Книга первая

 

Революционное правительство

 

Глава I

 

(начало)

 

I

 

Слабость предшествующих правительств. – Энергия нового правительства. – Абсолютистские догматы и инстинкты якобинца.

До этого времени слабость законного правительства была чрезвычайна. В течение четырех лет ему везде и беспрестанно оказывали неповиновение. В течение четырех лет оно не осмеливалось силою заставить себе повиноваться. Стоявшие во главе правления люди, принадлежавшие к культурному классу, вносили с собой предрассудки и чувствительность своего века, находясь во власти царившего тогда догмата. Они подчинялись желаниям толпы и питая слишком сильную веру в права человека, они слишком мало верили в права должностного лица; тем более, что из человечности они чувствовали отвращение к крови и, не желая применять силу, шли на уступки. Так с 1 мая 1789 г. по 2 июня 1793 г. они законодательствовали и управляли, среди тысячи мятежей, которые остались почти все безнаказанными, и их конституции, вредному созданию теории и страха, только и удалось превратить анархию произвольную, в узаконенную анархию. Они умышленно и из недоверия к власти привели ее в расстройство, превратили короля в декоративный манекен и почти уничтожили центральную власть. С верхов до низов иерархии, начальство потеряло всякую власть над своими подчиненными, министр над департаментами, департамент над округами, округ над коммунами, во всех отраслях управления начальство, избираемое на местах своими подчиненными, очутилось в полной зависимости от них. И вот таким образом каждое место, занятое властью, очутилось в полной беззащитности, оно явилось как бы добычей для желающих им овладеть и в довершение всего декларация прав, провозгласившая юрисдикцию лиц, давших полномочия над уполномоченными», пригласила нападающих броситься на приступ.

Тогда‑то создалась крамольная партия, превратившаяся в конце концов в банду: при её криках, под её угрозами, в Париже и в провинции, на выборах и в парламенте, большинство умолкло, меньшинство вотировало, постановляло, управляло, законодательное собрание было распущено, король лишен престола, Конвент был искалечен. Из всех гарнизонов центральной крепости, монархических, конституционных, жирондистских, ни один не сумел защитить себя, переделать исполнительную власть, обнажить оружие, пустить его в ход на улице; все они при первом нападении, иногда только еще при первом словесном обращении, сдавали свое оружие и теперь цитадель вместе с другими общественными крепостями занята якобинцами.

На этот раз гарнизон совершенно другого рода. Из народной массы, мирной и культурной, Революция отобрала людей фанатичных, грубых, развращенных и поэтому потерявших всякое уважение к ближнему. И вот из кого состоит новый гарнизон: из ослепленных своими догматами фанатиков, из зачерствевших, благодаря своему ремеслу, мясников, из цепляющихся за свои места честолюбцев. По отношению к человеческой жизни и собственности эти люди не знают никаких стеснений, так как они приноровили теории, как им это было удобнее, и достигли того, что верховенство народа превратилась в их собственное верховенство.

По мнению якобинца, государство принадлежит ему, и он полагает, что государство заключает в себе все частное, и тело и душу отдельных граждан; поэтому все ему принадлежит только благодаря одному тому факту, что он якобинец, и он вполне законно является и царем и папой. Ему нет никакого дела до истинной воли французов, свой мандат он получил не вотумом, он получил его свыше, он ему дарован Истиной, Разумом, Добродетелью. Он один просвещенный человек, он один патриот, он один достоин начальствовать, и он в своей надменной гордости считает всякое сопротивление преступлением. Если большинство протестует, значит оно глупо или подкуплено, в обоих этих случаях оно заслуживает, того, чтобы оно было сокрушено и оно будет сокрушено.

И поэтому с самого начала якобинец ничем другим и не занимался, как восстаниями и насильственными захватами, грабежами и убийствами, насилиями над частными, должностными лицами, над собраниями, посягательствами на закон, на государство, и нет насилий, которых бы он не свершил. Инстинктивно он всегда вел себя сувереном, он был уже им тогда, когда являлся частным человеком и членом клубов, теперь‑то он во всяком случае не перестанет им быть, раз ему принадлежит законная власть, тем более, что он сознает, что погибнет, если ослабить бразды правления и что для спасения от эшафота у него только одно средство – диктатура. Такой человек не даст себя выгнать подобно своим предшественникам, напротив, он заставит себе повиноваться, во что бы то ни стало, он не остановится перед тем, чтобы восстановить центральное правительство и орудие исполнительной власти, он присоединит местные механизмы, которые были ранее отделены от центрального правительства; он воссоздаст старую машину принудительной системы и будет ею управлять более грубо, более деспотично, с большим презрением к частным правам и к общественным свободам, чем Людовик XIV и Наполеон.