VI. ИСПРАВЛЕНИЕ КНИГ И ОБРЯДОВ. ДЕЛО НИКОНА
(окончание)
Денежный кризис и медная монета. – Медный бунт и его жертвы.
Причины Медного бунта 1662 года
Эпоха распри патриарха Никона с царем была вообще тяжелым временем для Московского государства. Она совпала не только с внешними бедственными для России войнами и малороссийскими неурядицами, но и ознаменовалась еще внутренним экономическим кризисом и новым народным мятежом [«Медным бунтом»] в самой царской столице.
Огромные расходы на возникшие войны с поляками и шведами легли таким бременем на русские финансы, что правительство затруднялось уплатою жалованья военнослужилым людям и стало прибегать к чрезвычайным денежным сборам, вроде 20‑й, а потом 10-й деньги с доходов торговых людей и частновладельческих крестьян. Но и такие сборы оказывались недостаточны. Пытались усилить выпуск звонкой монеты, но недостаток драгоценных металлов служил тому непреодолимым препятствием. Так как попытки отыскать собственные руды, серебряные и золотые, все еще не удавались, за неимением знающих людей, то государство пробавлялось иностранным серебром, которое привозилось в монете и в слитках. Оно приходило из Голландии и Ганзейских городов к Архангельскому порту, где серебряною монетою уплачивались пошлины или покупались на нее русские товары. Обычною монетною единицею служили так называемые ефимки (иоахимсталеры). Эти ефимки правительство на Московском денежном дворе перечеканивало в свою монету или просто накладывало свой штемпель; причем принимало ефимок за полтинник или 50 копеек, а выпускало его за 21 алтын и 2 деньги, т.е. за 64 копейки; следовательно, получало около 30% прибыли.
Медный бунт. Картина Э. Лисснера, 1938
Ввиду недостатка серебряной монеты, в Москве явилась мысль выпустить медные деньги в одинаковой цене с серебряными. Кто придумал такой выпуск, в точности неизвестно, хотя мысль о том и приписана известному Федору Михайловичу Ртищеву. Как бы ни было, в 1656 году царь приказал чеканить медные полтинники, алтынники, грошевики и копейки такой же величины и формы, как серебряные, и с обозначением на них такого же количества денег. Денежный двор находился в ведении приказа Большой казны. Кроме Москвы, новая монета чеканилась в Новгороде, Пскове и Кокенгаузене. Сначала эта мера удалась, и медные деньги ходили наравне с серебряными, так как казна сама принимала их в той же цене. Но, разумеется, такое искусственное уравнение не могло долго держаться, и тем более, что оно повело за собой неизбежные злоупотребления. Во-первых, само правительство не соблюдало меры в выпуске монеты; а во-вторых, не замедлило появиться большое количество денег фальшивых, или как тогда называли, воровских. Их тайно чеканили не только денежные мастера, но и разные серебреники, котельники, оловянщики и тому подобные мастеровые люди, имевшие возможность добыть или украсть чеканы. Заметили, что многие из них, прежде жившие скудно, вдруг разбогатели, построили себе каменные или красивые деревянные дома, одели себя и своих жен чуть не в боярское платье, завели серебряную посуду и стали покупать в рядах всякие товары дорогой ценой. Сыщики подсматривали за ними, накрывали с чеканами и воровскими деньгами и хватали их. Подверженные пыткам, фальшивомонетчики винились и указывали своих сообщников. Их казнили или смертью (между прочим, заливали горло растопленным металлом), или отсечением рук, которые прибивались на стенах у денежных дворов. Но соблазн легко разбогатеть был слишком велик; зло не унималось, и тем более, что богатые воры иногда откупались от казни, давая большие посулы начальным людям, приставленным к денежному делу, именно царскому тестю Илье Даниловичу Милославскому и царскому родственнику думному дворянину Матюшкину (по матери племяннику Евдокии Лукьяновны Стрешневой), а в других городах воеводам, дьякам и приказным людям.
Меж тем медная монета все падала и падала в сравнении с серебряной. В 1659 году на рубль медной монеты против серебряной требовалось прибавки только в десять денег, в следующем – шесть алтын четыре деньги, а в конце 1661 года разница достигла двух рублей с полтиной, и затем быстро увеличивалась, так что к лету 1662 года медный рубль уже в двенадцать или тринадцать раз был дешевле серебряного. Вместе с тем росла дороговизна, в особенности на съестные припасы, вопреки всем запретительным указам. Все это произвело сильное народное неудовольствие, и тем более, что в то же время увеличивались сборы на затянувшуюся войну с поляками из-за Малороссии, и весною 1662 года производился со всего государства сбор уже не десятой, а пятой деньги. Московская чернь волновалась и готова была повторить еще памятный ей мятеж 1648 г., в которой она безнаказанно предавалась грабежу чужого добра. Народное озлобление опять направилось на некоторых бояр и богатых людей, известных своим корыстолюбием; в их главе встречаем также лица и прежде возбуждавшие народные страсти, а именно царского тестя И. Д. Милославского и гостя Василия Шорина. Первого с его родственниками и клевретами обвиняли вразных неправдах, особенно в потачке крупным производителям фальшивых денег; а второй по поручению правительства производил сбор, столь обременительный для населения пятой деньги. Новый мятеж или, точнее, грабеж вспыхнул в последних числах июля 1662 года. Толчком к нему послужили подметные листы, которые неизвестными злоумышленниками ночью были приклеены к воротам и городским стенам и в которых обвинялись в намерении поддаться польскому королю двое Милославских (Ил. Дан. и Ив. Мих.), Сем. Лук. Стрешнев, Ф. М. Ртищев, Б. М. Хитрово и гость В. Шорин.
Медный бунт
25-го июля, когда на Сретенке происходил мирской сход по поводу пятой деньги, какие-то проходившие мимо сообщили сходу, что на Лубянке письмо приклеено. Толпа, конечно, устремилась на указанное место. Но сретенский соцкий Григорьев уже успел о письме донести Земскому приказу; оттуда немедля прибыли дворянин Сем. Ларионов и дьяк Афанасий Башмаков, которые сорвали письмо. Возбуждаемая стрельцом Нечаевым, толпа нагнала дворянина и дьяка и угрозами заставила того же соцкого Григорьева вырвать письмо у Ларионова. Остановились на Лубянке же у церкви преп. Феодосия, и тут Нечаев, став на скамью, прочел письмо вслух; потом пошли к Земскому двору, где тот же Нечаев опять читал письмо все умножавшимся слушателям. В то же время происходили сборища и в других местах около тех же листов. С разных сторон народ скоплялся на Красной площади подле Торговых рядов и у Лобного места. Решили всем миром идти к царю и просить его выдать означенных бояр миру на убиение, как царских изменников. Оказалось, что царя в городе не было: он пребывал в своем любимом селе Коломенском в семи верстах от Москвы. Толпа с криками двинулась в Коломенское. Алексей Михайлович в этот день праздновал именины одного из членов своей многочисленной семьи (сестры Анны Михайловны) и был у обедни. Увидев приближение шумной, но безоружной толпы и по ее крикам догадавшись, в чем дело, царь велел Милославским, Ртищеву и прочим спрятаться в комнатах царицы и царевен, которые заперлись, сильно перепуганные. Царица, вспомнив все ужасы прошлого мятежа, дрожала за жизнь своего отца и с испугу потом долго была больна. Царь хотел дослушать обедню; но мятежники вынудили его выйти к ним и били ему челом, чтобы выдал им изменников головою. Царь и в этом случае показал находчивость и присутствие духа: стал кротко их уговаривать, чтобы они мирно воротились в город, а сам он, как только отслушает обедню, тотчас поедет в Москву и лично разберет дело. Дерзость некоторых коноводов дошла до того, что они взяли царя за пуговицы его кафтана и спрашивали, можно ли ему поверить. Алексей Михайлович побожился и даже ударил с одним из коноводов по рукам на своем слове. Толпа притихла и пошла назад. Вслед за ней Алексей отправил князя Ивана Андреевича Хованского, чтобы он уговаривал народ смуты не чинить, никого не грабить и ожидать царя для розыску. Но смута и грабеж уже начались; на речи Хованского чернь отвечала, что он человек добрый и царю заслуженный, но до него ей дела нет. В числе пограбленных дворов главное место занимал Шоринский. Сам Василий Шорин и на этот раз спасся: он убежал в Кремль и спрятался в доме князя Черкасского; пятнадцатилетний сын его, переодевшись в крестьянское платье, сел в простую телегу и попытался уехать из города; но его поймали и так напутали, что мальчик согласился самому царю показать на отца, будто бы тот побежал в Польшу с письмами от изменников-бояр. Захватив с собой мальчика, несколько тысяч бунтовщиков и грабителей отправились в Коломенское. В Варшавских воротах они повстречали крестьянина с возом, нагруженным мукою; вывалили муку, посадили в телегу молодого Шорина и велели крестьянину везти его. Меж тем бояре, оставленные для оберегания столицы, именно князь Федор Федорович Куракин с товарищи, приняли необходимые военные меры: по требованию из Коломенского, они послали на помощь к царю несколько стрелецких приказов, солдатских и рейтарских полков; а по уходе толпы с мальчиком Шориным велели запереть все ворота и никого ни выпускать, ни впускать в город.
Медный бунт 1662 года
По дороге в Коломенское вторая толпа встретила первую, возвращавшуюся в город, и поворотила ее назад. Соединясь вместе, мятежники снова явились к царю, который в это время уже садился на лошадь, чтобы ехать в Москву. Приведенный к нему сын Шорина, запуганный их угрозами, начал показывать на отца, что тот бежал в Польшу с листами от изменников-бояр. Поэтому толпа опять начала просить царя об их выдаче. Когда же он ответил, что едет в столицу для розыска по сему делу, коноводы грубо и невежливо стали кричать, что если не выдадут бояр добром, то они начнут их брать сами своею волею. Но в Коломенское уже подоспела ратная помощь. Тогда Алексей Михайлович велел стольникам, дворянам, стрельцам и наличной боярской челяди ударить на мятежников, – одних рубить и колоть, а других хватать живыми. Толпа, большею частью безоружная или имевшая в руках палки, скоро была побита и обращена в бегство; причем многие попали в Москву-реку и потонули. Несколько тысяч народу погибло в этот день; а из захваченных живыми немедля повесили или утопили некоторое число; остальных потом пытали, присуждали к отсечению членов, били кнутом, клеймили лицо раскаленным железом и рассылали по дальним городам. Столь легко был усмирен этот народный мятеж (или так наз. «гиль»), возбужденный медными деньгами. Очевидно, обстоятельства были уже не те, что в 1648 году. С одной стороны Алексей Михайлович, приобревший правительственную опытность, успел укрепить свою самодержавную власть и устроить около себя надежную охрану; а с другой и сила движения на сей раз далеко уступала прежней. Служилое сословие не только оставалось спокойным, но и заявило свою преданность царю просьбою о дозволении бить гилевщиков. В мятеже участвовали по преимуществу мелкие торговцы и ремесленники, хлебники, мясники, пирожники, городские и деревенские гулящие люди и праздная боярская дворня столицы. Только несколько сотен солдат полку Агея Шепелева и рейтар разных полков участвовали в движении. По свидетельству современника (Котошихина), в мятежной толпе многие приняли участие из любопытства и пошли за ней в Коломенское посмотреть, что она будет чинить перед царем; а настоящих или «прямых воров» будто бы было не более 200. Видя следующих за собой несколько тысяч человек, эти коноводы набрались большой дерзости и буйства, за которые и сами поплатились и многих погубили, так как правительству пришлось быстро тушить пожар и некогда было разбирать правого от виноватого. По усмирении мятежа придворные, военные и приказные люди получили награды за свое раденье в оберегании царского здоровья и за свое стоянье против воров; смотря по чину, им раздавали из царской казны деньги, соболей, камки, атласы, бархаты, сукна и пр. Шорину за разоренье его двора была прощена пятая деньга, которой приходилось взять с него более 15.000 рублей, и сыну его простили за невольный проступок. Но все розыски о том, кто писал воровские письма, возбудившие мятеж, остались тщетными.
Последствия Медного бунта
Прошло, однако, еще около года, прежде нежели правительство решилось покончить со своею неудачною мерою относительно медной монеты. Летом следующего 1663 года вышли царские указы о прекращении чекана этой монеты и закрытии устроенных для нее денежных дворов, вместо которых велено возобновить старый двор в Москве для чекана серебряных денег. Служилым людям приказано выдавать жалованье серебром, все казенные сборы, пошлины, продажу вина и всю торговлю производить на серебро. Медную монету запрещено держать частным людям; ее велено или сливать, или приносить в казну и обменивать на серебряную, причем за медный рубль выдавали по десяти денег или по 5 копеек серебром. Конечно, не вдруг прекратились неустройства и злоупотребления с медными деньгами. Нашлись такие ослушники указов, которые вместо сливки или сдачи в казну медных денег покрывали их ртутью, полудой или посеребряли и пускали в оборот под видом серебряных. В следующем 1664 году видим новые указы против сих злоупотреблений. Попавшиеся подделыватели подвергались жестоким казням. Если верить тому же современнику, во время смут, происшедших из-за медной монеты, казнено более 7.000 человек, да более 15.000 изувечены отсечением рук, ног или пальцев и сосланы, с отобранием их домов и имуществ в казну. Вот как дорого обошлась Московскому населению эта хитроумная затея с уравнением медных и серебряных денег[1].
[1] О медных деньгах, фальшивых монетчиках и народном мятеже. С. Г. Г. и Д. IV. №№ 9, 18, 23, 29 – 33. Акты Ист. IV. №№ 158, 163, 168. Акты Эксп. №№ 90, 93, 110, 126, 129, 144, 147, П. С. 3. I. №№ 338 – 344. Котошихин в главе VII, по поводу Приказа Большой казны, в котором ведались денежные дворы, дает подробности о серебряных деньгах, переделанных из привезенных ефимков, о фальшивых монетчиках, о бунте 28 июля 1662 года и последующих казнях. Он говорит, что после отмены медных денег они обменивались в казне: за медный рубль давалось десять денег серебряных. Не есть ли это известие более вероятно, чем сообщение официальной грамоты (С. Г. Г. и Д. IV. Стр. 123), по которой за медный рубль давали две серебряные деньги, т.е. одну копейку. Выходило бы, что сама казна ценила медные деньги во сто раз дешевле серебряных! № 158 Актов Исторических представляет подробности, характерные для нравов и уголовного судопроизводства, по поводу наказаний фальшивых монетчиков. Например, кто режет маточники, с них переводит чеканы и деньги делает, тому отсечь левую руку и обе ноги. Кто с чужих маточников чеканы режет и деньги делает, тому отсечь по левой руке и ноге. Кто покупает маточники и чеканы для делания денег, тому отсечь левую руку. Кто украл маточники и чеканы, а денег еще не делал, тому отсечь у левой руке два перста. И т. д. При меньшей степени преступления наказание уменьшается; вместо отсечения членов, напр., битье кнутом; при еще меньшем вместо кнута батоги. Пытки разумеются сами собой. Всех статей этой градации 27; но акту недостает конца. Грамота № 18 (в С. Г. Г. и Д. IV), от 17 октября 1660 года хотя о фальшивых деньгах не упоминает, но, очевидно, имеет к ним отношение. По царскому указу торговые люди были допрошены боярами о причинах дороговизны хлеба и других съестных припасов в Москве и о средствах против этой дороговизны. Высшие статьи торговых людей указали на недороды, на излишнее винокурение и пивоварение, на закупщиков и кулаков, которые надбавливают цену. Они советуют отменить кружечные дворы и поварни, стрельцам выдавать хлебное жалование хлебом, взяв его у патриарших и монастырских волостей, закупщиков, барышников и кулаков отбивать, т.е. не допускать на торг и до известного часу не позволять им покупать на стругах и возах. А черные сотни сослались еще на моровое поветрие, от которого уменьшилось число пашенных людей. Поименовали и главных закупщиков (москвича Якова Шустова и коломнянина Мих. Бечевина). Указали еще на корчемство и советовали, чтобы на кружечных дворах было вина понемногу.
По розыску о мятеже 1662 года, однако, ясно, что и дороговизна припасов и самый мятеж вызваны были по преимуществу упадком медных денег. О том см. любопытные материалы, извлеченные Зерцаловым из Архива Мин. Юстиции, изданные им в Чт. О. И. и Др. (1890 г. III) и отдельной брошюрой под заглавием "О мятежах в городе Москве и в селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг.". По царскому указу, в феврале и апреле 1662 года окольничий Родион Матвеевич Стрешнев и боярин Илья Данилович Милославский с дьяками расспрашивали о дороговизне старост и людей Кадашевской слободы. Те отвечали, что "безмерная дороговь хлебная и соляная и всякий харч учинились не от недороду, а от медных денег". А черные сотни и слободы указали на то, что зарубежные Греки медными деньгами скупили большую соболиную казну и серебряные деньги, чем нанесли большой ущерб русским торговым людям, а дороговь чинится от воровских медных денег. То же подтвердили гости, гостиная и суконная сотни; они прибавили, что немецкие торговцы товары свои перестали продавать на медные деньги, а требуют за них серебряных или русских товаров. Для обсуждения мер против бедствия они советовали призвать в Москву из всяких чинов и городов лучших людей по 5 человек, отзываясь, что им одним "того великого дела на мере поставить невозможно". Царь однако Земского собора по этому делу не созвал. В следующем 1663 году вновь спрошенные торговые люди повторили те же самые причины дороговизны и обнищания русских торговцев, т.е. медные деньги. В том же году по счетам приказов отобрано медных денег в Москве и в городах на 1.432.000 руб. Далее приведены акты судебного разбора о мятеже с перечислением участвовавших в нем солдат Шепелева полка и рейтар полков Тарбеева, фон-Визина, Билбаса, Полуектова, Челюсткина и пр. С солдатами участвовало и несколько офицеров, напр., князь Крапоткин, Полозов, Грабленой и пр. Их били кнутом или батогами и сослали. Несколько солдат пропало из полка Данила Краферта. Из рейтарского полка Христофора Мингауса попало несколько Кадомских татар-мусульман, а из полка Томаса Шала несколько Свияжских татар. Коноводов казнили по вышепомянутой системе. Напр., стрельцу приказа Артамона Матвеева Ногаеву отрубили левую руку, обе ноги и отрезали язык; других наказали отсечением руки или ноги, кнутом и ссылкой. Попалось и несколько церковных дьячков.
Солдаты вместе с гилевщиками выгоняли торговцев из лавок и грозили побить тех, кто не пойдет за ними. В толпу гилевщиков многие попали случайно. Например, к 25 июля из Басманной слободы в Коломенское были наряжены старостой 20 человек тяглецов с именинными пирогами, ради именин царевны Анны Михайловны; да из Огородной слободы наряжено было 8 человек запасных "к подъему с кушаньем для именинного стола царевны", чтобы "подыматься вверх с кушаньем". Что царевна Анна Михайловна была именинница 25 июля, на то есть указание в Дворц. Разр. III. 817. На эти акты, изданные Зерцаловым, см. рецензию г. Платонова "Нечто о земских сказках 1662 года". "Торговые московские корпорации подавали и сказывали многие сказки о пополнении серебра". ("Статья по Рус. Ист." Сиб. 1903 г. 160). Об этих сказках говорит и г. Алексеев в своей статье о земских соборах (Журн. для всех. 1902). О данных событиях см. также у Мейерберга и в Дневнике Гордона (2 часть. 1 глава). Соловьев (Т. XI. Гл. IV) также дает некоторые подробности о мятеже со ссылкою на Архив М. Юст. Столбцы Приказного стола. Относительно семьи московских гостей Шориных имеем любопытную жалованную грамоту 1667 г. Михаилу Федоровичу Шорину за заслуги его предков и его собственные, оказанные у таможенных и кабацких дел, у пятинного сбору, у медвяной и восковой покупки, жалуются разные льготы. Так, судить его может только тот, кому велит государь, присягу в исках могут принимать его люди вместо него самого; он освобождается от военных постоев, подвод и повинностей; за его гостиное бесчестье взымается 50 руб. ("Сборник" кн. Хилкова. № 92, стр. 290).
В нашей литературе обыкновенно сравнивают уравнение медных денег с серебряными при Алексее I с ассигнационным банком, устроенным во Франции по проекту Джона Ло. Но по основной своей идее ассигнации суть векселя на получение звонкой монеты, и упадок их конечно зависел от излишних выпусков; тогда как медные деньги по своему назначению не имели размена на серебряную монету, следовательно, не имели главного условия для равноценности с серебряными. А потому их искусственно возвышенная цена никак не могла упрочиться в народном употреблении.
Подзаголовки разделов главы даны автором сайта для удобства читателей. В книге Д. И. Иловайского они отсутствуют.