Книга вторая

 

Нравы и характеры

 

Глава I

 

(продолжение)

 

II. Дом французского короля. – Личный состав и издержки. – Его военный дом, его конюшня, его охотничий двор, его средства, его стол, его комната, его гардероб, его склад мебели, его путешествия.

Все это только рамка; до наступления 1789 г. она была заполнена. «Не видеть великолепия Версаля, говорит Шатобриан, значит ничего не видеть». [Мемуары. I, 221. Шатобриан был представлен ко двору 23-го февраля 1787 г.] Это настоящий муравейник ливрей, форм, костюмов, экипажей, не менее блестящий и разнообразный, чем на картине; я хотел бы прожить неделю в этом мире; он был приспособлен для изображения красками, для того, чтобы ласкать взор, как сцена в опере. Но как представить себе людей, для которых жизнь была опера? В ту эпоху каждый вельможа должен был иметь большую свиту; его кортеж и роскошь составляют часть его личности; он теряет часть своего значения, если окружает себя роскошью не вполне достойной его; он чувствовал бы себя неловко, если бы у него в доме было пусто, совсем так, как чувствуем мы себя, находя дыру в платье. Если он экономничает, он впадает в опалу; когда Людовик XVI начинает проводить некоторые реформы, двор говорит, что он поступает по-мещански. Как только принц или принцесса входят в возраст, в распоряжение им предоставляют отдельный дом; когда принц женится, для его супруги тоже отводится отдельный дом; под домом нужно подразумевать пятнадцать или двадцать отдельных служб, конюшня, кухня, часовня, гардероб, людская, винный погреб, фруктовая, кухня для прислуги, кабинета, совет, без этого она не чувствует себя принцессой. У герцога Орлеанского 274 должности, у сестер короля 210, 68 у принцессы Елизаветы, 239 у графини д`Артуа, 256 у графини Провансальской, 496 у королевы. Когда нужно было образовать штат королевской дочери, достигшей возраста одного месяца, «королева, пишет австрийский посол, желает устранить вредное влияние бесполезной массы прислуги и всякий вообще повод для порождения чувства гордости. Но, несмотря на сокращение, дом молодой принцессы достигнет приблизительно 80 лиц, предназначенных единственно к услугам королевской особы». Гражданский дом брата короля включает 420 лиц, а военный дом 179; военный дом графа д`Артуа 237, а гражданский 456.

Версаль. Дворец французских королей

Версаль. Панорамный вид из парка

Автор фото – Samuli Suomi

 

Три четверти служат только для парада; благодаря своим вышивкам и галунам, благодаря их вежливым и учтивым манерам, их внимательному, скромному виду, их красивой манере кланяться, ходить, улыбаться, они ласкают взор, вытянувшись в ряд в прихожей или образуя живописные группы в галереи; я хотел бы даже заглянуть в конюшни и на кухню, где находятся фигуранты, заполняющие фон картины. По этому блеску второстепенных звезд судите о великолепии королевского солнца.

Королю нужна гвардия, пехота, кавалерия, телохранители, французские гвардейцы, швейцарские гвардейцы, сотня швейцарцев, легкая гвардейская кавалерия, стражники, 9.050 человек, содержание которых обходится ежегодно 7.081.000 ливров. Четыре роты французских гвардейцев и две – швейцарских гвардейцев каждый день устраивают парады на дворе министров, между двумя решетками, и когда король выезжает в экипаже в Париж или Фонтенэбло – зрелище поражает своей пышностью. Впереди и сзади едут по четыре трубача. Швейцарские гвардейцы с одной стороны и французские гвардейцы с другой образуют длинную непроницаемую ограду. Перед лошадьми идет сотня швейцарцев в костюмах шестнадцатого столетия с бердышами, брыжами, с султаном на шляпах, их просторные куртки сшиты из двух разноцветных материй; рядом с ним гвардейцы превотства с золотыми петлицами, красными отворотами в костюмах, покрытых драгоценными вышивками. Во всех корпусах офицеры, трубачи, музыканты унизаны золотыми и серебряными галунами и ослепляют своим блеском взор. Литавры, повешенные на луку седла, украшенные раззолоченными и пестрыми узорами годятся для музея; литаврщик-негр французских гвардейцев походит на какое-то страшилище из феерии.

Позади и по бокам кареты бегут телохранители со шпагой и карабином, в красных панталонах, больших черных сапогах, в голубых куртках, украшенные белыми вышивками, все столбовые дворяне; всех телохранителей 1.200 человек, выбранных из дворян и людей податного сословия; некоторые из них одетые в белые казакины с золотыми и серебряными звездами, с их дамасскими бердышами, присутствуют на всех церковных церемониях, стоя вокруг короля и повернувшись к нему лицом: «чтобы со всех сторон иметь наблюдение за его особою». Вот все относительно его безопасности.

Будучи дворянином, король и наездник и потому ему необходимо иметь достойную его звания конюшню. 1857 лошадей, 217 карет, 1458 человек, которых он одевает, и ливреи которых обходятся в 540 тысяч ливров ежегодно; кроме того, имеется еще 38 конюхов, главных и обыкновенных; затем, к этому следует добавить 20 гувернеров, помощников гувернеров, учителей, поваров и слуг, предназначенных поучать и служить пажам; кроме того, около тридцати врачей, аптекарей, сиделок, управителей, смотрителей, рабочих, купцов, состоящих на жаловании за оказываемые ими услуги: в общем более 1.500 человек. Ежегодно покупается на 25.000 франков лошадей. Для пополнения состава имеются конские заводы в Лимузине и Нормандии. 287 лошадей ежедневно дрессируются в двух манежах; 443 верховых лошади стоят в малой конюшни, 457 в большой, и этого еще не хватает для всех нужд. Все это стоит 4.600.000 ливров в 1775 году и достигает 6.200.000 ливров в 1787 году. Еще зрелище, которое стоило бы посмотреть воочию, чтобы полюбоваться этими пажами, пикерами, конюшенными мальчиками в галунах, конюшенными мальчиками с серебряными пуговицами, слугами малой шелковой ливреи, музыкантов, берейтеров конюшни.

Пользование лошадью, это феодальное искусство для человека благородного происхождения, это самая естественная роскошь; вспомните конюшни Шантильи, больше похожие на дворцы. Вместо того, чтобы сказать, что это хорошо воспитанный, благородный человек, в ту эпоху говорили: «Это великолепный наездник». И действительно, он только тогда являлся в полном блеске, когда садился на коня такой же благородной крови, как он сам.

Другая страсть дворянина, являющаяся следствием первой – охота. Она обходится королю от 1.100.000 до 1.200.000 ливров в год, причем для неё требуется 280 лошадей, кроме двух конюшен. Нельзя вообразить себе более разнообразного и более полного охотничьего снаряда: стая для кабана, стая для волка, стая для дикой козы, соколы для кобчиков, соколы для вороны, соколы для сороки, соколы для зайца, соколы для спуска на полях. В 1783 году на корм лошадям израсходовано 179.194 ливра и 53.412 ливров на корм собакам. Вся площадь на десять лье от Парижа принадлежит королевской охоте; поэтому вы видите повсюду куропаток, вполне освоившихся с человеком, мирно клюющих зерно и даже не сторонящихся, когда мимо них кто-нибудь проходит».

Прибавьте к этому охотничьи владения принцев, доходящих до Валлера-Коттерэ и Орлеана; это составит вокруг Парижа, почти непрерывающуюся площадь в тридцать лье в окружности, где дичь никем не беспокоимая, множится для удовольствия короля. Один Версальский парк занимает площадь приблизительно в десять лье. Лес Рамбульё тянется на протяжении 25.000 десятин. В окрестностях Фонтенбло встречаются стада оленей от 70 до 80 голов. Перечитывая охотничьи заметки, каждый истинный охотник почувствует зависть. Волчий снаряд выпускается каждую неделю и истребляет до 40 волков ежегодно. С 1743 по 1774 гг. Людовик XV загнал 6.400 оленей. Людовик XVI пишет от 31-го августа 1781 г. «Сегодня убито 460 штук». В 1780 г. он положил 20.354 штуки; в 1781 г – 20.291; за 14 лет убито 189.251 штук, кроме 1.254 оленей; кабаны и дикие козы истребляются в той же пропорции и заметьте, что все это находится у него под руками, так как его парки примыкают к его дворцам.

Людовик XVI

Французский король Людовик XVI. Портрет работы А. Ф. Калле, 1781

 

Таков действительно характер «благоустроенного дома», т. е. снабженного всем необходимым и всеми услугами; в нем все находится под рукой: это целый мир довлеющий сам себе. Широкая жизнь привязывает и собирает вокруг себя с величайшей предусмотрительностью и мелочной заботливостью все дополнения, которыми она пользуется или могла бы воспользоваться.

Поэтому каждый французский принц, каждая принцесса имеет свой медицинский факультет, свою часовню; считается неприличным, если священник, служащий для неё обедню, или доктор, ухаживающий за нею во время болезни, будут приглашены от кого-нибудь другого. Тем более король обязан иметь своих собственных; к его часовне приставлен штат из 75 лиц: священников, капелланов, духовников, проповедников, клерков, звонарей, певчих, нотных писцов, композиторов священной музыки; к его медицинскому факультету принадлежат 48 медиков, хирургов, аптекарей, окулистов, операторов и химиков. Присоедините к этому еще светскую музыку, 128 певчих, танцовщиков, инструменталистов, учителей и инспекторов; его библиотеку, 43 хранителей, чтецов, переводчиков, граверов, медалистов, географов, переплетчиков, типографщиков; личный состав, присутствующий на торжественных выходах: 62 герольда, оруженосцы и музыканты; личный состав, который несет заботу об его апартаментах: 68 камердинеров, провожатых и гоффурьеров. Я опускаю другие должности, я тороплюсь, чтобы поскорее достичь центра, т. е. стола, так как именно по нему можно судить о пышности дома.

Каждый день готовятся три разных обеда: первый для короля и его малолетних детей; второй, называемый малый общий, для гофмейстера, главного казначея и для тех принцев и принцесс, которые живут во дворце; третий, называемый большой общий для второго стола гофмейстера, для мэтр-д`отелей, для священников, для служащих дворян и для лакеев: в общем для этого требуется: 383 человека служащих, 103 лакея, 2.177.771 ливр расхода; кроме этого, ежегодно тратится 388.173 ливра на стол m-me Елизаветы, 1.095.547 ливров на стол сестер короля, итого 3.660.491 ливров. Виноторговец, доставляет ежегодно вин на 300.000 франков, поставщик съестных припасов присылает на миллион дичи, мяса и рыбы. Только для доставки воды из Виль-д`Аврэ и для перевозки слуг и провизии нанимается 50 лошадей за сумму в 70.491 фр. в год. Принцы и принцессы крови «имеют право посылать во дворец за рыбой в постные дни, когда они не живут во дворце», увеличивая этим расход в 1778 г. на 175.116 ливров. Прочтите в Альманахе название должностей и перед вами развернется настоящий пир Гаргантюа, важная иерархия кухни, великие должности стола, мэтр-д`отели, контролеры, контролеры-ученики, приказчики, дворяне-хлебодары, мундшенки, конюшие и стража кухни, начальники, помощники, повара, кухонные мальчики, виночерпии, супники, зеленщики, пирожники, кондитеры, официанты, хранители серебра, вертельщики, дворецкий первого дворецкого, целая процессия широких покрытых галунами спин, величественных животов, серьезных лиц, служащих в порядке и с убеждением вокруг кастрюль и буфетов.

Еще шаг и мы войдем в святилище, в апартаменты короля. Там имеется два главных должностных лица, у каждого из которых в распоряжении находится до ста подчиненных: с одной стороны обер-камергер с первыми придворными чинами, с дворцовыми пажами, их гувернерами и чинами, со швейцарами, с четырьмя главными ординарными лакеями, с шестнадцатью младшими дежурными лакеями, с епанченосцами ординарными и дежурными, с брадобреями, обойщиками, часовщиками, гарсонами и привратниками; с другой стороны – обер-гофмейстер, с кастелянами, с лакеями гардероба, с портными, смотрителями над бельем, крахмальщиками, с лакеями, с придворными чиновниками, с сторожами и секретарями кабинета, в общем 198 лиц для внутренней службы и такое же число служащих для разных обязанностей: по присмотру за роскошной мебелью, за украшениями апартаментов. Есть отдельные служащие для посылки и получения писем и посылок, для держания плаща и палки, для причесывания короля, для вытирания его после принятия ванны, для управления мулами, которые перевозят его кровать, для присмотра за его комнатными левретками, для складывания, продевания и завязывания его галстука, для уборки его судна [при Людовике XVI было два таких служащих, которые каждое утро, одетые в бархата со шпагами у бедра, приходили исполнять свои обязанности; каждый получал 20000 ливров в год.].  Особенно много было таких, служба которых заключалась в том, чтобы находиться на указанном ему месте и заполнять собою угол, который иначе оказался бы пустым. Конечно, что касается выправки и ловкости, то они были безупречны; находясь в такой близости от повелителя, они были обязаны выказывать эти качества; в таком соседстве их манеры не могли быть неловкими.

Таков дом французского короля, и я описал только одну из его резиденций; всех же их около дюжины, кроме Версаля есть еще Марли, два Трианона, Мюет, Шуази, Сен-Обер, Сен-Жермэн, Фонтенбло, Компьень, Сен-Клу, Рамбулье, не считая Лувра, Тюйлери и Шамбора с их парками, охотничьими территориями, с их губернаторами, инспекторами, контролерами, консьержами, фонтанщиками, садовниками, метельщиками, полотерами, лесничими, кротоловами, верховыми и пешими сторожами, в общем, более чем 1.000 лиц. Конечно, король ремонтирует, строит, сажает; на это он расходует 3 или 4 миллиона в год. Конечно, он подновляет или переделывает свою мебель; в 1778 году, который является одним из средних по расходу, это стоило ему 1.936.853 ливра. Конечно, он также приглашает гостей, которые живут у него на всем готовом вместе с их людьми: в Шуази, в 1780 году, кроме обедов для бедных, накрывается 16 столов на 345 персон; в Сен-Клу, в 1785 г., – 26 столов; «путешествие в Марли на 21 день обходилось в 120.000 ливров чрезвычайных расходов»; путешествие в Фонтенбло стоило до 400.000 ливров и даже до 500 000. В среднем, эти переезды обходятся в полмиллиона и более.

Чтобы окончить описание этой расточительной пышности, следует еще напомнить, что «ремесленники и купцы всех цехов и корпораций обязаны, вследствие их привилегии, следовать за двором» во время его путешествий, дабы доставлять повсюду: «аптекарей, оружейников, мастеров шелковых и шерстяных чулок, мясников, булочников, кружевников, кабатчиков, чеботарей, изготовителей поясов, свечников, шапочников, колбасников, хирургов, сапожников, позументщиков, поваров, позолотчиков и граверов, шпорников, кондитеров, лоскутников, обделывателей клинков, парфюмеров, перчаточников, часовщиков, книготорговцев, белошвей, виноторговцев оптовиков и розничных столяров, ювелиров, пергаментщиков, позументщиков, поваров для жарения дичи и рыбы, поставщиков сена, соломы и овса, торговцев железом, шорников, портных, хлеботорговцев, зеленщиков-фруктовщиков, стекольщиков и инструментальных мастеров». Можно подумать, что двигается какой-нибудь восточный двор; когда он начинает приходить в движение, то следует, если хочешь уехать, запасаться местом в почтовой карете заранее». В общем к гражданской части дворца принадлежит около 4.000 лиц, к военной части – 9.000-10.000 лиц и около 2.000 находятся в свите его близких, итого приблизительно 15.000 человек, содержание которых стоит от 40 до 45 миллионов, что составляет десятую часть общего дохода. Вот центральная часть монархического блеска. Как ни велика, как ни расточительна она, она все же только соответствует своему назначению, после того как двор превратился в общественное учреждение, а аристократия, не имея серьезного дела, занимается только посещением салона короля.

 

III. Общество короля. – Офицеры его дома. – Гости его салона.

Две причины заставляют наполнять этот салон: одна – является формой, сохранившейся с феодальных времен, другая – зародилась вследствие новой централизации; одна заставляет дворянство служить французскому королю, другая же – превращает дворян в просителей.

Вследствие исполнения разных обязанностей при дворе, все высшее дворянство живет у короля. Главный духовник, г-н де Монморанси-Лаваль, епископ Мецский; первый духовник, г-н де Бессюежул де Роклор, епископ Санлисский; маршал Франции, принц Кондэ; обергофмаршал, граф де Кар; гофмаршал обыкновенный, маркиз Мондрагон; первый хлебодар герцог де Брисак; главный кравчий, маркиз де Вернёль; первый стольник, маркиз де ла Шеснэй; первые камер юнкеры: герцоги де Ришелье, де Дюрфор, де Вилькье, де Флёри; обер-камергер, де ла Рошфуко-Лианкур; камергеры: граф де Буажелэн и маркиз де Шовлэн; главный сокольничий, шевалье де Форже; начальник кабаньей охоты, маркиз д`Эквилли; главноуправляющий зданий, граф д`Анживиллэ; обершталмейстер, принц де Ламбеск; оберегермейстер, герцог Пантьеврский; оберцеремониймейстер, маркиз де Брезе; обергоффурьер, маркиз де ла Суз; начальники охраны: герцоги д`Эиан, де Вильруа, де Брисак, д`Эгильон и де Бирон, принцы: де Куа, де Люксембург, и де Субиз; управляющий дворцом, маркиз де Турзель; губернаторы резиденций и начальники охот, герцог де Ноайль, маркиз де Шансанетц; барон де Шапло, герцог де Куаньи, граф де Моден, граф де Монморж, герцог де Лаваль, граф де Бриен, герцог Орлеанский, герцог Жеврский. Все эти господа являются как бы членами семьи короля, его постоянными гостями, занимающими свои должности по наследству, живущие у него, ежедневно, составляющее его общество, потому что они – «свои люди» [выражение графа д`Артуа, употребленное им, когда он представлял жене должностных лиц своего дворца.] и несут для него домашнюю службу. Прибавьте к этому еще столько же лиц, состоящих при королеве, при принцессе Елизавете, при графе и графине Провансальских, при графе и графине д`Артуа.

Версаль. Панорама из города

Версаль. Панорамный вид из города. Автор фото - Peter Stehlik

 

И это только высшие чины; если подсчитать число дворян исполняющих низшие должности, то мы увидим, что еще имеется 68 духовников и капелланов, 170 камер-юнкеров или слуг, 117 конюших и егерей, 148 пажей, 114 титулованных фрейлин, кроме того, все офицеры до самого младшего, не считая 1.400 простых гвардейцев, удостоверенных генеалогистом и потому допущенных к службе ко двору. Таково постоянное общество на королевских приемах; отличительной чертой режима является то обстоятельство, что слуги вместе с тем бывают и гостями, и что передняя имеет доступ в салон.

Это происходит не потому, чтобы салон не было кем наполнить. Будучи источником всяких милостей и повышений, он, конечно, набит битком; в нашем уравненном обществе салон мелкого депутата, посредственного журналиста, модницы – полон придворными, прикрывающимися именем друзей или посетителей.

Но здесь присутствие вменяется в обязанность; можно сказать, что это является как бы продолжением воздавания древних феодальных почестей; главный штаб дворян составляет свиту своему природному начальнику. На языке эпохи это называется «воздавать должное королю». В глазах властителя отсутствие их было бы признаком независимости, а также равнодушия и небрежности.

В этом отношении нужно взглянуть на учреждение с его зародыша. Людовик XVI успел видеть всех «при своем вставании, при раздевании, во время обедов, проходя по своим апартаментам, в своих садах: никто не мог укрыться от него, даже те, которые не надеялись быть им замеченными; тот мог быть уверен, что попадет в опалу, кто никогда не появлялся при дворе». С древних времен первые лица королевства, мужчины и женщины, духовные и светские, считали главным занятием своей жизни, настоящей работой, быть всегда, каждый час на глазах короля. «Кто считает, – говорит Лабрюйер, – что лицо принца составляет все счастье придворного, что он только тем и занимается, чтобы видеть и его и быть виденным им, тот поймет, что лицезрение Бога составляет все счастье и славу святых». Отсюда та удивительная преданность и рачительность. Каждое утро в семь часов, зимой и летом, герцог де Фронсак, по приказанию своего отца, находился внизу лестницы, ведшей в часовню, единственно чтобы подать руку м-м де Ментенон, уезжавшей в Сен-Сир. «Извините меня, мадам, – писал ей герцог Ришелье, что я осмеливаюсь отправить вам письмо, которое пишу королю, умоляя его на коленях разрешить мне приезжать иногда к его двору, так как я готов скорее помереть, чем прожить два месяца, не видев его». Истый придворный следует за принцем, точно тень за человеком; таков был при Людовике XIV герцог де Ларошфуко; «в продолжение сорока лет он и двадцати раз не выезжал из Парижа, если там в то время находился король». Если позднее при менее требовательных королях и при общем упадке нравов в XVIII веке эта дисциплина ослабла, дворец, тем не менее, по традиции, наполнялся придворными. Приблизиться к королю, быть слугою в его доме, сторожем, лакеем является привилегией, которую покупают даже в 1789 году за тридцать, за сорок и за сто тысяч ливров; но самой полезной, самой почетной и завидной из привилегий – это составлять общество короля. Прежде всего, это служит доказательством высокого происхождения. Мужчина, участвующий на королевской охоте, женщина, представленная королеве, должны вести свой род от 1400 г. Затем это дает возможность составить капитал, только в салоне короля можно получать милости; вследствие этого до 1789 года дворянские семьи постоянно проживали в Версале. Лакей маршала Ноайля однажды вечером сказал ему: «В котором часу прикажете разбудить вас завтра?» – «В десять часов, если ночью никто не помрет». Многие из придворных, достигших восьмидесятилетнего возраста говорили, чтоони провели сорок пять лет на ногах в приемных короля, принцев и министров. «Вам нужно делать только три вещи, – говорил один из них начинающему, – говорите хорошо обо всех, просите все, садитесь, когда можете».

Вот почему вокруг принца всегда толпа. 1-го августа 1773 г. графиня Дюбарри представляла свою племянницу, причем свита была так многочисленна повсюду, где происходило это представление, что даже в прихожих с трудом можно было протискаться. В декабре 1774 года в Фонтенбло, где по вечерам королева устраивала игру, обширная зала едва вмещала присутствующих. «Давка была так сильна, что можно было вести разговор только с двумя или тремя лицами, с которыми велась игра». На приемах послов четырнадцать апартаментов набиты битком разодетыми мужчинами и женщинами. 1-го января 1775 года королева «насчитывала более двухсот женщин, представленных ко двору». В 1780 году, в Шуази, ежедневно накрывался стол на тридцать приборов для короля, другой на тридцать приборов для придворных, кроме сорока приборов для гвардейских офицеров и конюших и кроме пятидесяти приборов для служащих во внутренних покоях.

Я считаю, что при пробуждении и отходе ко сну, во время прогулок, на охоте, при игре, французского короля окружают, кроме лакеев, по крайней мере, сорок или пятьдесят дворян, чаще же сто и столько же дам; в Фонтенбло в 1756 году, хотя «в этом году не было ни балов, ни балетов, насчитывалось сто шесть дам». Когда король устраивает игру или танцы в стеклянной галерее, вокруг игорных столов собираются от четырехсот до пятисот приглашенных. Вот зрелище, которое бы стоило посмотреть, но не при помощи воображенья или неполных текстов, а собственными глазами и на месте, чтобы понять дух, влияние, триумф монархической культуры; в доме высшего общества салон является главной комнатой, и во всем доме нет лучше его. С украшенного скульптурными изображениями и населенного порхающими амурами свода, спускаются в виде цветочных гирлянд, пылающие люстры, блеск которых умножают высокие зеркала; огни целым потоком горят на позолоте, на бриллиантах, на остроумных и веселых головах, на красивых корсажах, на чудовищных платьях. Группы дам, стоящих кружками или сидящих на маленьких скамьях, «образуют богатую выставку жемчуга, золота, серебра, драгоценных каменьев, цветов, плодов с их цветами, искусственных вишен, малины», – это гигантский живой букет, слепящий глаза своим блеском. Черных одежд, какие носят в наше время, нет совершенно. В напудренных париках, с буклями и косичками, в кружевных галстуках и манжетах, в шелковой одежде нежно-розового и бледно-голубого цвета с серебряным шитьем и золотыми галунами, мужчины столь же нарядны, как и женщины. Мужчины и женщины, подобраны один к одному – это все люди самого высшего света, обладающие всеми качествами, которые могут дать рождение, воспитание, богатство, праздность и привычка; в своем роде они совершенство. Здесь нет ни одного туалета, ни одной формы головы, ни одного звука голоса, ни одного оборота речи, которые не были бы совершенством светской культуры, квинтэссенцией всего, что может выработать изящного социальное искусство. Как бы ни было утонченно парижское общество, оно непохоже на это; в сравнении со двором оно кажется провинциальным. Нужно сто тысяч роз, как говорят, для того, чтобы выработать один золотник той единственной эссенции, которую употребляют персидские короли; таков и этот салон, маленький флакон из хрусталя и золота; он содержит в себе субстанцию человеческой растительности. Чтобы наполнить его, сперва потребовалось, чтобы высшая аристократия, пересаженная в жаркую теплицу и ставшая отныне бесплодной, приносила бы только цветы, затем, чтобы её профильтрованная часть концентрировалась бы в нескольких каплях аромата. Цена велика, но только за эту цену можно сделать чрезвычайно тонкие духи.

 

IV. Занятия короля. Пробуждение, месса, обед, прогулки, охота, ужин, игра, вечеринки. – Он всегда на виду и в обществе.

Подобной же операции подвергается и тот, кто ее совершает, и тот, кто ее переносит. Нельзя безнаказанно превратить дворянство, приносящее пользу, в дворянство, служащее украшением; приходится самому вместо деятельности заниматься одними декорациями. У короля есть двор, значит, он должен его содержать. Тем хуже, если он поглощает его время, его ум, его душу, большую часть сил его и государства. Быть хозяином дома – обязанность не маленькая, особенно, когда приходится принимать по пятисот лиц; приходится жить общественной, показной жизнью. Говоря точно, это профессия актера, если бы тому пришлось проводить целый день на сцене. Чтобы выдерживать эту тяжесть и еще работать, нужно иметь характер Людовика XIV, его физическое здоровье, необыкновенную крепость его нервов, мощь его желудка, регулярность его привычек; после него его преемники устают или оказываются несостоятельными. Но они не могут избежать исполнения обязанностей; ежедневное поддержание представительства, неразлучно с их местом и угнетает их, как тяжелая златотканая церемониальная одежда. Король обязан занимать всю аристократию, следовательно, показываться во всякий час, даже в наиболее интимные часы, даже при вставании с постели, даже в постели. Утром, в заранее определенный час, его будит лакей; пять серий лиц входят к нему по очереди, чтобы исполнить свои обязанности «и, несмотря на огромные размеры, бывают дни, когда приемные залы едва могут вместить толпу придворных».

«Сперва происходит «семейный вход», принцы и принцессы крови, первый медик, хирург и другие полезные лица. Затем совершается «большой вход»: обер-камергер, камергер, камер-юнкеры, герцоги Орлеанский и Пантьевр, некоторые другие пользующиеся симпатией придворные, фрейлины королевы, сестры короля и другие принцессы, не считая цирюльников, портных и разного рода слуг. Между тем королю льют на руки винный спирт, затем приносят святую воду; он совершает крестное знамение и читает молитву. Затем в присутствии всего общества поднимается с постели. Обер-камергер и камер-юнкер подают ему халат; он набрасывает его на плечи и садится в кресло, в котором должен одеваться. В это мгновение отворяется дверь; в спальную входит еще толпа придворных; эти придворные имеют, кроме того, драгоценную привилегию присутствовать при малом отходе ко сну. В тот же момент в комнату входит вереница слуг, медиков и хирургов, управляющих развлечениями, чтецов и других: королевская жизнь такова, что ни одна из его функций не совершается без свидетелей. В тот момент, когда служащие гардероба приближаются к королю, чтобы одевать его, камер-юнкер, уведомленный стражником, прочитывает королю имена дворян, ожидающих за дверью: этот четвертый вход, называемый «вход палаты», многочисленнее, чем предыдущие, так как, не говоря уже о плащеносцах, оруженосцах, обойщиках и других слуг, теперь входит большинство высших чиновников, главный духовник, младшие духовники, настоятель часовни, капитан и майор телохранителей, полковник и майор французских гвардейцев, полковник королевского полка, капитан швейцарской сотни, обер-егермейстер, прево города, церемониймейстер, обер-метр-д`отель, обер-шенк, иностранные послы, министры и статс-секретари, маршалы Франции, большинство знатных дворян и прелаты. Пристава размещают толпу и при надобности призывают к молчанию. Между тем, король моет руки и начинает переодеваться. Два пажа снимают с него туфли; обер-гофмейстер снимает с него ночную рубашку за правый рукав, старший же слуга гардероба держит за левый рукав, и оба передают ее гардеробному чиновнику, в то время как другой гардеробный слуга приносит дневную рубашку. Тогда наступает самый торжественный момент церемонии; происходит пятый вход и через несколько минут, когда король возьмет рубашку, все остальные придворные чины, ожидающие в галерее, будут допущены в комнату короля. Для рубашки имеется целый устав. Честь подношения её принадлежит сыновьям и внукам Франции, за их неимением принцам крови, за отсутствием этих обер-камергеру или камер-юнкеру; заметьте, что последнее случается очень редко, принцы обязаны присутствовать при пробуждении короля, точно так же, как принцессы при пробуждении королевы. Но вот рубашка поднесена; слуга уносит старую; двое других старших слуг держат новую, один за левый рукав, другой за правый; во время этой операции еще двое лакеев держат перед королем раскрытый халат, который служит ему как бы ширмой. Когда рубашка надета, начинается новая церемония. Один слуга держит перед королем зеркало, а двое других, стоя по бокам, освещают, если нужно, факелами. Приносится остальное одеяние; обер-гофмейстер передает королю камзол, прикрепляет голубую ленту, пристегивает шпагу; затем слуга, приставленный к галстухам, приносит коробку, в которой находится несколько штук, и гофмейстер надевает королю тот, который король выбирает. Затем слуга, приставленный к носовым платкам, опять предлагает выбрать королю один из трех принесенных. Наконец, гофмейстер подносит королю его шляпу, перчатки и трость. Тогда король подходит к своей постели, преклоняет колена и совершает молитву, в то время как духовник вполголоса произносит «Quaesumus, Deus omnipotens». Окончив, король отдает приказание относительно порядка дня и идет с приближенными в свой кабинет, где иногда дает аудиенции. Между тем, остальные остаются в галерее, чтобы сопровождать его на мессу, когда он выйдет.

Таково пробуждение, целая пьеса в пяти действиях. Без сомнения, ничего нельзя придумать лучшего, чтобы занимать по-пустому аристократию – целая сотня важных дворян потратила два часа, чтобы придти, ждать, войти, продефилировать, встать на место, простоять на ногах, сохранять на своем лице довольное и почтительное выражение, подобающее таким фигурантам, и затем наиболее знатные то же самое повторяют у королевы. Но и король, со своей стороны, тоже играл роль; каждый его шаг, каждый жест был определен заранее; он должен был управлять своим голосом, своей физиономией, сохранять важный вид, умеренно дарить взглядами и кивками, говорить только об охоте и отгонять всякую личную мысль, если она у него только была. Нельзя мечтать, задумываться, быть рассеянным, когда находишься на сцене; приходится играть роль. К тому же в салоне ведутся только салонные разговоры, и внимание хозяина, вместо того, чтобы собираться в полезный источник, теряется в придворной воде. В таком же роде и все остальные часы его дня, за исключением трех или четырех утренних часов, пока он находится в совете или в своем кабинете: следует еще заметить, что на другой день после охоты, когда он возвращается из Рамбулье в три часа утра, ему приходится спать чрезвычайно мало. Однако, посланник Мерси находит, что этого совершенно достаточно; по крайней мере он говорит, что Людовик XVI соблюдает большой порядок и не теряет времени на бесполезные вещи»; действительно, его предшественник работал очень мало, приблизительно один час в день. Таким образом, три четверти его времени уходит на показную жизнь. Та же самая свита находится при нем, когда он одевается для охоты, когда он возвращается, чтобы переменить свой костюм на вечернее платье, когда он идет в свою комнату, чтобы лечь в постель. «Все вечера в продолжение шести лет, – говорит один паж, – я и мои товарищи видели Людовика XVI отходящего ко сну при публике, с соблюдением только что описанных церемоний». Еще более многочисленное общество собирается к королю, когда он обедает или ужинает, так как, кроме мужчин, за столом еще находятся женщины. Мне не нужно говорить, что вечером во время бала, концерта или карточной игры во дворец прибывает целая толпа. Когда он охотится, то кроме дам, выезжающих верхами и в колясках, кроме егермейстеров, кроме телохранителей, шталмейстеров, плащеносца, оруженосца, хирурга и виночерпия, на охоту приглашаются все присутствующие дворяне. Не думайте, что эта свита малочисленна: в тот день, когда представлялся Шатобриан, вместе с ним было четверо новых дворян; все молодые люди лучших фамилий два или три раза в неделю присоединяются к свите короля. Не только восемь или десять сцен происходящих ежедневно, но даже и короткие интервалы, отделяющие одну сцену от другой, происходят при огромном стечении придворных. Короля ждут, сопровождают, с ним беседуют при его приходе, на пути между кабинетом и часовней, между часовней и кабинетом, между комнатою и коляской, между коляской и комнатой между кабинетом и столовой. Более того, даже закулисная жизнь его принадлежит обществу. Если он не расположен, и ему подают бульон, если он болен, и ему прописывается лекарство, «лакей немедленно созывает большой вход». Король подобен дубу, заглушенному бесчисленным множеством ползучих растений, обвивающих его ствол от корня до верхушки. При таком порядке вещей король ощущает недостаток воздуха; ему необходим мимолетный отдых: у Людовика XV бывали интимные ужины и охоты; у Людовика XVI были охоты и уединение. И я не описал еще бесконечных подробностей этикета, изумительного церемониала парадных обедов, когда пятнадцать, двадцать или тридцать лиц заняты наблюдением за стаканом и тарелкой короля, священнодействия прислуги, церемониальный марш, прибытие «корабля» [«кораблем» называлось блюдо художественной работы, ставившееся в центре стола и содержавшее между ароматными подушками салфетки, предназначенные для короля]. Все это напоминает византийский или китайский двор. В воскресение допускалась даже обыкновенная публика, и это называлось большим обедом», который по сложности и торжественности не уступал мессе. Таким образом для потомка Людовика XIV, есть, пить, вставать, ложиться значит служить. Фридрих II, когда ему объяснили этот этикет, сказал, что если бы он был королем Франции, то прежде всего издал бы указ о назначении другого короля специально для двора; в самом деле для этих праздных людей, которые только расшаркиваются, нужен такой же праздный человек, который отвечал бы им тем же. Есть только одно средство освободить монарха, – это распустить французское дворянство и преобразовать его по прусскому образцу, в трудолюбивый батальон полезных чиновников. Но пока двор остается, каким он есть, т. е. блестящей свитой и украшением салона, королю приходится также оставаться только красивой декорацией, не приносящей ровно никакой пользы.

 

V. Развлечения королевских особ и двора. – Людовик XV. – Людовик XVI.

В самом деле, чем занимается хозяин дома, который как говорится, умеет жить? Он развлекается и развлекает своих гостей; каждый день у него какое-нибудь новое развлечение. Вот распределение одной только недели. «Вчера, в воскресенье, – пишет герцог Люинь, – я встретил короля, отправлявшегося в долину Сен-Дени на охоту и ночевавшего в Мюэт, где он рассчитывает охотиться сегодня и завтра возвратиться сюда во вторник или среду утром, чтобы в тот же день отправиться на охоту на оленей». Два месяца позже «король, – опять пишет де Люинь, – ежедневно бывал на охоте за эти две недели, за исключением сегодняшнего дня и воскресенья и убил за это время три с половиной тысячи куропаток». Он постоянно находится в пути и на охоте, переезжая из одной резиденции в другую, из Версаля в Фонтенбло, в Шуази, Марли, Мюэт, Компьень, Трианон, Сент-Обер, Бель-Вю, Рамбулье и в большинстве случаев вместе со всем двором. В Фонтенбло и, главным образом, в Шуази собирается весь свет. В Фонтенбло «в воскресенье и пятницу игра; в понедельник и среду концерт у королевы; во вторник и четверг спектакль французских артистов; в субботу итальянский спектакль»; таким образом, распределены все дни недели. В Шуази, пишет супруга дофина, «с обеда и до часу ночи не имеешь времени побыть наедине в своей комнате... После обеда, до шести часов идет игра, после которой начинается спектакль, продолжающейся до половины десятого и затем ужин; после этого опять игра до часу, а иногда и до половины второго». В Версале, где ведут образ жизни более умеренный, в неделю бывает только два спектакля и один бал, но зато каждый вечер бывает игра у короля, у его дочерей, у его любовницы, у его невестки, не считая охот и трех маленьких еженедельных путешествий. Высчитано, что в таком-то году Людовик XV провел только пятьдесят две ночи в Версале, и австрийский посол верно замечает, «что его образ жизни не оставляет ему ни одного свободного часа для рассмотрения серьезных дел».

Людовик XV

Французский король Людовик XV

 

Что касается Людовика XVI, то, как мы видели, он проводил несколько часов в кабинете; но машина была уже пущена в ход и увлекала его. Как освободиться от гостей и не иметь чести принимать их у себя? Приличие и обычай тоже деспоты; присовокупите к этому еще третье обстоятельство, а именно необычайную живость характера юной королевы, не могущей провести ни одного часа за чтением. В Версале три спектакля и два бала еженедельно, два парадных ужина, во вторник и четверг, и время от времени поездка в оперу. В Фонтенбло три спектакля в неделю, в остальные дни игра и ужин. В следующую зиму королева устраивает маскированный бал один раз в неделю, причем «на составление костюмов, фигурных контрдансов и на ежедневные репетиции уходит целая неделя». Во время карнавала 1777 года, кроме собственных балов, королева устраивает балы в Пале-Рояле и маскированные балы в Опере; несколько позже устраивается бал у графини Дианы де Полиньяк, на котором королева присутствует со всей семьей и который длится от половины двенадцатого ночи до одиннадцати часов утра. В обыкновенные же дни увлекаются фараоном [карточная игра]: в её салоне игра перешла всякие границы благоразумия; герцог Шартрский в один вечер проигрывает восемь тысяч луидоров. Эта жизнь напоминает итальянский карнавал; нет ни в чем недостатка, ни в масках, ни в общественной комедии: тут играют, смеются, танцуют, устраивают пиры, слушают музыку, маскируются, ездят на пикники, сплетничают и ухаживают. «Новая песня, – говорит образованная, серьезная горничная королевы, – острота, мелкие скандальные анекдоты составляли единственную тему бесед, дружеского кружка королевы». Что касается короля, то вследствие своей тяжеловесности и необходимости физических упражнений, он главным образом занимается охотой. С 1775 по 1779 год, подводя итог тому, что он сделал, король считает «сто четыре охоты на кабанов, сто тридцать четыре на оленей, двести шестьдесят шесть на диких коз, тридцать три охоты с молодыми собаками, тысяча двадцать пять выстрелов»; итого тысяча пятьсот шестьдесят два дня охоты, т. е. одна охота в каждые три дня, кроме того, сто сорок девять путешествий без охоты и двести двадцать две прогулки на лошади или в карете. «В продолжение четырех месяцев в году, он два раза в неделю отправляется в Рамбулье и возвращается только после ужина, т. е. в три часа утра». Эта укоренившаяся привычка в конце обращается в манию и даже в нечто худшее. «Небрежность и тупоумие двора беспримерны, – пишет Артур Юнг 26-го июня 1789 года; в тот момент, когда обсуждался вопрос, быть ли королю дожем Венеции или французским королем, Людовик XVI находился на охоте». Его дневник напоминает записки псаря. Прочтите его в самые важные моменты, и вы будете изумлены, что он туда заносит. Он пишет слово «ничего» в те дни, когда не охотился; эти дни он считает потерянными. «11-го июня 1789 г., ничего, отъезд Неккера.

12-го, вечерня, отъезд Монморена, де Сен-Приеста и де ла Люцерн.

13-го, ничего. 14-го июля, ничего; 29-го июля, ничего, возвращение Неккера... 4-го августа, охота на оленя в лесу Марли, убит один, туда и обратно верхом... 13-го августа аудиенция Штатам в галерее, Те Deum во время мессы внизу; свора загнала одного оленя в Марли... 26-го августа, приношения поздравления Штатами, торжественная месса с красными лентами, проповедь г. Байли, вечерня – большой обед... 5-го октября стрелял у Шатильонских ворот, убита восемьдесят одна штука, охоте помешали события, отъезд в Париж в половине первого пополудни, посещение городской думы, ужинал и ночевал в Тюльери. 7-го октября, ничего, приезжали мои тетки обедать, 8-го, ничего... 12-го, ничего, охотился за оленем у Пор-Рояль». Запертый в Париже, пленник толпы, он по-прежнему страдает манией. Двадцать раз в 1790 г. читаем в его дневнике, что в такой-то день, в таком-то месте происходила охота на оленя; он страдает, что не может быть там. Это самое невыносимое для него лишение; следы его мы находим даже в протесте, составленном им прежде, чем уехать в Арен: перевезенный в Париж, заключенный в Тюильри, где даже нет удобств, к которым он привык и где он не имеет развлечений, к которым привык; ему, кажется, что вместе с этим из его короны исчезла прекраснейшая жемчужина.