказившими религию, порицал их за то, что они приписывали богам все, что служит позором для людей: воровство, прелюбодейство, обман. Ксенофан отвергал этих богов, которых воспевали поэты, которых художники изображали в прекрасных формах, которым народ молился, приносил жертвы, в честь которых совершал великолепные праздники, – этих богов, дававших устами прорицателей предсказания и советы. Он говорил, что существует только один бог, «видящий, слышащий и знающий все, без всякого труда владычествующий над миром своею мыслью, неподвижный»: этот вечный и неизменный бог – принцип жизни мира и разум его. Ксенофан и вся элейская школа заменяли народное политеистическое обожание сил природы философским пантеизмом. Человек, по мнению представителей элейской школы, не может вполне постичь своею мыслью этого единого бога, которым оживлена вселенная, не может вполне постичь истину; но прилежным исследованием он может приблизиться к ней, составить себе понятия, подобные истине; может достичь, если не безусловно верного знания, то знания очень достоверного. Стремление к истине и знание её, хотя и неполное, согласно Ксенофану, выше всего того, чем дорожат греки. Не победитель на олимпийских играх, а мудрый человек прославляет свое государство и полезен ему; на пирах надобно вести разумные беседы о добродетели вместо разговоров о вымышленных битвах титанов и гигантов.

 

Элейская школа – Парменид

Подробнее - см. в отдельной статье «Парменид»

Ксенофан не довел свою теорию до такой последовательности, чтобы отрицать реальность индивидуальных предметов и перемен в них, чтобы называть явления природы обманом чувств. Этот смелый шаг был сделан следующим крупным философом элейской школы Парменидом (ок. 540 или 520 – 450 гг.), который в молодости, вероятно, был учеником Ксенофана и с большим искусством владел диалектикою, над развитием которой усердно трудилась элейская школа, старавшаяся извлекать из человеческих понятий о предметах истину тем же способом, каким математик, развивая понятия о числах и о фигурах, получает громадное количество сведений. Подобно своему учителю, Парменид был очень даровитый поэт и умел выражать благозвучными стихами самые трудные абстрактные соображения; но, как и у пифагорейцев, у философов элейской школы материя, реальность исчезла в мыслях о форме. Вместо того, чтобы применять понятия к действительности, объяснять ее ими, они отрицали существование действительного мира, заменяли его абстрактной мыслью, которую называли единством или бытием, и говорили, что это абстрактное понятие только одно имеет истинное существование. Элейское учение было первой философской системой, которая вознеслась выше пространства и времени в пустую область абстрактного мышления.

Парменид, второй из главных столпов элейской школы, основал всю свою систему на понятии о бытии и дал этому понятию такой смысл, которым отрицалось и возникновение предметов и исчезновение их. Его учение прямо противоположно учению Гераклита. Гераклит, держась исключительно понятия о вечном процессе возникновения, отрицал бытие; Парменид, держась исключительно понятия о бытии, отрицал возникновение. Гераклит называл обманом чувств представление о существовании предмета, Парменид – представление об изменении и движении: существующее не может возникать, потому что возникающее еще не существует и не может исчезать, потому что исчезающее не существует. Таким образом, по учению Парменида и элейской школы, существует только единое и неизменное, никакого возникновения и исчезновения нет, нет никакого передвижения, нет никаких перемен формы; вся вселенная образует одно нераздельное целое, совершенно однородное, одинаковое во всех своих точках; Парменид сравнивает вселенную с шаром, совершенно круглым и одинаковым во всех своих частях. Это учение о едином бытии, имеющем пространственное протяжение, о «едином, которое с тем вместе все», Пармениду казалось «великим, священным откровением». С изумительною последовательностью он отвергает все чувственные знания, все явления. Парменид называет все являющееся нам «несуществующим»; он делает это для того, чтобы возвыситься до понятия о простом, нераздельном и неизменном субстрате явлений, о действительном бытии; отрицая чувственные впечатления и основанные на них суждения, который он называет «мнениями», он вместе со всей элейской школой стремится к разумному знанию.

Превосходными стихами Парменид рассказывает, что кони мысли, которыми правят девы солнца, привезли его к вратам ночи и дня; там взяла его за руку Дике (Справедливость), отпирающая и запирающая эти врата, и возвестила ему, что он изведает все тайны, постигнет «бестрепетный дух достоверной истины и шаткие мнения смертных, недостойные доверия». Соответственно двум частям обещания Дике, поэма Парменида, начинающаяся этим вступлением, делилась на две части: в первой он излагал учение о едином бытии, во второй господствующие понятия о мире явлений; переходом от первой части ко второй служили слова Дике в конце первой части: «Этим кончаю я достоверную речь и мышление об истине; теперь слушай мнения смертных, внимая прелести обманчивых слов». Далее Парменид называет свет, теплоту и влагу элементом существующего, мрак и холод – элементом несуществующего; говорит, что предметы внешней природы и человек образуются сочетанием существующего с несуществующим; что преобладанием того или другого из этих двух элементов обусловливаются качества души, её впечатления и мысли; что сочетание это производится действием высочайшего божества, царствующего в центре вселенной и правящего всем, совершающимся в ней. Эти мысли о мире явлений не составляют у Парменида системы твердых убеждений; они имеют лишь характер соображений о том, как следовало бы думать о мире явлений, если бы можно было полагать, что в этом мире не все призрак. Но анализ понятий о мире явлений приводит Парменида и элейскую школу философии к тому, что мир состоит из двух элементов, существующего и несуществующего, что с понятием о бытии всегда соединяется понятие о небытии; из этого следует, что мир явлений – мир призрачный.

 

Элейская школа – Зенон

См. также статью «Зенон Элейский»

Основные идеи элейской школы были доведены Парменидом до полного развития. Ученикам, его, Зенону (около 490–430 гг.) и Мелиссу (около 485–425 гг.), оставалось только защищать его теорию от возражений, делаемых людьми, держащимися обыкновенных понятий о вещах, и подыскивать новые аргументы. Трудясь в этом направлении, они писали прозой. Диалектические приемы, которые у Парменида были облечены в поэтическую форму, получили в их трактатах более полную техническую разработку.

Зенон Элейский, друг и ученик Парменида, защищал учение о единстве всего существующего, о призрачности всего индивидуального диалектическими приемами, показывавшими, какие логические несообразности заключаются во «мнении», что действительно существует мир индивидуальных предметов, возникающих и движущихся. Доказывая, что понятия о движении, о возникновении противоречат самим себе, Зенон, в духе главного положения элейской школы, устранял, как призрачные, эти понятия и приходил к выводу, что не может существовать ничего изменяющегося, что следовательно, существует только единое, неизменное бытие.

От сочинений Зенона Элейского сохранились лишь небольшие отрывки. Больше всего их в «Физике» Аристотеля. Оригинальный метод Зенона дал Аристотелю повод именовать его родоначальником «диалектики». У античных авторов термин «диалектика» означал познание истины через выявление внутренних противоречий в мыслях оппонента. Эти противоречия в мышлении противников элейской школы Зенон и выставляет на вид в своих знаменитых «Апориях» (буквальный перевод слова апория – «безвыходность»).

Защищая учение элейской школы о единстве и неизменности Бытия, Зенон доказывает, что исходные умственные основания тех, кто его отвергает (представление о пространстве как пустоте, отдельной от наполняющего его вещества; убеждение в множественности вещей и наличии в мире движения), – ложны. Зенон убеждает, что признание этих как будто бы самоочевидных постулатов ведет к непримиримым противоречиям. Истиной же являются главные философские положения элейской школы: пустоты, множественности и движения в мире не существует.

Зенон Элейский

 

Относительно пустого внешнего по отношению к Бытию, веществу пространства, Зенон говорит, что раз и оно тоже является Бытием, то, и оно должно находиться где-нибудь, в каком-нибудь особом «втором пространстве». Это второе пространство должно пребывать в третьем – и так до бесконечности. По мнению элейской школы, такое допущение множественности пространств – абсурд. Значит, пространство неотделимо об Бытия, не является внешней по отношению к нему субстанцией, и неотделимые от него вещи не могут находиться внутри него.

Привычное человеческое представление о бесконечной множественности вещей в глазах элейской школы и Зенона тоже страдает непримиримыми противоречиями. Если вещей бесконечно много, значит каждая из них не имеет никакой величины (или, что то же, имеет бесконечно малую). Бесконечность уничтожает не только понятие величины, но и понятие числа: суммы элементов бесконечного множества не существует, ибо сумма должна являться определённым конечным числом, а привычное познание считает данную сумму бесконечной. Следовательно, надо признать верным учение элейской школы о единстве бытия.

Обычное человеческое представление о существовании движения, по Зенону, также не отражает истинной метафизической реальности. В «Апориях» приводятся знаменитые «опровержения движения»: «Дихотомия (деление на два)», «Ахилл», «Летящая стрела» и «Стадий».

В «Дихотомии» Зенон ставит на вид, что если мы движемся от одной точки в другую, то нам придётся вначале пройти половину пути между ними, затем половину оставшейся половины – и так до бесконечности. Но длящееся бесконечное время движение никогда не достигнет цели. Или:

 

Чтобы преодолеть путь, нужно сначала преодолеть половину пути, а чтобы преодолеть половину пути, нужно сначала преодолеть половину половины, и так до бесконечности. Поэтому движение никогда не начнётся.

 

В апории «Летящая стрела» Зенон доказывает, что если рассмотреть выпущенную из лука стрелу в каждый отдельный момент полёта, то окажется, что она всякий миг одновременно и летит, и занимает определённое неподвижное положение. В одно и то же время существуют и движение, и неподвижность – стало быть, привычное человеческое представление о движении ложно и бессмысленно, а истинна идея элейской школы о полной неизменности и неподвижности Бытия:

 

Летящая стрела неподвижна, так как в каждый момент времени она покоится, а поскольку она покоится в каждый момент времени, то она покоится всегда.

 

В апории «Ахилл» Зенон доказывает, что славившийся быстротой своего бега, Ахилл, никогда не догонит убегающей от него черепахи. Хотя Ахилл бежит быстрее черепахи, но дистанция между ними никогда не превратится в нуль, потому что черепаха, уходя от Ахилла, в каждый новый промежуток времени успеет пройти расстояние, которое, как бы незначительно оно ни было, никогда не будет равно нулю. Зенон утверждает поэтому, что ни в один момент бега расстояние между Ахиллом и черепахой не превратится в нуль, и первый никогда не догонит последнюю.

 

Допустим, Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё на расстоянии в тысячу шагов. За то время, за которое Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха в ту же сторону проползёт сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов, и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности, Ахиллес так никогда и не догонит черепаху.

 

Впрочем, смысл «Ахилла» – практически тот же, что у «Дихотомии».

 

Элейская школа – Мелисс

Подробнее - см. в отдельной статье «Мелисс Самосский»

Мелисс, уроженец Самоса, успешно командовал самосским флотом во время войны Афин и Самоса в 440 г. до н. э. Некоторые авторы рассказывают, что в молодости Мелисс учился у знаменитого философа Гераклита, однако затем примкнул к совершенно противоположному по смыслу элейскому учению.

Среди философов элейской школы Мелисс выделялся важными особенностями. Целиком следуя учению Ксенофана и Парменида о единстве, неизменности и вечности истинного бытия, он утверждал, что мир может быть таким только при условии своей бесконечности. Другие представители элейской школы, напротив, полагали, что мир конечен и имеет форму шара.

Кроме того, Мелисс, в отличие от других элеатов, считал, что мир должен быть бестелесным, ибо «если бы Бытие имело толщину, то тем самым имело бы и части и уже не являлось бы единым». По-видимому, и к мысли о бесконечности Бытия Мелисс пришёл тем же рассуждением. Конечное Бытие имело бы определённый размер – значит, его можно было бы разложить на части, а это нарушает элейское представление о всеобщем единстве и отсутствии множественности.

 

Итоги развития элейской философии

Но, доказывая отрицательными (в трудах Зенона) и положительными (в трудах Мелисса) аргументами призрачность внешнего мира, философия элейской школы давала оружие и против самой себя: те диалектические приемы, какими доказывала она единство и неизменность бытия, были приемы, которые вели к софистическому отрицанию всякой истины. Пример элейской школы показывает, как легко запутывается в своих собственных сетях ум, когда принимает за реальные предметы понятия, служащие для обозначения реальных предметов нашего опытного знания. Диалектика элейской школы скоро стала сводиться к пустой игре словами, которую с таким же удобством можно употреблять для аргументации против её учения, с каким она употребляли ее на свою защиту.

Принося всю известную нам по опыту действительность в жертву своей идее, элеаты доказали, что ум может с успехом спорить против свидетельства чувств. Но подобно победителю, который опустошил все кругом себя и умирает с голода в завоеванной области, их философия должна была погибнуть. Применив свои принципы к решению вопросов, к которым они неприменимы, философия элейской школы утратила из своего содержания всякую истину и незаметно превратилась в пустословие.

Элейская школа сделала важный шаг вперед в философском познании, возвысив значение разума, мышления, логики. Она поставила проблему различия, даже противоположности бытия и существующих вещей, сущности и видимых, кажущихся явлений, истины и произвольных мнений смертных. Правда, ни Парменид, ни его последователи в V веке еще не знают самих понятий «бытие» и «небытие». Терминологически это выглядит так. Элеаты используют глагольные формы «быть», «есть», «существовать» (einai, estin), субстантивированное причастие to eon – «сущее», «существующее» и их отрицания. Для обозначения «небытия» используется также слово meden (ничто, отрицание den – «что»; это словообразование мы встретим и у атомистов). Эти слова обозначают уже не «существующие вещи» ионийцев, но еще и не абстрактное «бытие как таковое». Философское понятие бытия здесь еще только намечено самыми общими чертами. И все же отличие философии как особого знания, «истины» в отличие от «мнения», уже осознано.

Этот важный шаг в самоопределении философии, сделанный элейской школой, имел глубокие и противоречивые последствия. Во-первых, разрушилось первоначальное единство человеческого знания, наивное в своей непосредственности, но объективно выражавшее общее направление развития познания, диалектически связанное с его противоположностью – дифференциацией знаний. Во-вторых, было подорвано столь же наивное и непосредственное единство «физической» в античном смысле картины мира. Единая во множестве своих проявлений природа-фюсис, превратившись в «бытие», оказалась «Единым», противопоставленным множеству отдельных вещей и процессов. Иными словами, «физика» была оторвана от «метафизики», которая не замедлила появиться. В-третьих, живая, подвижная, текучая диалектическая природа уступила место неподвижности и постоянству «бытия» – одновременно сверхприродного (meta ta physika) и антидиалектического. А живая, непосредственная, образная и противоречивая интуиция уступила место дискурсивному, непротиворечивому доказательному мышлению.

Уже последнее говорит о том, что здесь философия не только теряет. Элейская школа открывает целый новый «космос» – мир человеческой мысли. Его исследование не могло не быть чрезвычайно плодотворным. Парадоксальность античного мышления, раскрытая элеатами, побудила философов искать ее источники в математике, логике, в познавательном процессе, но в первую очередь – в самом человеке. Дискуссия, развязанная элейской школой, привела, с одной стороны, к возрождению фисиологии (изучения природы), а с другой – к проблеме человека и общества.