V. УКРАИНСКАЯ РУИНА

 

(продолжение)

 

Вторичный выбор Юрия. – Вторая польская война за Украину. – Поход В. Б. Шереметева. – Измена Юрия и Чудновский погром.

 

если вам нужны БОЛЕЕ ПОДРОБНЫЕ сведения о Юрии Хмельницком, прочитайте книгу "Гетманство Юрия Хмельницкого" Н. И. Костомарова

Переяславские статьи 1659

Меж тем князь А. Н. Трубецкой, хотя и получил подкрепление с князем Петром Алексеевичем Долгоруким, по приказу из Москвы около 20-го августа выступил из Путивля далее к Севску, чтобы охранять наши пределы от черкас и татар. В Москве считали Украину как бы потерянной для себя и еще не знали о начавшемся обратном движении. Уже передовые части отошли от города верст десять, как вдруг из Нежина от протопопа Максима и полковника Вас. Золотаренка пришло письмо с известием о переменах и с молением вновь идти в черкасские города.

Юрий Хмельницкий

Юрий Хмельницкий

 

Трубецкой решился нарушить царский указ, и поворотил войско назад. В Путивль приехал протопоп Максим с депутатами от Нежинского полка, которые и присягнули вновь в подданство Московскому царю. Затем принесли присягу полки Прилуцкий и Переяславский; а в начале сентября таким же образом присягнула почти вся левая сторона. Трубецкой прибыл в Переяслав, и сюда с правой стороны в первых числах октября Юрий Хмельницкий прислал полковника Петра Дорошенка предъявить 14 статей о правах и вольностях, на основании которых войско Запорожское желает учинить новую присягу царю. Тут, между прочим, требовали, чтобы московских воевод на Украине ни в каких городах не было, кроме Киева; чтобы гетман имел право принимать иноземных послов, сообщая в Москву только копии с их грамот; чтобы при заключении договоров с соседними народами в Москве присутствовали комиссары от войска; чтобы митрополит Киевский находился под послушенством Константинопольского патриарха, а избрание митрополита по-прежнему было вольное; чтобы в Москве не принимали никаких грамот из Украины, если они не снабжены гетманской подписью и войсковой печатью.

Вообще Юрий Хмельницкий, по-видимому руководимый разными влияниями, обнаружил какую-то неискренность и притязательность в отношении московского подданства. Кроме требования помянутых условий, он отказывался ехать на раду в Переяслав, и хотел, чтобы казацкая рада для избрания гетмана собралась на правой стороне у Терехтемирова монастыря. Только после угроз Трубецкого двинуть на него свои войска с одной стороны, а Шереметева – с другой, Юрий и окружавшая его старшина приехали в Переяслав. Сюда же прибыли В. Б. Шереметев, кн. Ромодановский и наказной гетман Беспалый.

17-го октября в поле, близ города, состоялась казацкая рада в присутствии внушительной московской рати. На этой раде был выбран гетманом обеих сторон Днепра Юрий Хмельницкий, и ему торжественно вручили булаву. Затем читали статьи о правах и вольностях войска Запорожского, но не вышеупомянутые, увеличивавшие гетманскую власть, а старые Богдановские; к ним присоединили еще несколько новых статей, которые, наоборот, немного сокращали эту власть, указывая гетману, чтобы он был всегда готов на царскую службу со всем войском, и без государева соизволения никуда на войну и на помощь кому-либо не ходил; царским воеводам полагалось быть в городах Переяславе, Нежине, Чернигове, Браславе и Умани для охраны его от неприятелей; а в белорусских городах все казацкие залоги вывести; гетману полковников и других начальных людей без рады не назначать, также не назначать их из людей неправославных или новокрещеных, а смертью их не казнить без полномочия от царского величества. За радой следовала присяга Хмельницкого и старшины в соборном храме. Торжество кончилось общим пиром у князя Трубецкого; причем чаши о многолетии государя сопровождались громкой пальбой из всего наряда.

21-го октября воеводы раздали новому гетману и начальным людям в подарок от государя соболей и отпустили их из Переяслава. А 26-го выступил обратно в Москву и кн. А. Н. Трубецкой со своим большим полком. С ратными людьми, т. е. с московским гарнизоном, он оставил в Переяславе своего товарища, окольничего А.В. Бутурлина, в Нежине кн. Сем. Шаховского, в Чернигове Вл. Новосильцева; киевскому воеводе В.Б. Шереметеву он дал «в прибавку» часть полков своего и товарища князя Долгорукова. Последнему с его полком велел оставаться в Путивле до государева указа. Требование воевод выдать Ивашку Выговского со всей его родней казаки не могли исполнить, за их отсутствием. Выдали только брата его Данила, которого Трубецкой взял в Москву; но дорогой он умер. При самом начале восстания против Выговского, на левой стороне захватили его дядю Василия, овруцкого полковника, да его двоюродных братьев, Илью и Юрия, которых отправили тоже в Москву.

 

Война Москвы с поляками в 1660

Итак, Малороссия, разрываемая на части изменой Выговского, казалась теперь снова объединенной под державой Московского государя. Но дальнейшая ее судьба была тесно связана с личностью общего казацкого вождя или гетмана. А чего можно было ожидать от Юрия Хмельницкого, которого только память о знаменитом его отце возвела на высокую гетманскую ступень в то именно время, когда на этой ступени не могли удержаться и люди гораздо более умные и опытные? Это был застенчивый, невзрачный и болезненный юноша, скорее походивший на монастырского послушника, чем на доброго казака. Между прочим, на киевского воеводу В. Б. Шереметева он произвел столь невыгодное впечатление, что тот, по словам одного украинского летописца, будто бы отозвался о нем таким образом: «этому гетманишке впору гусей пасти, а не гетманствовать». Но именно вместе с таким ничтожеством московским воеводам пришлось и обороняться от польских интриг, и вести возобновившуюся или Вторую польскую войну.

Эта война ознаменовалась для нас новыми важными неудачами на обоих ее театрах: Белорусском и Малорусском.

В начале 1660 года военные действия в Белоруссии с нашей стороны были удачны. Князь Иван Андр. Хованский разбил польские отряды, предводимые Полубенским, Огинским и др., затем взял и сжег Брест-Литовский. Но Московское правительство все еще верило в возможность заключить прочный мир, которым манили его поляки. Для переговоров вновь было снаряжено то же посольство, т. е. кн. Н. И. Одоевский, П. В. Шереметев и кн. Ф. Ф. Волконский с думным дьяком Алмазом Ивановым и большой свитой. На сей раз условлено было съехаться с польскими комиссарами на р. Березине в тогдашнем пограничном городе Борисове, куда в начале апреля и прибыл Одоевский с товарищи. Здесь к московскому посольству, согласно последним переяславским статьям, присоединились уполномоченные от войска Запорожского полковники В. Золотаренко и Ф, Коробка с полестней казаков. Но вновь и тщетно наше посольство ожидало польских комиссаров. Они ограничились тем, что завели бесплодную переписку о казацких уполномоченных, не признавая их царскими подданными и отвергая их участие в переговорах. В действительности поляки и теперь старались только выиграть время, пока происходили их мирные переговоры со шведами. Эти переговоры, начатые в Данциге, прекратились было вследствие кончины Карла X; однако, вскоре они возобновились близ Данцига в Оливе, при деятельном посредстве французского посла Деломбра. 23-го апреля здесь состоялся наконец мирный трактат, по которому Западная Двина признана границей шведских и польских владений, а Ян Казимир отказался от своих наследственных прав на шведскую корону. Поляки теперь имели развязанные руки и все силы свои могли обратить против Москвы. Естественно, вместо мирных переговоров они тотчас двинули свои закаленные в шведской войне отряды из ливонских и прусских областей на подкрепление тем, которые действовали в Белоруссии и на Украине.

Князь Хованский с довольно значительными силами в это время осаждал Ляховичи. Узнав о приближении гораздо меньшего числом польского войска под начальством гетмана Сапеги и Чарнецкого, он пошел к ним навстречу, и 18-го июня сразился у местечка Полонного; но, вследствие превосходства неприятельской конницы, потерпел сильное поражение, потерял весь обоз и артиллерию и с остатком своей рати ушел к Минску; товарищ его князь Щербатов со многими второстепенными начальниками попался в плен. Московское посольство после того поспешно уехало из Борисова. Польские вожди, продолжая наступление, в 20-х числах сентября напали на князя Ю. А. Долгорукова (победителя Гонсевского), в 30 верстах от Могилева. Долгорукий храбро и успешно выдерживал целый ряд битв. 10 октября, однако, конница его была разбита неприятельскими гусарами и пятигорцами, а пехота принуждена запереться в укрепленном лагере. Неприятели заняли окрестности и прекратили Русским подвоз припасов. Князь Хованский двинулся в тыл Полякам и отвел на себя Сапегу и Чарнецкого. Он даже побил их передовой отряд с Кмитичем на берегах Друча. Чарнецкий вплавь переправился через Друч и ударил на Хованского. Последний вновь потерпел поражение и ушел в Полоцк. Меж тем Долгорукий отступил к Могилеву, а брата своего Петра направил к Шклову; но тот около сего города был настигнут и побит неприятелем.

Еще более крупными событиями отразился Оливский мир на Украине. Перевес в силах, бывший первые месяцы 1660 года на русской стороне, вскоре перешел на сторону поляков, когда к ним подоспели полки с севера. В Москве по мысли самого царя решили вести войну наступательную, т. е. не ожидать неприятельского вторжения в Украину, а самим идти в Польшу и подписать мир в Варшаве, Кракове или Львове. Поэтому главному там воеводе В.Б. Шереметеву посланы значительные подкрепления. А чтобы отвлечь хана от соединения с поляками, предложено двинуть на крымцев не только донских казаков, но и калмыков, часть которых около того времени добровольно просила Московского царя принять их под свою высокую руку. На Украине сравнительно небольшая московская рать должна была опираться на массу войска Запорожского и вместе с ним идти на поляков. Но тут-то и оказалось, что она опиралась не на каменную стену.

 

Измена Юрия Хмельницкого

Такое ничтожество как Юрий Хмельницкий, естественно, не устоял против интриг ловких польских агентов, и прежде всего известного нам Беневского, который усердно смущал его с одной стороны всякими бедствиями, грозившими ему лично и всей Украине от московского деспотизма, а с другой – всеми благодеяниями, ожидавшими его от короля и Речи Посполитой. Внушения эти падали на благодарную почву; ибо Юрий уже обращался в Москву чрез своих посланцев (Одинца и Дорошенка) с разными просьбами; но на них часто отвечали отказом; таковы, например, просьбы отменить пребывание московских воевод в малороссийских городах, кроме Киева и Переяслава, возвратить гетману и войсковым судьям право казнить за преступление как чернь, так и самую старшину, простить и воротить в прежнее достоинство Данилу Выговского, Ивашку Нечая, Лесницкого, Гуляницкого и пр. Юрий не знал того, что его зять Данила Выговский уже умер в московском плену, по-видимому, не вынесши жестоких пыток; а другого его зятя Ив. Нечая не хотели освободить из московского плена, как явного царского изменника, передавшегося полякам и причинившего много зла. Жены этих двух лиц, т. е. родные сестры Юрия, конечно, своими жалобами немало усиливали его раздражение против Москвы. Московские недоброхоты, разумеется, не замедлили передать Юрию и выше приведенный презрительный о нем отзыв киевского воеводы Шереметева. Самым влиятельным лицом при гетмане и распорядителем в войске тогда был генеральный есаул Иван Ковалевский, уже втайне увлеченный Беневским на польскую сторону. Не умело Московское правительство привязать к себе и энергичного переяславского полковника Тимофея Цецуру, который в предстоявшем походе должен был участвовать в качестве наказного гетмана: Цецура бил челом об отдаче ему тех маетностей (Кричева и Чичерска), которые были отобраны у изменника Ивашки Нечая; но ему было в том отказано, тогда как его товарищи и сотрудники по возвращению Украины в московское подданство, нежинский полковник В. Золотаренко и протопоп Максим, были награждены маетностями, причем Золотаренке дан Гомель.

Когда сделалось известным, что коронный гетман Станислав Потоцкий уже стоит под Межибожем (на верхнем Буге) и готовится идти на Украину, в Василькове 7-го июля, в присутствии Шереметева, собралась рада, на которой сделан был распорядок казацким полкам. Одна их часть под начальством самого гетмана должна была вместе с киевским воеводой идти на поляков, именно на Львов, а другая сторожить Украину со стороны Крыма. Положили, что Шереметев и Хмельницкий немедля выступят разными дорогами и соединятся в Слободищах. Но полковники вяло собирались в назначенные пункты; Шереметев и его товарищ окольничий князь Щербатов только после Спаса, т. е. 6-го августа, выступили из Киева со своей ратью и с тремя черкасскими полками, Переяславским, Миргородским и Киевским; последними двумя начальствовали полковники П. Апостол и В. Дворецкий, люди, преданные Москве. На походе к этой рати присоединились еще три черкасских полка и стольник князь Козловский, пришедший с своим отрядом из Умани. Под Котельной Шереметев произвел смотр своему войску. Оно имело бодрый, стройный вид, прекрасное вооружение и состояло из многих сотен дворян и детей боярских, одетых в панцири и сидевших на хороших конях, из пеших солдатских и стрелецких, конных драгунских и рейтарских полков, хорошо обученных, с некоторыми начальниками из иноземцев, каковы фан-Стаден, Крафорт, Яндер, фан-Ховен и др. Всей боевой московской рати (т. е. кроме обозных) тут было до 15000 человек. Шесть казацких полков под общим начальством казацкого гетмана Цецуры заключало в себе до 20000; в сравнении с московским войском они представляли беспорядочную толпу. Во главе всего войска стоял опытный, мужественный воевода В.Б. Шереметев, которого царь Алексей Михайлович очень ценил, несмотря на неоднократные просьбы, не хотел отпустить его из Украины, писал ему ласковые письма и называл его «добронадежным архистратигом». К сожалению, он был излишне горд и самоуверен, и позволял себе разные похвальбы насчет поляков и их короля. Он недостаточно заботился о разведочной части, предпринимая движение против сильного, искусного в интригах неприятеля,

Душой сих интриг был столь опытный в них злой гений своей родины, изменник Иван Выговский. Он рассылал многочисленных лазутчиков, которые выведывали все, что делалось на Украине, следили за всеми движениями Шереметева, и в то же время распускали там ложные слухи о польских войсках, уменьшая их число; а казаков смущали всеми способами, убеждая их покинуть московское подданство и вернуться под польское. Он же усердно хлопотал о союзе поляков с татарами, ведя переписку с ханом Мухамед-Гиреем и с его приближенными.

Под Межибожем собралось отборное коронное войско числом до 30000 человек, под начальством обоих коронных гетманов, Потоцкого и Любомирского. На помощь ему пришли 40000 татар с Нурадин-султаном, но пришли только в конце августа. Следовательно, Шереметев пропустил время напасть на поляков до прихода татар. Да и теперь, введенный в заблуждение ложными известиями, он не знал еще, что коронные гетманы соединились; а силы их полагал втрое менее числом против действительности; о татарах же думал, что они и совсем не придут, опасаясь нападения на них казаков. Меж тем Юрий Хмельницкий с главным казацким войском даже и близко не появлялся к условленному для соединения пункту, т. е. к Слободищам; а в то же время своими коварными листами усердно побуждая Шереметева идти вперед и немедля напасть на ляхов. Уже начались встречи передовых разъездов, и от пленных узнали о близости соединенных войск польских и татарских. Шереметев собрал военный совет. Цецура высказался уклончиво. Умный князь Козловский советовал не идти дальше, не зная в точности силы неприятеля и не имея уверенности в казаках, которые легко переходят то на ту, то на другую сторону и вероломно нарушают присягу. Но упрямый Шереметев, поддержанный на совете князем Щербатовым, решил продолжать наступление, и 25-го августа от Котельны двинулся к Межибожу. Туда же велено было идти стоявшим у города Бара четверым полковникам, Уманскому, Браславскому, Подольскому и Кальницкому. Но соединенное польско-татарское войско в это время уже само двигалось в боевом порядке навстречу царской рати. Первая схватка в открытом поле произошла у местечка Любара, 4-го сентября. Упорный бой продолжался до ночи. Проливные дожди сделали распутицу. Русские на другой день огородились обозом и стали окапываться под выстрелами неприятеля; в ночь они успели окружить себя валом,так что потом все отчаянные приступы неприятеля были отбиты. По временам Шереметев выступал из окопов и давал кровопролитные битвы в открытом поле и снова уходил в свое укрепление. Польские войска также укрепились валом и рвом; а татары рыскали по окрестностям и отрезывали русским все сообщения. Тщетно Киевский воевода ждал к себе на помощь Юрия Хмельницкого с казачьими полками; дни проходили за днями, а он не являлся. В это время польские подметные листы проникали в лагерь Цецуры и убеждали казаков отстать от Москвы, обещая всевозможные королевские милости. Они производили впечатление, и многие казаки тайком перебегали в польский лагерь.

 

Битва при Чуднове

Ввиду начавшегося волнения в своем войске, крайнего недостатка в конских кормах и грозившего истощения съестных припасов, Шереметев решил начать отступление, которое он устроил согласно с правилами военного искусства тогдашнего времени и с своей боевой опытностью. 16-го сентября, на рассвете, под проливным дождем русское войско вышло из окопов, устроенное в подвижный табор; оно направилось на местечко Чудново, двигаясь между 17 рядами телег, которые были связаны друг с другом; табор со всех четырех сторон, а особенно по углам был защищен множеством легких орудий; тяжелые орудия везли посередине, где находились и войсковые запасы. Он представлял вид движущейся крепости. Впереди его шел отряд рабочих, который энергично прорубал просеку сквозь стоявший на пути лес. Польское войско немедленно устремилось за отступавшим табором, обошло его и произвело бешеную атаку с фронта; но не могло разорвать его и с большими потерями было отбито. Таким образом, русские прошли семь верст; оставалось еще 5 до Чуднова, когда встретилось болотистое место, которое задержало движение; с помощью рабочего отряда, однако, устроена была переправа и началось прохождение сего места. Но тут к полякам подоспел генерал Вольф с артиллерией и восемью тысячами отборной пехоты. Благодаря такому подкреплению, поляки снова и со всех сторон ударили на табор при означенной переправе; им удалось оторвать и забрать целую его треть, причем они захватили много съестных припасов и также богатую добычу в виде золотой и серебряной утвари, дорогих мехов, жемчугу, которым унизывают москвитяне свою одежду, и т. п. Шереметев сомкнул оставшийся табор и продолжал движение, выдерживая новые, отчаянные нападения неприятеля; 17-го сентября рано поутру со своей изнеможенной, голодной ратью вступил в Чуднов и занял неудобную для обороны позицию на берегу р. Тетерева. На несчастье он не поспешил вовремя занять стоявший на горе Чудновский замок, и неприятель успел его захватить; Шереметев выжег город; а поляки окружили расположенный в болоте русский лагерь со всех сторон на расстоянии пушечного выстрела, поделали городки и шанцы и начали осыпать наше войско ядрами и гранатами. Отчаянной вылазкой Шереметев заставил неприятеля отодвинуть свой лагерь и дать более простора русским; при этом они успели разыскать ямы, в которых местное население хоронило свой хлеб.

27-го сентября столь долго ожидаемый Юрий Хмельницкий пришел, наконец, в местечко Слободищи, отстоявшее на 15 верст от русского войска. Но вместо того, чтобы поспешить ему на помощь, этот жалкий гетман спокойно расположился станом, и, окруженный коварными советниками, приятелями семьи Выговского, вошел в тайные переговоры с польскими начальниками; а Шереметеву дал знать, будто сильный польско-татарский отряд загородил ему дорогу и мешает их соединению. Бедственное положение русского войска достигло крайней степени: постоянно падавшие от бескормицы лошади распространяли в лагере страшное зловоние; а люди уже страдали от голода. Шереметев принял отчаянное решение снова идти табором и пробиться в Слободищи на соединение с гетманом. Какая-то слепота мешала ему видеть истину; он все еще не догадывался об измене Хмельницкого. 4-го октября русские двинулись. Но от казаков-перебежчиков польские воеводы уже знали о предстоявшем движении; заранее расставили свои войска на пути, который в удобном месте преградили рвами и пушками. Началась новая отчаянная атака неприятелей и львиная оборона оставшейся части русских ратных людей. Последние были сбиты с дороги к лесу и там окружены всеми силами польскими и татарскими; уже татары ворвались в средину обоза. Но тут они наткнулись на шереметевские телеги, нагруженные червонцами, серебряной посудой, мехами, дорогим платьем, и занялись дележом добычи. Этим моментом воспользовался русский воевода, и так как от постоянной стрельбы порох истощился, то русские ратники ударили в топоры и рогатины и отчаянным рукопашным боем снова отбили неприятеля. А в наступившую ночь они уже вновь огородились телегами и окопались валом. Сами неприятели отдавали справедливость и даже приходили в удивление перед такой стойкостью царского войска. Юрий Хмельницкий как только узнал о безвыходном положении Шереметева, покончил свои изменнические переговоры с поляками; 7-го октября, по требованию польских гетманов, он со своей старшиной приехал в их лагерь, а 8-го подписал сочиненный ими договор, по которому со всем войском Запорожским вновь возвращался в подданство королю и Речи Посполитой. Известие об измене Хмельницкого произвело удручающее впечатление в лагере Шереметева, который в своей упорной слепоте все еще надеялся на его помощь.

Теперь польские начальники постарались отделить Цецуру с казаками от московских людей; в чем им помог Хмельницкий: он уведомил полковника о заключенном с поляками договоре и приглашал последовать своему примеру. Цецура не стал спорить и в условленный день со своими восемью тысячами казаков устремился в польский лагерь. При этом непредвиденный случай наказал изменников: непредуведомленные об их измене, татары со всех сторон напали на них и успели изрубить несколько сот и взять в плен более тысячи, пока поляки подоспели на выручку. Однако, во время этого кровавого недоразумения одна часть казаков бросилась назад в русский лагерь, а другая ушла домой, так что с Цецурой перешло в польский лагерь не более 2000. Полковники Киевский, Миргородский и Прилуцкий с частью своих казаков не приняли участия в измене и продолжали находиться при Шереметеве.

У последнего оставалась еще надежда на своего заместителя в Киеве стольника князя Юрия Ник. Барятинского, которого он уже ранее звал к себе на помощь. Но без царского указа князь не смел двинуться; а пока получился такой указ из Москвы, прошло немало времени. 7-го октября он выступил из Киева с отрядом в 3000 человек – самое большее, что ему можно было собрать; кое-какие части, отделенные из разных гарнизонов, должны были присоединиться к нему на дороге. Вместо спешного похода прямо на место действия, он, отошедши потихоньку 50 верст от Киева, остановился в одном местечке и стал тут поджидать означенных подкреплений. Мало-помалу у него набралось свыше 5000 человек; 19-го октября он двинулся далее и дошел до местечка Брусилова. Но местный сотник с казаками и войт с мещанами отказались впустить его в город, разобрали мост и плотину и начали стрелять из пушек. Тут только Барятинский узнал об измене Хмельницкого. Видя, что ляхи, татары и мятежные казаки стали собираться, чтобы окружить и разгромить его войско и опасаясь за судьбу Киева, где оставался его товарищ стольник Чадаев с очень малочисленным гарнизоном, Барятинский повернул назад и остановился, не доходя снебольшим верст 20 до Киева, в местечке Белгородке, откуда послал отписку в Москву и спрашивал нового царского указу.

Но к тому времени вопрос о главной русской рати был уже покончен.

Шереметев с остатками своего табора сумел пройти еще некоторое расстояние; но под Кодней принужден был опять остановиться и окопаться. Днем шли дожди, а ночью уже были морозы. Русские жестоко страдали от голода, холода и трупного смрада. Так как не было дров, то люди ели сырое мясо павших лошадей; их исхудалые почерневшие лица возбуждали сожаление даже у неприятелей. В виду безнадежного положения и предстоявшей гибели, естественно, пошатнулась воинская дисциплина и стали происходить шумные толки о сдаче среди ратных людей. Мужественное упорство Шереметева, наконец, было сломлено, и 15-го октября он вступил в переговоры. Польская армия и сама страдала от погоды, от недостатка кормов и съестных припасов; а потому гетманы были очень обрадованы предложением перемирия и тотчас на него согласились. Затем назначенные с обеих сторон комиссары принялись договариваться о мире. В начале сих переговоров один из русских комиссаров стольник Акинфиев, человек очень умный, по словам польского современника, вздумал было напомнить полякам о принадлежности к единому славянскому племени и к общей христианской вере, об их неестественной дружбе с врагами Христа – татарами. Но, разумеется, это был голос вопиющего в пустыне; татарские уполномоченные даже были допущены к участию в переговорах и прежде всего потребовали от москвитян уплаты больших сумм в пользу орды.

После многих споров мирный договор состоялся, был обеими сторонами подписан 23-го октября и утвержден взаимной присягой. Главные его статьи были следующие: из Киева, Переяслава, Нежина и Чернигова должны быть выведены московские гарнизоны, оставив в них свои пушки и военные запасы. Рать Шереметева выдает все свое оружие, знамена и весь боевой запас, и затем под конвоем польским будет разведена по большим городам. Русские воеводы Шереметев, князья Щербатов и Козловский, вообще начальные люди, полковники и офицеры будут находиться заложниками у коронных гетманов и крымского царевича, пока царские гарнизоны не выдут из помянутых городов. Когда состоится их сдача, тогда русские воеводы и офицеры с их ратными людьми будут отпущены домой, до границы их проводит польский конвой и там возвратит им ручное оружие. Странным кажется, каким образом такой стойкий и верный царский слуга, каким был Шереметев, самовольно согласился на очищение Украины от московских гарнизонов, т. е. на полное возвращение ее под польское владычество, и не только согласился сам, но и поручился за таковое же согласие своего киевского товарища князя Барятинского? Это по тому времени небывалое превышение власти можно объяснить только крайним безвыходным положением русской рати, не терпевшим никакого дальнейшего промедления ради ее спасения от конечной гибели. Едва ли Шереметев и верил в возможное исполнение сих условий; а просто не хотел сдаться безусловно и видеть своих ратных людей увлеченными в татарскую неволю. Тем не менее, он действительно послал Барятинскому, Чадаеву и левобережным воеводам известие о заключенном договоре и вместе приказ об очищении занятых Москвой городов. Но такие приказы, конечно, писались под диктовку польских вождей.

Князь Барятинский поступил как истый московский воевода: на грамоту Шереметева он ответил, что договорные статьи пошлет великому государю, а без царского указу, по приказу Шереметева отдать города и вывести из них ратных людей «немочно». «Много на Москве Шереметевых!» – прибавил он. Посланцев от коронных гетманов и Шереметева он не отпустил в эти города; а сам со своим отрядом поспешил в Киев.

Меж тем гетманы Потоцкий и Любомирский распорядились самым варварским и вероломным образом. Во-первых, тех казаков, которые оставались на русском таборе, они отдали в неволю татарам. Во-вторых, как только русские ратные люди, числом около 10.000, выдали свое оружие, в их табор начали врываться татары и хватать их арканами. Тогда безоружные москвитяне стали обороняться чем попало; татары пустили в ход стрелы, перебили много народу; а остальных, около 8000, забрали в плен; поляки равнодушно смотрели на этот разгром. В-третьих, самого В. Б. Шереметева, вопреки условиям, польские гетманы выдали Нурредин-султану в обеспечение обещанной ему суммы в 150.000 ефимков. Шереметева посадили в его собственную карету, запряженную шестерней, и в сопровождении его собственных слуг и свиты, состоявшей из сотни разных подчиненных ему лиц, под татарским конвоем увезли в Крым, где он потом томился более 20 лет в тяжком плену. Так жалко окончился его поход, предпринятый с отборной ратью, с пышными надеждами и похвальбами! Чудновское поражение было еще горше Конотопского, и стоило еще дороже Московскому государству.

Известие об этом событии произвело большую радость в католической Европе. Папа Александр VII не только послал Яну Казимиру поздравление с такой славной победой над москвитянами, но и сам лично отслужил благодарственный молебен в храме св. Станислава. В Москве известие о поражении породило совершенное уныние, и тем более, что наши внутренние дела тогда находились в плохом состоянии. Не говоря уже о разладе царя с патриархом Никоном, недавнее введение медных денег в одной цене с серебряными успело произвести свои неблагоприятные следствия, и в народе обнаружилось брожение, готовое перейти в открытый бунт. Поэтому при дворе снова думали об отъезде царя из Москвы в Ярославль или Нижний Новгород. Со стороны турок и татар около того же времени произведено было движение на устья Дона. Из Царьграда пришли корабли к Азову и высадили турецкое войско, с которым соединился крымский хан; под их защитой были выстроены две каменные башни на обеих берегах, и протянули между ними железные цепи; таким образом донским казакам был отрезан выход в Черное море для промысла над турецкими областями.

 

 

Восстание Самко и Золотаренко и низложение Юрия Хмельницкого

Царские воеводы, сидевшие в украинских городах, не ладили друг с другом и посылали взаимные жалобы; так из Киева младший воевода Чадаев бил челом на старшего воеводу князя Барятинского за пренебрежительное к нему отношение, обвинял его в грабеже сельского населения и в угнетении ратных людей, отчего последние постоянно бегают из Киева, человек по 20 и по 30 в день. Переяславский воевода князь В. Волконский жаловался на самого Чадаева за его грабежи и ругательства. Так как московские ратные люди получали жалованье медными деньгами, которых на Украине местные жители не хотели принимать, то первые ничего не могли купить, голодали и терпели во всем нужду; а потому стали насильно собирать съестные припасы, что, конечно, возбуждало большие неудовольствия и жалобы со стороны населения. И тем не менее, когда правая сторона Днепра вместе с Юрием Хмельницким отложилась от Москвы и воротилась под польское владычество, левобережная Украина большей частью осталась ей верна. Как ни смущали ее жителей агенты поляков и изменников, чернь все-таки подданство царю предпочитала господству своей старшины, которая стремилась закрепостить себе народ, разбогатеть на его счет и выделиться в привилегированное сословие, по образцу ненавистной малорусскому народу польской шляхты.

На левой стороне в это время во главе московских приверженцев действовали три человека: переяславский полковник и наказной гетман Яким Самко, нежинский полковник Василий Золотаренко и нежинский протопоп Максим Филимонович. Запорожье также оставалось верным царю; там выдвинулись храбрый сотник особой вольной дружины Серко и кошевой Иван Брюховецкий. Напрасно агенты Юрия Хмельницкого и известного Беневского старались склонить на сторону Польши и грозили им погромом; здесь, напротив, приготовились к отпору.

Около средины ноября Юрий Хмельницкий, по настоянию своего руководителя Беневского, созвал черную раду в Корсуни на площади у церкви св. Спаса. Тут Хмельницкий сложил с себя булаву, т. е. гетманство, утвержденное за ним Москвой. А Беневский сказал такое красноречивое слово в пользу короля, что казаки шумными возгласами объявили себя королевскими слугами и грозили убить всякого, кто вздумает бунтовать против него. Беневский королевским именем вручил, снова булаву Хмельницкому; обозным поставил Носача, генеральным судьей Григория Лесницкого, а войсковую печать передали Павлу Тетере – все лицам, преданным полякам.

Перейдя на левый берег Днепра, поляки, татары и казаки Юрия Хмельницкого в январе и феврале приступили к Козельцу и Нежину; но и там, и тут были отбиты верными казаками и мещанами. Самко и Золотаренко действовали удачно и просили только о скорейшей присылке царских воевод на помощь. Но не легко было московскому правительству вооружить и прислать новое войско после Чудновского погрома. Обстоятельства или, точнее, польское безнарядье помогли ему и на сей раз. Поляки и татары скоро ушли обратно за Днепр; причиной того было возмущение польского войска, которое за неплатеж жалованья отказалось от службы и составило конфедерацию. После того, по примеру полков Переяславского, Нежинского и Черниговского, другие полки левобережной Украины, Лубенский, Миргородский, Прилуцкий, Полтавский, били челом государю о новом принятии их в свое подданство[1].



[1] О военных действиях в Белоруссии и на Украине. Акты Эксп. IV. № 119. Акты Ист. IV. № 72. Памят. Киев. врем. Ком. IV. (Письма гетмана Потоцкого и пр.). Дополн. к III т. Дворц. Разр. 209, 210, 224. Записки Русской и Славянской Археологии. II. (Переписка царя с воеводами). Величко (II. 13. О похвальбе Шереметева перед походом и призыв к смирению со стороны ректора Киево-Могилянской коллегии Иоанна Голятовского). Коховского Annales Poloniae. Tagebuch Гордона. Летописец Ерлича (не всегда достоверный). Мемуары Паска. Дневник Михаила Обуховича, стражник в. княжества Литовского, писанный в плену в Москве. (Издание газеты "Киевский телеграф". 1862). Тейнера Monuments historigues relatifs d'Alexis Michaelowitsch. Rome. 1859. Акты Юж. и Зап. Рос. V., №№ 1–3, 12, 20–21. (Письма Юрия Хмельницкого, Московских воевод, расспросные речи, договор Шереметева с польскими гетманами). VII. № 104. (Отписка Шереметева в марте 1660 г.). Барсукова "Род Шереметевых". V, где подробно о Чудновском походе, между прочим со ссылками на: портфель Г. Ф. Карпова, заключающий выписки из дел Малорос. приказа в Арх. М. Юст. и Крымских дел Архива М. Ин. Д.; портфель Милиновского в библиотеке Архива М. Ин. Д.; столбцы Приказа Тайных Дел; польского писателя Зеленевича Menorabiіis victoria de Szeremetho, exercitus Moscorum duce; Свирского Relatio historica belli Szeremetici, gesti Anno 1660, (Zamosci. 1661); неизвестного автора Journal de ce qui s'est passé entre Parmee des Polonias et celle des Moscovites depuis le 9 septembre (Paris. 1660); Acta istorica res gestas Poloniae ilіustrantia. (Yoliunen II. Paris I. Cracoviae. 1880); Ausszug eines ausfuhrlichen Schreibens, von yornehmer Hand auss Sambor. (1660), Extract eines gewissen Schreibens von hoher Hand aus Crakau (1660), и Compendium bellorum in Polonia gestorum ab anno 1647 ad annum 1661. (По мнению Мартынова, автор этой рукописи Иоанн Казимир Даровский, иезуит-священник, находившийся при польском войске). Костомарова "Гетманство Юрия Хмельницкого". Вестник Европы. 1868. Апрель и май.

 

Подзаголовки разделов главы даны автором сайта для удобства читателей. В книге Д. И. Иловайского они отсутствуют.