III. ПОДДАНСТВО МАЛОРОССИИ МОСКВЕ

 

(продолжение)

 

Вопрос о войсковых правах и о жалованье. – Гетманское посольство в Москве. – Подтверждение городских привилеев Переяслава и Киева. – Столкновение царских воевод с митрополитом Сильвестром. – Польская попытка склонить к измене полк Богуна.

 

Гетман и войсковая старшина не замедлили на первый план выдвинуть вопрос о правах малороссийского народа, затронутый во время Переяславской присяги и отклоненной московскими послами. Когда эти послы воротились из Малороссии, войско Запорожское решило и со своей стороны отправить посольство, чтобы бить челом о своих нуждах и правах. Сначала в Москве выражали желание, чтобы сам гетман приехал «видеть пресветлые царские очи». Но Хмельницкий уклонился от личной поездки к царю, под предлогом тревожного состояния Украины, ее небезопасности от татар и ляхов. Затем ожидали, что главой посольства явится войсковой писарь, т. е. Иван Евстафьевич Выговский. Но и он также уклонился; вместо него старшим послом отправился войсковой судья Самойло Богданов; а вторым послом поехал переяславский полковник Павел Тетеря. В числе их товарищей находились пасынок гетмана Кондратий и сын судьи Богданова Иван. Посольская свита заключала в себе более 50 человек; она была еще многочисленнее; но путивльский воевода, окольничий Ст. Гавр. Пушкин, не пропустил целых 70 человек казаков и поворотил их назад (за что потом получил выговор от государя и отмену своего распоряжения). В Москве посланникам оказаны были торжественная встреча и ласковый прием. Их поместили в Старом Денежном дворе, предварительно починив его «кровли, заборы, ворота и навесы» и произведя его очистку. Первый царский прием состоялся 13 марта в Столовой избе. Для переговоров с ними царь назначил особую комиссию из бояр, князя Алексея Ник. Трубецкого, В. В. Бутурлина, окольничего Головина и думного дьяка Алмаза Иванова. Посольство привезло с собою и представило Московскому правительству списки с разных привилеев войску и жалованных грамот гетману от королей Сигизмунда III, Владислава IV и Яна Казимира; самое важное место между привезенными документами занимал Зборовский договор. Посланники подали челобитную, которая заключала более 20 просительных статей о правах и вольностях войска Запорожского; каковы: право свободно выбирать гетмана, полковников и иную старшину; судиться по своим казацким обычаям; иметь в городах урядников из своих же людей, которые бы собирали доходы на государя; учинить реестровое войско в 60.000 человек, которому давать государево жалованье, также давать жалованье на пушки, порох и свинец; гетману на булаву предоставить Чигиринское староство, оставить за ним право принимать послов из соседних стран, утвердить грамотами за казаками и шляхтой их маетности в наследственном владении, а также за монастырями и церквами и т. д.

Почти на все эти статьи «государь указал и бояре приговорили быть так по их челобитью». Затруднение возбудили только статьи о жалованье войску и о приеме гетманом иностранных послов. Казацким посланникам напомнили о том, как гетман в присутствии старшины заявлял боярину Бутурлину с товарищи, что как бы ни было велико Запорожское войско, «государю в том убытка не будет, потому что они жалованья у государя просить не учнут»; теперь же государь собрал многие рати для обороны Украины и христианской веры, а эти рати требуют больших расходов; что же касается доходов с городов и местечек Малой России, то царь пошлет своих дворян переписать эти доходы и, смотря по тому, будет указ о жалованье. Но посланники настаивали и просили, кроме приличного жалованья старшине, положить на каждого рядового казака по 30 польских злотых, если же невозможно, то хотя половину того; а иначе они не знают, как воротиться домой с отказом и показаться войску, которое может от того замутиться. При сем они постоянно ссылались на жалованье, назначавшееся Запорожскому войску Речью Посполитой (которое она легко обещала, но почти никогда не уплачивала). Расчетливое Московское правительство при всем своем желании ласкать и ублаготворять новых своих подданных, не хотело слишком обременять коренную часть своего государства расходами на его окраины. А потому в конце концов оно согласилось на уплату жалованья, но из малороссийских же доходов и смотря по этим доходам, когда они будут приведены в известность. А пока царь жалует войску по четверти угорского золотого на человека. Относительно просьбы гетмана оставить за ним право принимать иностранных послов, по указу государя и боярскому приговору дозволено ему принимать и отпускать тех послов, которые будут приходить для «добрых дел», и о них доносить государю; а которые придут с противными, т. е. неприязненными, предложениями, тех задерживать и без государева указу не отпускать.

Но с турецким султаном и польским королем во всяком случае без царского разрешения гетман не может ссылаться.

Подтверждая общевойсковые права и вольности, Московское правительство в это время принуждено было удовлетворять многие личные ходатайства о разных пожалованиях и милостях, с которыми обратились в Москву особенно члены войсковой старшины, начиная с гетмана. Кроме соединенного с гетманской булавой, т. е. пожизненного, владения Чигиринским староством, Хмельницкий чрез своих посланных выпросил как подтверждение королевских привилеев на потомственное владение Суботовским имением, так и еще некоторыми местечками и слободами (Медведовка, Борки, Жаботин, Каменка, Новосельцы). Но этими имениями он не ограничился, а исходатайствовал еще себе у государя в вечное потомственное владение город Гадяч со всеми принадлежавшими к нему угодьями. Вообще Хмельницкий широко воспользовался обстоятельствами, чтобы удовлетворить своему любостяжанию. Сами посланники гетмана также не преминули исходатайствовать себе пожалование вотчин; а именно Богданов местечко Старый Имглеев, а Тетеря местечко Смелую, со всеми их землями и живущими на них «подданными», да еще с правом курить вино и держать всякие питья. Мало того, они выпросили себе и своему потомству право отправлять царскую службу или в войске Запорожском, или в судах градских и земских, наравне с «земянами и шляхтою Киевского воеводства; другими словами, они из сословия казацкого перечислялись в сословие шляхетское. Это стремление всех казацких старшин и урядников приобрести себе потомственное шляхетское достоинство, слиться с местными шляхетскими родами (православными и потому не изгнанными) в один высший землевладельческий и крестьяновладельческий слой на Украине, по образцу польскому, является господствующей чертой того времени.

Малороссийскому посольству во время его пребывания в Москве царь оказывал милостивое внимание, снисходил к его просьбам и приказывал отпускать ему обильный корм; патриарх Никон также не однажды принимал их и угощал. 15 марта, в середу на шестой неделе великого поста, был царский смотр на Девичьем поле рейтарскому и солдатскому ученью. Алексей Михайлович велел Богданову и Тетере с товарищи быть в своей свите на этом смотру, и конечно не без задней мысли: показать малороссийским казакам часть своего по-европейски устроенного войска, которому предстояло той же весной выступить в поле для обороны Малой России, воссоединенной с Великой.

В конце марта посланники были отпущены на родину, щедро одаренные соболями, камками, сукнами, кубками и деньгами. Вместе с многочисленными жалованными грамотами и привилеями они увозили также богатые подарки гетману и новую для него печать с царским «именованьем» (вместо прежнего королевского). Ближние бояре Б. И. Морозов и И. Д. Милославский, к которым Хмельницкий обращался как к своим ходатаям перед царем, также послали ему приветственные письма, которые дошли до нас. Вероятно, такое же письмо было послано и главным его ходатаем, т. е. патриархом Никоном.

Одновременно с посольством Богданова и Тетери в Москву приехали уполномоченные от мещан украинского города Переяслава, в лице их войта, одного из бурмистров, одного из райцев, подписка, и двух представителей от ремесленных цехов. Они также ходатайствовали о сохранении своих старых привилеев или собственно о подтверждении магдебургского права и цехового устройства, пожалованных им Сигизмундом III и Владиславом IV. Из их челобитных грамот однако видно, что польские власти мало уважали все эти права и привилеи; так старосты переяславские отнимали у города земли и приписывали их к замку, налагали на мещан незаконные тяготы, особенно мучили кормами и подводами для всяких своих посланцев и т. д. Мещане и ремесленники просили еще об оставлении у них трех ярмарок, в году, о варении канунов или меду на вольную продажу дважды в год (под большие праздники); причем воск шел на церковь и на пропитание нищих и т. п. Все эти просьбы были исполнены, и привилеи, утверждены государем. В апреле переяславский войт Иван Григорьев с товарищи был отпущен из Москвы. А в мае прибыл киевский войт Богдан Самкович с пятью товарищами, именно с бурмистром, райцем и тремя лавниками, ради той же цели, т. е. бить челом о подтверждении магдебургских прав и привилеев города Киева, о ярмарках, торгах, канунах и пр., а также о возвращении мест и земель, отнятых католическим духовенством и шляхтой. Кроме списка со старых королевских привилеев, они были снабжены просительными за них письмами гетмана Хмельницкого и писаря Выговского, первого царю, а второго боярину В .В. Бутурлину, как своему другу и радетелю малороссийского народа. Царь на ту пору отсутствовал и находился в походе. Боярская Дума рассматривала челобитье по статьям и большую часть их приговорила: «быть по-прежнему», а, имевший значение наместника царского, святейший патриарх Никон утверждал эти приговоры. Но были в челобитьях и такие статьи, на которые бояре отвечали отказом. Так, ссылаясь на недавнее разорение, причиненное Киеву войсками гетмана Радивила, мещане просили и получили разные льготы в поборах и повинностях; но на просьбу их в течение 10 лет не вносить те 3.000 золотых, которые прежде город давал воеводе Киевскому, было отказано. Также не последовало согласия на возвращение тех мест и сел, которыми уже владели казаки. Алексей Михайлович потом своими жалованными грамотами городу Киеву также подтвердил боярские приговоры.

Но в то время, как войсковые и городские власти на Украине изъявляли смирение и покорность своему новому государю, высшая церковная власть обнаруживала явную строптивость.

Само собой разумеется, Московское правительство позаботилось прежде всего закрепить за собой обладание таким важным и священным местом, каким был древнерусский стольный город Киев.

Поэтому уже одновременно с отправкой послов в Малую Россию для отобрания присяги назначены были для занятия города Киева московские воеводы со значительной ратной силой. Князья-бояре Федор Куракин и Федор Волконский с дьяком Немировым двинулись из Путивля с двухтысячным солдатским полком полковника Юрия Гутцына, с несколькими стрелецкими сотнями и небольшой конной дружиной детей боярских и с огнестрельным нарядом. 23 февраля они достигли Киева; согласно своим наказам, известили церковные и гражданские власти для оказания им должной встречи и выслушания государева милостивого слова. За три версты встретили их киевские полковники, настоящий Павел Яненок и прежний Евстафий Пешак с сотнями двумя казаков и мещан. На площади Софийского собора воевод и ратных людей ожидали киевские игумены и священники со крестами, а в его воротах принимали их митрополит Сильвестр и печерский архимандрит Иосиф со всем освященным собором. В самом храме пели молебен и провозгласили царское многолетие. После чего воеводы говорили по наказу приветственную речь от имени государя, за которую власти били челом на государевой милости. Но уже через два дня возникли неудовольствия и пререкания.

Московские воеводы, прибывши в Киев, прежде всего озаботились возведением замка или крепости, которая могла бы служить надежным оплотом от нападения внешних врагов; так как оба существовавшие при поляках острога на Посаде и в Верхнем городе, где был воеводский двор, во время предшествующих войн частью были выжжены, частью развалились от ветхости; да и расположены были неудобно как для обороны, так и для снабжения водой. Осмотревшись, Куракин и Волконский вместе с военными и городскими властями выбрали самое подходящее для крепости место около Софийского монастыря со стороны Золотых ворот. Место это оказалось на землях церковных и монастырских. Митрополит Сильвестр Коссов объявил, что он тут делать крепость не позволит. Тщетно воеводы говорили, что государь вместо того велит отвести другие земли; митрополит не только стоял на своем отказе, но и грозил «биться» с москвичами, т. е. оказать им вооруженное сопротивление. По сему поводу опять обнаружились его полякофильство и неудовольствие на воссоединение Малой России с Великой или собственно на потерю маетностей в землях, оставшихся под польским владычеством, и на утрату своего независимого церковного положения. В своей запальчивости он, при разговоре с воеводами, иногда переставал говорить по-русски и переходил на польский язык, очевидно, более ему привычный; причем проговаривался, что он с своим собором и с гетманом и прежде не думал быть под высокой царской рукой, и теперь считает возможным возврат под польское владычество. «Почекайте (ждите) себе конца вскоре», – восклицал митрополит. Но очевидно коса нашла на камень. Воеводы повторяли, что они слушают только государева указу, а затем послали обоих вышеназванных киевских полковников, сотников, войта и бурмистров уговаривать митрополита. Этим посредникам удалось образумить расходившегося иерарха, так что он через них же просил не только простить его, но и не писать к государю о его поступке. Воеводы ответили, что «Бог простит», но что его непристойные слова им перед царским величеством «утаити никоими мерами нельзя». Тем это дело кончилось, и в Москве хотя получено подробное донесение, но митрополита пока оставили в покое. А крепость спешно и энергично стала возводиться на выбранном месте.

Московское правительство конечно понимало, что обстоятельства требовали осторожного и мягкого образа действий в отношении к местным украинским властям. Воссоединение пока существовало только условное или формальное; предстояло еще много забот, трудов и всяких жертв, чтобы его укрепить и обеспечить (но в Москве, очевидно, не подозревали, как страшно дорого оно обойдется). Поляки с своей стороны нисколько не думали отказаться от благодатного Южнорусского края. Готовясь к новой войне из-за него и вербуя себе союзников в Турции, Крыму, Венгрии и Молдо-Валахии, они в то же время пытались разными средствами смущать население и посеять в нем раздор. Между прочим в Малой России распространялись универсалы, подписанные или самим королем, или литовским гетманом Радивилом. В них войско Запорожское убеждалось отстать от Московского царя и от изменника Хмельницкого и оставаться верным его королевскому величеству, причем обещались всякие льготы и милости. Не ограничиваясь окружными посланиями, поляки обращались и к отдельным лицам, особенно если предполагали в них какое-либо колебание. Например, известный брацлавский полковник Богун не присутствовал в Переяславе на верноподданнической присяге царю, и вот поляки отыскали какого-то приятеля его православного шляхтича Олекшича. Сей последний в половине марта пишет к полковнику увещательное послание; старается вооружить его против Хмельницкого, который «де из товарищей» стал его «паном»; говорит о бедствиях, ожидающих православный малорусский народ от бесконечных войн; указывает на родную их матерь – церковь, принуждаемую к повиновению Московскому патриарху вместо святейшего Константинопольского, и между прочим именем короля обещает войску подтверждение всех вольностей, а ему, Богуну, запорожское гетманство, шляхетское достоинство и любое староство, если он не только останется верным Речи Посполитом, но и постарается других полковников вместе с чернью удержать в сей верности. Сам польский гетман Станислав Потоцкий писал кратко к тому же полковнику и намекал на ожидающие его блага. Но Богун был из тех, которые хорошо знали цену подобным заискиваниям.

Полученные им послания он препроводил Хмельницкому; а тот вместе с помянутыми универсалами отослал их к царю с посланником своим Филоном Гаркушею, который приезжал в Москву в апреле того же 1654 года. Царь ответил похвальной грамотой гетману и полковнику, и велел последнего привести к присяге, обнадежив его государевой милостью и жалованьем. Меж тем польский гетман не ограничился письменными попытками склонить Богуна к измене, а вслед затем двинул на поддержку ему часть войска от Константинова, с Чарнецким во главе. Обманувшись в расчетах, поляки преследовали отступившего перед ними Богуна; последний заперся в Умани и дал энергичный отпор осадившим его полякам. Когда же на помощь к нему поспешили другие полковники, поляки ушли; причем, пылая местью, сожгли и разорили по дороге многие села и деревни[1].



[1] Акты Южной и Западной России. Т. X. №№ 7 – 13. (Отписка первых киевских воевод князей Куракина и Волконского, бумаги войскового посольства о правах малороссийского народа и переяславских депутатов о правах их города, царские грамоты Богдану, бумаги его гонца Филона Гаркуши, дьяка Перфирьева, посланного к гетману, и Киевского войта в Москве о подтверждении киевских привилеев), №№ 549, 555, 561, 578, 601 (универсал от гетмана Радивила и обращение Поляков к Брацлавскому полковнику Богуну; переговоры о подданстве молдавского господаря Стефана; засечные линии от Валки до Ворсклы; раздача соболей дьяком семье Выговских). С. Г. Г. и Д. III. №№ 170, 172, 176, 167 и 175. (Частью те же акты о правах Малороссийского народа и города Киева, а затем универсалы короля на Украину с увещанием воротиться в его подданство). П. С. 3. I. Часть этих документов приведена также у С. Величка в I томе. Статья Карпова "Переговоры об условиях соединения Малороссии с Великой Россией" ("Ж. M. H. П." 1871. Ноябрь и декабрь); составлена на основании вышеуказанных документов, извлеченных из Архива Юстиции и Мин. Ин. Дел и напечатанных после, в 1878 г., в X томе Актов Юж. и Зап. России.

Осмотрительность первых московско-киевских воевод высказалась и по поводу Михайловского Златоверхого монастыря игумна Феодосия Васильевича, ездившего по поручению митрополита в Могилев. Во время этой поездки жители города Слуцка выразили желание иметь его у себя архимандритом и просили о том митрополита. Последний исполнил их просьбу. Но воеводы заподозрили его верность царю и задержали в Киеве до получения указа государева. Митрополит сделал его экономом и наместником митрополии Корунной, т. е. части, оставшейся под польским владычеством. Вскоре этот архимандрит Феодосии Васильевич оказался изменником и подстрекал Могилевцев держать сторону Поляков во время их войны с царем. (Акты Юж. и Зап. Рос. Т. X. 393, XIV. 580 – 4, 661.) О тайных посылках митрополита с высшим Киевским духовенством к польскому королю свидетельствует еще гречин Иван Тофлара (Ibid. 773). Этот грек вышел из Царьграда, служил еще царю Михаилу, а при Алексее был употребляем в сношениях Москвы с Хмельницким. При Берестечке он попал в плен к полякам и содержался в Варшаве. В 1654 г. перед Светлым Воскресеньем его выпустили, снабдили универсалами к гетману и украинскому духовенству с увещанием отстать от Москвы. Тут его уведомили, что митрополит Коссов и другие духовные лица присылали к королю с просьбою освободить их от нашествия Москвы. (Ibid. 773 – 774).