IX. СМОЛЕНСК И ПОЛОЦК. ЛИТВА И ЛИВОНСКИЙ ОРДЕН
(продолжение)
Литовское племя и его подразделение. – Его характер и быт. – Религия литовская. – Жрецы. – Миссионеры-мученики. – Погребальные обычаи. – Пробуждение воинственного духа. – Родовые союзы.
Литовские племена
Со второй половины XII века отношения Кривской Руси к своим западным соседям начинают изменяться. Среди Литвы подготовляется политическое объединение, которое потом дает ей перевес над соседней Русью. В то же время на устьях Двины возникает враждебный и Руси, и Литве немецкий орден Меченосцев.
Вдоль восточных берегов Балтийского моря от устьев Вислы до нижнего течения Западной Двины простирается песчано-глинистая равнина, обильная реками, озерами и болотами, сосновыми и дубовыми пущами. Отчасти эта равнина взволнована холмами и пригорками и усеяна валунами и обломками гранитных скал, которые действием воды были оторваны от горных кряжей Скандинавии и на льдинах перенесены далеко на восток еще в те времена, когда часть Восточно-Европейского материка находилась под водою (т.е. во времена так наз. Ледяного периода). Такова стародавняя родина небольшого, но замечательного Литовского племени, которому суждено было занять немаловажное место в Русской истории.
Это племя состояло из многих разноименных народов. Главным средоточием их была область нижнего и среднего течения Немана с его правыми притоками Дубиссой, Невяжей и Вилией. Принеманская Литва в географическом отношении делилась на Верхнюю, Аукстоте, или собственную Литву, жившую на среднем Немане и Вилии, и на Нижнюю, Жомойт, или Жмудь (в латинской форме "Самогития"); последняя обитала в приморском крае между низовьями Немана и Виндавой. По языку Верхняя Литва и Жмудь составляли одну и ту же ветвь Литовской семьи. Народцы, жившие далее к северу, составляли другую ветвь этой семьи, именно Латышскую, или Летскую, хотя название ее есть видоизменение того же имени Литва. К этой ветви принадлежали: Корсь, или Куроны, занимавшие угол между Балтийским морем и Рижским заливом; Зимгола (в латинской форме "Семигалия") к востоку от Кореи на левой стороне Двины; Летгола, или собственно Латыши, на правой ее стороне до реки Аа и далее, на пограничье с финскими народцами. На запад от Принеманской Литвы жила третья ветвь Литовской семьи, Прусская, которая занимала низменную полосу от нижнего Немана и верхнего Прегеля до нижней Вислы. Название Пруссов, по всей вероятности, связано с именем Русь или Рось, которое носили несколько рек Восточной Европы. К числу этих рек принадлежит и Неман, в нижнем своем течении также называвшийся Русью. Между тем как собственно Литовская и Латышская ветви были сопределены Славяно-Русскому миру, Прусская ветвь соседила с народами Славяне Ляшского корня. Она в свою очередь дробилась на мелкие народцы, каковы: Скаловиты, Самбы, Натании, Вармы, Галинды, Судавы и пр. С юга к Неманской Литве и Пруссам примыкал народ, который по всем признакам можно считать четвертою ветвью Литовского семейства: это Ятвяги. Они занимали область глухих непроходимых пущ, орошаемых правыми притоками Западного Буга и левыми Немана; следовательно, по своему положению Ятвяги врезывались клином между Русскими и Польскими Славянами. Был еще литовский народец, брошенный, как мы видели, в самый восточный угол Смоленской земли, на берега верхней Протвы, именно Голядь, название которой напоминает прусских Галиндов.
Язык Литовской семьи показывает, что из всех арийских народов она находилась в ближайшем родстве со Славянами. Во время великих народных движений литвины были занесены в Прибалтийские страны, и тут в глуши своих лесов долгое время жили в стороне от исторических переворотов и иноземных влияний: так что Русская история застает их на первобытных степенях гражданственности, и самая речь Литвы более других арийских языков сохранила родство со старейшим своим братом, языком священных индийских книг, т.е. с санскритом.
Свидетельства средневековых и новейших историков изображают коренных Литвинов людьми крепкого мускулистого сложения, с белою кожею, румяным овальным лицом, голубыми глазами и светлыми волосами, которые, впрочем, с летами темнеют. В домашнем быту нрав их добродушный, обходительный и гостеприимный. Незаметно, чтобы они усердно злоупотребляли береговым правом, т.е. грабили и захватывали в плен потерпевших кораблекрушение. Только племя Куронов было известно морскими разбоями. Но, выходя из мирного состояния, в войнах с соседями Литва являлась народом суровым, хищным и способным к сильному возбуждению. В IX и X веках она была народом бедным и по преимуществу звероловным. Ее дремучие пущи обиловали множеством пушного, рогатого и всякого зверя, каковы: медведи, волки, лисицы, рысь, зубры, олени, лоси, вепри и т.д. Впрочем, местами она уже занималась земледелием, употребляя соху, запряженную парою волов, и взрывая землю дубовым обожженным сошником. Богатые рыбою озера и реки доставляли также средства для ее пропитания. Ей известно было и пчеловодство, но в самом первобытном его виде: из борти, или древесного дупла, собирали мед диких пчел. Заметны и начала скотоводства, особенно любовь к коню; эту любовь Литва, конечно, пронесла с собою из более южных, степных стран, где она когда-то обитала. Кони литовские были малорослы, но отличались крепостью и выносливостью. Литва продолжала употреблять в пищу конское мясо, пила теплую конскую кровь, а кобылье молоко составляло ее обычный напиток. Она была рассеяна небольшими поселками по своим лесам и жила или в земляных, или в бревенчатых дымных хижинах, освещаемых лучинами, и с отверстиями, затянутыми звериною кожею вместо окон. Нам не известны литовские города этой эпохи. Самая природа страны, т.е. непроходимые леса и болота, служила лучшею защитой от неприятельских вторжений. Но многие остатки валов и городищ, в особенности на берегу озер или посреди них на островах, указывают на существование укрепленных мест, в которых обитали мелкие державцы Литовской земли. Начала торговых сношений были положены промышленными людьми, которые приходили, с одной стороны, из Славянобалтийского поморья, где в те времена были уже многие торговые города (Любек, Винета, Волынь, Щетин и др.), а с другой – из земли кривичей. Они меняли свои товары, преимущественно металлические изделия и оружие, на звериные шкуры, меха, воск и пр. В особенности привлекало сюда иноземных торговцев богатство янтаря, которым берега Пруссии славились издревле.
У Литвы мы находим такие же начатки сословий, как и у других народов, стоявших на той же степени гражданственности. Из среды свободного населения выдвигались некоторые роды, владевшие большим количеством земель и челяди. Из таких знатных родов вышли местные князья, или "кунигасы", которых значение, небольшое в мирном быту, поднималось в военное время, когда они являлись предводителями местного ополчения. Несвободное состояние, рабы и челядь, питалось преимущественно войною, так как пленники по общему обычаю обращались в рабство. Но число их не могло быть велико до тех пор, пока Литва ограничивалась легкими схватками между собою и с соседями. В политическом отношении литовский народ представлял дробление на мелкие, владения и общины, во главе которых стояли или кунигасы, или веча старейшин. Единство племени, кроме языка, поддерживалось жреческим сословием.
Литовская религия
Религия литовская имела много общего со славянскою. Здесь мы находим то же поклонение верховному богу громовнику Перуну, который по-литовски произносился Перкунас. Такое грозное божество олицетворяло по преимуществу стихию огня, вместе разрушительную и благодетельную. Огнепоклонение литвинов выражалось неугасимыми кострами, которые горели в их святилищах перед идолами Перуна. Этот священный огонь назывался Знич и находился под ведением особой богини Прауримы. Солнце как источник света и тепла чтилось под разными именами (Сотварос и др.). Богиня месяца называлась Лайма; дождь олицетворялся под видом бога Летуванис. В числе литовских божеств встречаются славянские Лель и Ладо, означавшие также солнечного и светлого бога. Был особый бог веселья, Рагутис, а свободная и счастливая жизнь находилась под покровительством богини Летувы. Некоторые божества носили различные названия; поэтому до нас дошло большое их количество. Волынский летописец, например, приводит имена литовских богов: Андая, Диверикса, Медеина, Надеева и Телявеля. Мифология литовская успела получить большее развитие, нежели славянская, благодаря долее сохранившемуся язычеству и более влиятельному жреческому сословию. Основою этой мифологии, как и везде, было почитание стихий. Воображение народное, по общему обыкновению, всю видимую природу населяло особыми божествами и гениями; а влияние дремучих лесов ярко отразилось на множестве всякого рода суеверий. Вся жизнь человека, все его действия находились под непосредственным влиянием сверхъестественных существ, добрых и недобрых, которых надобно располагать в свою пользу поклонением и жертвами. Некоторые животные, птицы и даже гады, особенно ужи, пользовались почитанием у литвинов. Рядом с этим грубым идолопоклонством встречаются признаки довольно развитой ступени язычества. Мы находим здесь нечто похожее на индийскую тримурти, или трех высших божеств греческого Олимпа. Подобно Зевесу и его двум братьям, Перкунас повелевает небом; а водная стихия подчинена богу Атримпосу, которого представляли себе под видом водяного ужа, свившегося в кольцо, с головою мужчины средних лет; земное или собственно подземное царство принадлежало Поклусу (славянский Пекло), которого народное воображение рисовало бледнолицым старцем с седой бородой и с головой, небрежно повязанной куском полотна. Сам Перкун изображался крепким мужем с каменным молотом или с кремневою стрелою в руке. Богам посвящались особые леса и озера, которые были таким образом заповедными, неприкосновенными для народа; дуб считался по преимуществу деревом Перкуна, и святилища его обыкновенно располагались посреди дубовой рощи. Главнейшее из них называлось Ромово, которое находилось где-то в Пруссии. Здесь под ветвями священного дуба стояли изображения трех помянутых богов, а перед ними горел неугасимый костер. Обыкновенно особые жрецы, долженствовавшие сохранять чистую, непорочную жизнь, смотрели за этим костром; если он угасал, то виновные в том сожигались живыми, а огонь добывался снова из кремня, который был в руке Перкуна. Здесь же, в Ромове, подле главного святилища жил верховный жрец, называвшийся Криве-Кривейто.
Жреческое сословие у Литвы не составляло особой касты, потому что доступ к нему был свободен; но оно было многочисленно и сильно своим значением в народе. Оно отличалось одеждою от других людей, особенно белым поясом, носило общее название вайделотов, но делилось на разные степени и различные занятия. Конечно, главным его назначением было совершать жертвоприношения богам и охранять святилища; далее, оно занималось наставлением народа в правилах веры, лечением, гаданиями, заклинаниями от недобрых духов и т.п. Высшую жреческую ступень составляли кревы, которые надзирали за святилищами и вайделотами известного округа и, кроме того, имели значение народных судей. Отличительным знаком их достоинства был жезл особого вида. Они вели жизнь безбрачную, тогда как простые вайделоты могли быть люди семейные. Некоторые кревы достигали особого почета и уважения и получали название "Криве-Кривейта". Из последних наибольшею духовною властию пользовался тот, который жил в прусском Ромове. Его власть, как говорят, простиралась не только на пруссов, но и на другие литовские племена. Приказания свои он рассылал посредством вайделотов, снабженных его жезлом или другим его знаком, перед которым преклонялись и простые, и знатные люди. (Средневековые католические хронисты преувеличенно сравнивали его с Римским папою.) Ему принадлежала третья часть военной добычи. Бывали примеры, что Криве-Кривейто, достигши глубокой старости, сам приносил себя в жертву богам за грехи своего народа и для этого торжественно сжигался живой на костре. Такие добровольные самосжигания, конечно, поддерживали в народе особое уважение к этому жреческому сану.
Первыми апостолами-мучениками у Литовского народа почитаются св. Войтех и св. Брун. В конце X века архиепископ чешской Праги Войтех (или Адальберт) отправился проповедовать Евангелие языческим народам на берега Балтийского моря, под покровительством польского короля Болеслава Храброго. Он и два его спутника однажды углубились в лесную чащу и, остановясь посреди ее на поляне, прилегли отдохнуть. Скоро их разбудили дикие крики. Миссионеры, не зная того, очутились в заповедном лесу, куда доступ чужеземцам был возбранен под страхом смерти. Старший жрец первый ударил святого мужа в перси; а остальные его докончили. Болеслав отправил посольство с просьбою выдать ему останки Войтеха и освободить из оков его спутников. Пруссы потребовали и получили столько серебра, сколько весило тело мученика. Оно с великим торжеством было положено в Гнезненском соборе. Спустя лет десять или одиннадцать (в 1109 г.) такая же мученическая кончина от языческой Литвы постигла и другого христианского апостола, Бруна, того самого, который ходил в Южную Русь и гостил в Киеве у Владимира Великого. Болеслав Храбрый опять выкупил тело святого мужа и замученных вместе с ним его спутников. Подобная судьба проповедников возбудила сильное негодование в католическом мире, особенно при папском дворе. Тот же Болеслав с большим войском двинулся вглубь Пруссии. Поход был предпринят зимою, когда болота и озера, служившие самой надежной обороной, покрылись льдом, который представлял прочный мост для войска. По неимению крепостей пруссы не могли оказать сильного сопротивления. Поляки разграбили и сожгли много деревень, проникли в самое Ромово и разрушили святилище; идолы богов были сокрушены, а жрецы преданы мечу. Наложив дань на пруссов, король с торжеством воротился домой. После того упало значение прусского Ромова и самого Криве-Кривейто. Местопребывание его вместе с главным святилищем перешло в среду принеманской Литвы на устье Дубиссы, откуда впоследствии перед напором новой религии священный Знич перенесен еще далее – на устье Невяжи, потом на берега Вилии в Кернов и наконец в Вильну.
Кроме жрецов, у литвинов были и жрицы, или вайделотки, которые поддерживали огонь в святилищах женских божеств и под страхом смерти обязаны были сохранять целомудрие. Были также вайделотки, занимавшиеся разного рода знахарством или ведовством, т.е. гаданиями, прорицаниями, лечением и т.п. Религиозное усердие литвинов особенно выражалось обильными жертвоприношениями животных, каковы конь, бык, козел и пр. Часть жертвенного животного вайделоты сожигали в честь божества; остальное служило для пиршества. В торжественных случаях были в обычае и жертвы человеческие; напр., за победу благодарили богов сожжением живых пленников; чтобы умилостивить некоторые божества, приносили в жертву детей.
Погребальные обычаи Литвы были почти те же, что у русских славян. Здесь также господствовало сожжение знатных покойников с их любимыми вещами, конем, оружием, рабами и рабынями, охотничьими собаками и соколами. Литвин тоже верил, что загробное существование похоже на настоящее и что там будут те же отношения между господами и слугами. Погребение тоже сопровождалось пиршеством вроде славянской тризны, причем выпивалось большое количество хмельного меду и пива (alus). Остатки сожженных трупов собирались в глиняные сосуды и зарывались в полях и лесах; иногда над могилами насыпали курганы и обкладывали их камнями. Вера в очистительное действие огня была так сильна у этого народа, что были нередкие случаи, когда старцы, больные и увечные заживо всходили на костер и сожигались, считая такую смерть самою приятною богам. Тени покойников часто представлялись воображению литвинов в полном вооружении на крылатых конях. Любопытно, что подобные представления существовали также у ближайшего к Литве славяно-русского племени, кривичей, и сохранялись даже в первые века их христианства. При этом благочестивые люди смешивали представление о покойниках с понятием о бесах или злых духах. Так, киевский летописец под 1092 годом передает следующее баснословное известие. В Друтске и Полоцке бесы рыскали по улицам на конях и насмерть поражали людей; народу были видимы только конские копыта, и тогда шел говор, что "навье (мертвецы) бьют Полочан".
Литва и Русь
Политическое дробление Литовского народа и уединенное неподвижное состояние его, нарушаемое местными незначительными войнами, могли продолжаться до тех пор, пока ниоткуда не грозила опасность его независимости. Бедность и дикость Литвы побуждали ее иногда предпринимать мелкие набеги на более зажиточных соседей, т.е. Русь и Польшу; но князья этих стран в свою очередь начали теснить Литву. Таким образом, с юга стали напирать на нее польские славяне, а с востока – русские; те и другие успели ранее ее развить свой государственный быт и свою гражданственность. Вместе с тем христианство начало с разных сторон вторгаться в литовские пределы, Тогда и литовское племя мало-помалу выступает на историческое поприще. Леса и болота оказывались не всегда надежною защитою от внешних неприятелей, явилась потребность собирать и объединять свои силы. В это время у литвинов пробудилась воинственная энергия и усилилась власть военных вождей, то есть власть княжеская, которая постепенно берет верх над влиянием духовенства и жреческого сословия. По свидетельству нашей летописи, уже Владимир Великий и его сын Ярослав ходили на ятвягов и на Литву. С тех пор известия о враждебных столкновениях Руси с Литвою повторяются чаще и чаще. Долгое время перевес оставался за русскими дружинами, которые проникали вглубь литовских земель и брали с них дань скотом, челядью, звериными шкурами, а с беднейших жителей, по сомнительному свидетельству польского летописца, будто бы собирали дань лыками и вениками. Борьбу с Литвою вели преимущественно князья Волынские и Полоцкие. Из Волынских, как известно, прославились в этой борьбе особенно Роман Мстиславич и потом сын его Даниил Галицкий. Не так успешно велась она со стороны полоцких князей. Хотя кривские торговцы и переселенцы продолжали проникать в литовские земли, но сама Полоцкая земля во второй половине XII века уже много терпела от литовских набегов и разорений. Первоначально вооруженная дубинами, каменными топорами, пращами и стрелами Литца совершала набеги большею частию на своих лесных конях и старалась напасть внезапно, оглашая воздух своими длинными трубами. Через реки она переправлялась в легких лодках из зубровой шкуры, которые возила за собою; а за недостатком лодок просто переплывала реки, держась за хвосты коней. Сношения с соседями и награбленная добыча потом дали литвинам возможность приобретать железное вооружение, так что у них появились мечи, шлемы, брони и т.д. Воинственный дух все более к более воспламенялся. В эту эпоху не только встречаем у полоцких князей наемные литовские отряды; но и некоторые литовские князья уже настолько богаты, что нанимают в свою службу отряды из русской вольницы. Оки уже не ограничиваются одними набегами, но облагают данью пограничные земли кривичей и дреговичей и даже завоевывают целые области.
Певец "Слова о полку Игореве", изображая печальное состояние Южной Руси, терзаемой Половцами, в таком виде рисует положение Руси Полоцкой, угнетаемой Литвою, и прославляет геройскую смерть одного из удельных князей, Изяслава Васильковича: "Уже Сула не течет светлыми струями к городу Переяславлю. А Двина мутно течет у Полочан под грозным кликом поганой Литвы. Один только Изяслав сын Васильков позвонил острыми мечами о шеломы литовские, соревнуя славе деда своего Всеслава; но и сам он лежит в кровавой мураве под червлеными щитами, изрубленный мечами литовскими. Не было с ним брата Брячислава и другого брата Всеволода; один он изранил жемчужную душу из храброго тела чрез золотое ожерелье". Поэт объясняет далее, что полоцкие Всеславичи собственными крамолами наводили поганую Литву на свою землю, подобно тем князьям, которые такими же крамолами навели на землю Русскую поганых половцев.
Во время борьбы с Русью мелкие литовские князья начали соединяться и составлять союзы для общего действия. Особенно подобные союзы выступают против сильных князей Волынских. По смерти своей грозы, Романа Мстиславича, князья Литовские вошли в переговоры с его женою и сыновьями и прислали посольство для заключения мира. По этому поводу волынский летописец сообщает целый ряд их имен. Старейшего между ними он называет Живинбудом; потом следуют: Давьят и его брат Виликаил, Довспрунг с братом Миндогом, жмудские владетели Ердивил и Выкинт, некоторые члены родов Рушковичей (Клитибут, Вонибут и т.д.) и Булевичей (Вишимут и др.) и некоторые князья из области Дяволтвы, лежавшей около Вилькомира (Юдьки, Пукеик и пр.). Подобные союзы с старейшим князем во главе, естественно, пролагали путь к собиранию литовских родов и племен в одну политическую силу, то есть пролагали путь единодержавию. Последнее явление было ускорено новой опасностью, которая начала угрожать литовской религии и независимости с другой стороны: от двух немецких рыцарских орденов[1].
[1] Источниками для первоначальной истории, религии и быта Литовского племени служат известия средневековых географов и летописцев, каковы: Вульфстан (который описывает Литву под именем Эстов. См. в переводе Дальмана у Шафарика т. II, кн. 3), Дитмар Мерзербургский, Адам Бременский, Гельмольд, Мартин Галл, Кадлубек, Генрих Латыш, Русская летопись по Ипатьевскому списку. Passio S. Adalberti episcopi et martirs и Historia de predicatione episcopi Brunonis cum suis capellanis in Pruscia et martirio eorum. (у Белевского Monum. Poloniae Histor. T. I). Наиболее подробные сведения о быте и религии Литвы, особенно пруссов, в Хронике Прусско-Тевтонского ордена Петра Дюисбургского, писавшего в первой четверти XIV века (Chronicon Prussiae. Jena. 1679. Издание Христофора Гаркноха; с присоединением сочинения неизвестного автора Antiquitates prussicae). Из писателей XV века довольно сведений о Литве у Ддугоша, но не всегда достоверных (он пустил в ход известие о дани вениками и лыками, которое, между прочим, повторяется в так наз. Густынской летописи под 1205г.). Из писателей XV века особенно заслуживают внимания: Лука Давид, у которого под руками была летопись Христиана, первого епископа Прусского, Симон Грунау, Ласицкий (De diis Samogitaram. Реферат о нем Мержинского в Трудах третьего Археологич. съезда) и наконец Матвей Стрыйковский – Kronika Polska, Litewska etc. 1876. 2 тома). К тому же XVI веку можно отнести неполную "Хронику Литовскую", известную под именем владельца рукописи Быховца. Издание Нарбута. Wilno. 1846. Далее пособиями служат: Кояловича – Historya Litwaniae. Dantisci. 1650. Изд. Форстера. (Он сильно пользовался Стрыйковским.) Фойгта – Geschichte Preussens. Шафарика – Славян. Древн. Т. I. кн. 3. Обширный труд Нарбута Diezje starozytne narodu Litewskiego. Wilno. 9 томов. Первые три тома, относящиеся до быта, религии и древнейшей истории Литвы, изданы в 1835 – 1838 гг. Этот историк послужил образцом для последующих польских писателей о Литве. Из них особенно укажем Ярошевича – Obraz litwy. 3 части. Vilno. 1844 – 1845 и Крашевского – Litwa. 2 тома. Warschawa. 1847 – 1850. На русском языке: Кеппела "О происхождении языка и Литовской народности" (Материалы для истории проев, в России. 1827). Боричевского по "Сведения о древ. Литве" и "О происхождении названия и языка Литовского народа" (Журн. Мин. Н. Пр. XLII и XLVI). Киркора "Черты из истории и жизни Литовского народа". Вильна. 1854. Кукольника "Исторические заметки о Литве". В. 1764. Беляева "Очерк истории северо-запад, края России". В. 1867. Кояловича "Лекции по истории Запад. России". М. "Литва и Жмудь" (2-й том Соч.). Миллера и Фортунатова "Литовские народные песни". М. 1873. Кроме того Гануша – Die Wissenschaft des Slawichen Mythus, im weitesten den altpreussisch-Lithauischen Mithus mil umfassenden Sinne. Lemberg. 1842. Шлейхера – Handbuch der Lith. Sprache. Шегрена Uber die Wohnsitze und die Verhaltnisse der Jatwagen. S.-Ptrsb. 1858. По поводу ятвягов см. также "Записки о западной части Гродненской губернии" в Этногр. Сборнике 1858 г. Вып. 3. Упомяну еще: неоконченное сочинение Венелина "Леты и Славяне" (Чт. Об. И. и Др. 1846. № 4), где он пытается сближать Литовское племя с Латинским на основании языка и религии, и Микуцкого "Наблюдения и замечания о Лето-Славянском языке" (Записки Геогр. Об. I. 1867); Дашкевича "Заметки по истории Литовско-русского государства". Киев. 1885, и Брянцева "История Литовского государства с древ, времен". Вильна. 1889. Проф. Кочубинского "Литовский язык и наша старина". (Труды IX Археол. Съезда. Т. 1. М. 1895). Ф.Покровского "Курганы на границе современной Литвы и Белоруссии". (Ibid.)
Первоначальная история Литовского народа пока мало исследована и разъяснена. Польские и западнорусские писатели XV и XVI вв., особенно Длугош, Кромер, Матвей Меховий, Стрыйковский и автор Хроники Быховца украсили ее легендами и учеными рассуждениями о скифах, готах, герулах, аланах, ульмигерах и т.п. Между прочим, во главе Литовской истории они Большею частию поставили сказку о римском выходце Палемоне, который с 500 воинов приплыл на берега Немана и здесь основал Литовское княжение, Его три сына Боркус, Кунас и Сперо разделили между собою Литовскую землю; но Боркус и Сперо умерли без наследников, и землю их наследовал Кунас. Сын его Керн построил город Кернов, где утвердил столицу. Литовская земля раздробилась на уделы между его потомками. Под влиянием сходной с этим русской басни о трех братьях Варягах, польские и некоторые русские историки Литвы XIX века, с Нарбутом во главе, не только дали веру сказке о Палемоне и его сыновьях; но и начали доказывать, что он пришел не из Рима, а из Скандинавии, как Рюрик, Синеус и Трувор, и, следовательно, Литовское княжество, подобно Русскому, основано Норманнами. От Палемона и его сподвижника Довшпрунга (соответствующего нашему Оскольду) выведена была генеалогия литовских князей до самого XIII века включительно. Рядом с легендою о Палемоне и его трех сыновьях стоит еще легенда о двух братьях Вайдевуте и Брутене, из которых первый сделался светским владетелем Литвы и имел 12 сыновей, разделивших его земли между собою; а второй был устроителем Литовской религии и первым Криве-Кривейто. Позднейшие писатели и эти мифические лица также причислили к сонму Скандинавов. Относительно Криве-Кривейто любопытно мнение г. Мержинского, высказанное на VI и IX археол. съездах (см. Труды сих съездов): он считает известия о его чрезвычайной власти сильно преувеличенными.
Подзаголовки разделов главы даны автором сайта для удобства читателей. В книге Д. И. Иловайского они отсутствуют.