Глава XXXI

Тюрго и неудача его реформы

Людовик XVI и придворная обстановка. – Новые министры. – Прошлое Тюрго. – Его правительственная программа. – Преобразовательные планы Тюрго. – Мемуар о муниципалитетах. – Идея самоуправления. – Намерения Тюрго относительно феодальных прав. – Реформы Тюрго. Консервативная оппозиция и судьба этих реформ. – «Мучная война». – Тюрго и парламент. – Тюрго и духовенство. – Роль королевы в падении Тюрго. – Отставка министра‑реформатора. – Общий взгляд на его историческое значение.

Тюрго

Литература по теме: О царствовании Людовика XVI см. Droz. Hist. du règne de Louis XVI. – Renée. Louis XVI et sa cour. – Jobez. La France sous Louis XVI. – Реформы Людовика XVI: Semichon. Les réformes sous Louis XVI. – Souriau. Louis XVI et la Révolution. Lavergne.Les assemblées provinciales sous Louis XVI. – Deluzay. Les assemblées provinciales sous Louis XVI. – Goletty. Tentatives d'organisation provinciale en Dauphiné. – И. Лучицкий. Провинциальные собрания при Людовике XVI и их политическая роль. – О Марии Антуанетте соч. Concourt, Dе Lescure, P. de Nolhac, Viel Gastel и др. – О Тюрго большая литература: Муравьев. Тюрго, его ученая и административная деятельность. – Г. Афанасьев Главные моменты министерской деятельности Тюрго. – Дэр. Заметки о жизни Тюрго.Д'Юг. Опыт об управлении Тюрго в генералитете Лиможа. – Батби. Тюрго – философ, экономист и администратор. – Мастье. Тюрго, его жизнь и его учение. – Де Ларси. Людовик XVI и Тюрго. – Тиссо. Тюрго, его жизнь, его администрация и его работы. – Неймарк. Тюрго и его взгляды. – Foncin. Essai sur le ministère de Turgot. – Léon Say. Turgot (в коллекции «Les grands écrivains français») – Nourisson. Trois révolutionnaires (Turgot, Necker et Bailly). – Scheel. Turgot als Nationaloeconom. (в 24 т. Zeitschrift für die gesammte Staatswissenschaft). – Feilbogen. Smith und Turgot.

Личность Людовика XVI

Людовику XVI при вступлении на престол было только двадцать лет. Воспитанный клерикальным гувернером в полном незнании жизни и в совершенном незнакомстве с государственными делами, благожелательный и одушевленный лучшими намерениями, но не обладавший необходимыми для правителя способностями. Он был к тому же еще человеком бесхарактерным, нерешительным, легко подчинявшимся влиянию окружающей среды. Его пассивную натуру могли расшевелить только охота да полюбившееся ему слесарное дело. Рядом с ним стояла молодая, легкомысленная, любившая увеселения и расточительная королева Мария Антуанетта, которую во Франции очень не любили, как «австриячку» (l'Autrichienne), нарочно якобы выданную замуж за Людовика XVI, чтобы подчинить французскую политику видам венского двора. Она имела на своего мужа пагубное влияние, равно как его братья – гр. Прованский и гр. д'Артуа. Молодые люди предавались, очертя голову, веселой придворной жизни, на которую ухлопывались громадные суммы денег, и первые шаги короля на пути реформ, требовавших экономии, тотчас же неприятным образом подействовали на его жену, на его братьев, на придворных, начавших упрекать Людовика XVI в мещанском поведении. Слабохарактерному молодому человеку трудно было сопротивляться влиянию придворной жизни. Французский король, отдаленные предки которого были когда-то лишь «первыми между равными» и который продолжал считаться «первым дворянином» в королевстве, благодаря развитию придворного быта, сделался как бы «первым придворным»: вся его жизнь протекала при дворе; с утра до ночи, вставая с постели, принимая пищу, отходя ко сну, он был окружен куртизанами; церемонии, приемы, увеселения, в которых он должен был участвовать, не оставляли ему времени, чтобы уединиться от людей, чтобы чем-либо заняться; вечно окруженный придворными, он на все смотрел их глазами, во всем разделял их идеи; придворные интересы, интриги, сплетни отодвигали на задний план внутренние дела государства; от этой жизни на показ, от этой вечной выставки королю нужен был по временам отдых, и Людовик XVI отдыхал только за своим станком, Фридрих II, в государстве которого дворянство служило в армии и в канцеляриях, удивлялся распорядку жизни французского короля и говорил, что будь он на его месте, он первым своим указом назначил бы особого короля, который был его заместителем при дворе. До самой революции Версаль продолжал жить своею веселою, беззаботною, дорого стоившею жизнью, и Людовик XVI был бессилен освободиться от тяжкого рабства, на которое был обречен установившимися порядками. Если он и вырывался на свободу, то только для охоты. Его дневник был, по меткому выражению одного историка, дневником скорее доезжачего, чем короля, да и впоследствии, когда революция переселила его из Версаля в Париж и обрекла на сидячую жизнь в Тюильри, он страшно тосковал, что больше нельзя было охотиться, и с напряженным вниманием следил за тем, как другие предавались этой благородной страсти. Мы уже упоминали, что в своем дневнике он отмечал словом «ничего» числа, в которые не было охоты, но в которые совершались самые крупные события революции.

Таков был новый король и такова была его жизненная обстановка, С новым царствованием выступили на сцену новые люди. Герцог д'Эгильон и покровительствовавшая ему графиня дю Барри были удалены от двора, а на пост первого министра назначен 73-летний граф Морепа, занимавший когда-то (до 1749) пост морского министра, но лишившийся этого места и высланный в провинцию за злую эпиграмму на г‑жу де Помпадур. Целые двадцать пять лет этот попавший в немилость вельможа жил в удалении от всяких дел, нисколько не изменив своего легкомысленного нрава и не отказываясь от удававшегося ему острословия, за которым скрывалась совершенная пустота мысли. Это был выбор короля; Мария Антуанетта скорее желала бы видеть у власти Шуазеля, всегдашнего сторонника более тесного союза с Австрией. Выбор сам по себе был не из удачных, но Морепа стремился к популярности и, вовсе не будучи представителем какой-либо правительственной идеи, думал, отчего же было бы и не попробовать с реформами, которых требовало общественное мнение. Назначив на пост министра иностранных дел Вержена, он лишил должностей Мопу и Террэ, которые были даже сосланы в свои имения к великому удовольствию публики. В то же время на пост сначала морского министра (19 июля), а потом генерал-контролера финансов (24 авг.) был призван лиможский интендант Тюрго.

Биография Тюрго

Тюрго – одна из самых крупных личностей предреволюционной Франции. Мыслитель, принадлежавший к числу «философов», один из наиболее крупных представителей физиократической школы экономистов, он выступил в роли государственного человека, у которого был целый план преобразований, долженствовавших пересоздать Францию. Реформы Тюрго потерпели, однако, неудачу, разбившись, как и преобразования Иосифа II, о консервативную оппозицию, но тем не менее на них с интересом останавливались историки, а некоторые из них даже утверждали, что не помешай министру-реформатору эта оппозиция и бесхарактерность короля, во Франции была бы предотвращена революция, т. е. в истории возрождения Франции революцию заменила бы мирная реформа.

Тюрго, происходивший из древнего нормандского рода, родился в 1727 г. в Париже и получил богословское образование в Сорбонне, где обратил на себя внимание своими выдающимися способностями, с которыми как-то не гармонировали его робость, неловкость и застенчивость, не покидавшие его всю жизнь. Уже будучи министром, он однажды извинялся перед Людовиком XVI в том, что чувствует себя смущенным, и король на это ему ответил, что знает о его конфузливости. В Сорбонне молодой Тюрго, уже тогда интересовавшийся экономическими вопросами[1],изучал главным образом богословские предметы, выдерживал установленные экзамены и получал соответственные звания. В 1749 г. он достиг почетного звания приёра (prieur), в качестве какового в следующем году произнес две речи, имеющие важное значение в истории идеи прогресса в XVIII в. В одной речи молодой клирик говорил о выгодах, доставленных человеческому роду введением христианства, во второй – о последовательных успехах человеческого ума. В том же году Тюрго оставил Сорбонну, отказавшись вместе с тем и от церковной карьеры; в это время он уже посылал Вольтеру свои стихи, выходившие, впрочем и совсем неудачными. После этого Тюрго поступил на государственную службу и в начале шестидесятых годов занимал уже должность интенданта в Лиможе. До своего отъезда из Парижа в Лимузен он близко сошелся со многими «философами» (с д'Аламбером, Гельвецием, Кондорсе и др.) и экономистами (с Кенэ, Мирабо-отцом, Дюпон де Немуром), а около 1762 г. познакомился и с Адамом Смитом. Через д'Аламбера он свел личное знакомство с Вольтером, который впоследствии приветствовал его вступление в министерство, как зарю нового будущего и был крайне опечален его отставкой (во время своих предсмертных триумфов в Париже Вольтер поцеловал руку Тюрго, «подписавшую спасение народа»). Д'Аламбер пригласил Тюрго сотрудничать в Энциклопедии, где он написал несколько статей, между прочим, статью о «существовании» (existence), появление которой сделалось целым литературным событием. Главною специальностью Тюрго стала, однако, не философия, а политическая экономия. В этой области он сочетал идеи Кене с идеями Гурне, сторонника полной свободы промышленности и торговли, которому принадлежит знаменитая формула «laissez faire, laissez passer». В 1752 г. Тюрго написал статью об этом последнем экономисте, а через несколько лет (1766) свой «Essai sur la formation et la distribution des richesses», только на десять лет предшествовавший «Богатству народов» Адама Смита. Это сочинение обратило на себя внимание Давида Юма, и он вступил с Тюрго в переписку по поводу некоторых пунктов физиократической теории. В 1761 г. Тюрго был сделан лиможским интендантом, т. е. получил весьма широкую власть над одною из 35 généralités, на которые в административном отношении была разделена Франция. Ему досталась бедная и обремененная налогами провинция, над улучшением быта которой он проработал около тринадцати лет, отказываясь от других назначений, дабы довести свое дело до конца. Население Лимузена относилось к нему двояко: порвав с традицией прежних интендантов, которые всячески мирволили дворянству, он сделался для него крайне неприятным человеком, но крестьяне полюбили Тюрго и жалели, когда он оставлял провинцию.

Реформаторский план Тюрго

Подобно другим физиократам и Тюрго был сторонником неограниченной королевской власти, полагая, что «равновесие властей» может сделаться ещё большим злом, чем то, против которого оно направлено. Вооружая короля всеми «правами государства», он думал, однако, что когда последние выходят за пределы необходимого, пользование ими может привести к тирании, и потому требовал, чтобы власть прежде всего уважала личную свободу, так как, говорил он, «правительства слишком привыкли приносить в жертву счастье отдельных лиц так называемым правам общества», «забывая, что общество существует для отдельных лиц». Полагая, что для уважения к свободе будет достаточно беспрепятственного и гласного заявления обществом своих желаний, Тюрго всего хорошего ожидал от благодетельной власти, приводящей в исполнение свои предначертания чрез чиновников, и в этом смысле понимал свою задачу, как интенданта, т. е. правительственного чиновника, облеченного широкими полномочиями: лиможская деятельность довершила выработку из него бюрократического реформатора. Лиможский интендант оказался человеком весьма определенных принципов, которые он развил в целом ряде циркуляров своим подчиненным и донесений своему начальству и осуществлял на практике, внося изменения в распределение налогов, падавших на провинцию, в систему торгового кредита, в хлебную торговлю, бывшую больным местом дореволюционной Франции и т. п. Тюрго оправдывал свои мероприятия и теоретически, не отказываясь от полемики, какую, например, возбудил вопрос о хлебной торговле в тогдашней публицистике. Политическая экономия едва зарождалась, Тюрго мог ошибаться, как во многом ошибались все физиократы, но к чести лиможского интенданта нужно сказать, «что обязанностью всех и прямым делом всех» он считал «облегчение всякого, кто только страдает», и что, став на эту точку зрения, он предпринял ряд благотворительных мер. У Тюрго было несколько приятелей и поклонников, оказавшихся в числе друзей Морепа, и они рекомендовали ему лиможского интенданта. В литературном мире, где Тюрго был хорошо известен, назначение его министром произвело впечатление. Кондорсе спешил с восторгом оповестить об этом Вольтера, и мы уже знаем, как отнесся фернейский патриарх к обрадовавшему всю Францию известию.

Когда Тюрго благодарил Людовика XVI за назначение в министры (contrôleur général) финансов, то сказал королю» «не в руки короля отдаю я себя, а в руки честного человека»[2], на что Людовик XVI ему отвечал: «и вы не будете обмануты». При этом король взял руки министра и, по другому рассказу, на просьбу позволить изложить письменно свои виды, дал ему честное слово поддерживать его в его мужественном (courageux) предприятии. Исполнить свое обещание, однако, оказалось выше сил молодого и бесхарактерного короля: назначенный генерал-контролером финансов в августе 1774 г., Тюрго был отставлен в мае 1776 г., всего через двадцать с половиной месяцев. Первые соображения, представленные министром королю, резюмировались в словах: «ни банкротства, ни увеличения налогов, ни новых займов». Для этого он требовал сокращения расходов во имя народного блага, а облегчить народ считал возможным лишь посредством отмены злоупотреблений, хотя и находил это трудною задачею, так как многие были заинтересованы в их сохранении, – те именно, которые ими жили. «Мне придется, писал Тюрго в заключение, вооружиться против естественной доброты, против великодушной щедрости (la générosité) вашего величества и особ, наиболее для вас дорогих»; под этими особами он разумел королеву, потому что в черновой после слов «contre la générosité de Votre Majesté» стояло «et de la», но было зачеркнуто и заменено посредством «des personnes»: Тюрго предвидел, с кем придется считаться, рекомендуя экономию. При этом министр указывал королю на то, с каким трудом добывает народ те деньги, которые он, король, по доброте своей раздает всем, кто только у него попросит. Краткой программой, изложенной в этом благородном письме, не ограничивались преобразовательные планы нового министра: все, что было, с его точки зрения «предрассудком», «привилегией», «злоупотреблением», нашло в нем врага, деятельно стремившегося искоренить предрассудки. привилегии и злоупотребления «старого порядка» и встретившего тайных и явных врагов во всех тех людях, которые, как он выражался, «жили» этими непорядками.

В деятельности Тюрго было много общего с деятельностью представителей просвещенного абсолютизма, и в то же время его преобразовательные планы предвосхищали те реформы, которые осуществила через полтора десятка лет французская революция, в области социальных отношений, администрации, финансов, земледелия, промышленности и торговли (отнюдь не в области того, что получило впоследствии название политических гарантий). При всем бюрократическом характере внутренней политики Тюрго, министр-реформатор считал нужным пробудить общественную самодеятельность, которой не хотели знать ни Фридрих II. ни Иосиф II, ни другие правители эпохи. Тюрго не был сторонником ни старых парламентов, которые Людовик XVI поспешил восстановить, и которые потом делали оппозицию реформам, ни новых политических идей о народном верховенстве, о разделении властей и т. п., но он видел в то же время недостатки господствовавшей системы централизации и правительственной опеки и желал для их устранения реформировать все управление. По этому вопросу мы имеем целый мемуар, в котором Тюрго начертал для короля план местного самоуправления[3]. Как бывший интендант, он хорошо знал слабые стороны тогдашней провинциальной администрации, а как министр – познакомился и с тем, что было дурно устроено и в учреждениях центральных. «Причина зла, государь, – писал он в этом мемуаре, – заключается в том, что ваша нация не имеет устройства (n'а point de constitution). Это – общество, состоящее из разных, дурно между собою соединенных сословий (ordres) и из народа, члены которого едва находятся в каких-либо общественных связях друг с другом, в силу чего почти всякий только и занимается, что своим, исключительно частным делом и никто почти не думает об исполнении своих обязанностей и знать не хочет своих отношений к другим. В этой вечной борьбе притязаний и предприятий, которых никогда между собою не соглашали разум и взаимные объяснения, ваше величество обязаны решать все по собственному изволению или через доверенных лиц (mandataires). Все ждут ваших особых (spéciaux) приказаний, чтобы содействовать общему благу, чтобы оказывать уважение чужому праву, нередко даже – чтобы пользоваться собственным своим правом. Вы вынуждаетесь постановлять обо всем и чаще всего по частным желаниям (par des volontés particulières), тогда как вы могли бы управлять подобно Богу на основании общих законов, если бы составные части вашей державы (empire) имели правильную организацию и определенные взаимоотношения». Проект Тюрго не отменял во Франции абсолютной монархии: «поскольку ваше величество, писал он между прочим, не будете отступать от справедливости, вы можете смотреть на себя, как на неограниченного законодателя (législateur absolu) и рассчитывать на свою верную (bonne) нацию в исполнении ваших приказаний». Но, прибавлял он, дело не в одном том, чтобы нация повиновалась: нужно обеспечить за собою возможность повелевать ею, а дабы это безошибочно делать, нужно знать её положение, её нужды её средства и притом с большою обстоятельностью, и это было бы полезнее, чем иметь исторические справки о прежних отношениях. Беда в том, что во Франции все разрознено. Правда, в некоторых провинциях, называемых pays d'états, есть местные собрания, но состоя из сословий (ordres), стремления которых весьма неодинаковы, а интересы расходятся между собою и с интересами нации, собрания эти (провинциальные штаты) далеки от того, чтобы осуществлять благо провинций, в управлении которыми они участвуют. Тюрго самым решительным образом предлагал Людовику XVI дать и другим провинциям надлежащее устройство (constitution), которое, по его мысли, должно было быть настолько лучше старых штатов, чтобы и провинции, обладающие последними, пожелали изменить свое устройство по новому образцу. План состоял в установлении общинного, окружного (des arrondissements, d'élections, des districts) и провинциального самоуправления, дабы «вещи, которые должны делаться, достаточно хорошо делались сами собою», без постоянного вмешательства правительства и его агентов во все мелочи управления. Общинные собрания распределяли бы налоги, заведовали бы общественными работами (дорогами), помогали бы бедным и ходатайствовали бы о местных нуждах перед высшею властью (autorité supérieure). Они состояли бы из местных жителей, но не из всех, а только из землевладельцев, которые притом пользовались бы правом голоса пропорционально своему доходу: 600 ливров дохода давали бы право на один голос, 1200 – на два, 300 – на полголоса (citoyens fractionnaires). Другими словами, в приходских собраниях должна была быть представлена поземельная собственность, что вполне соответствовало физиократической теории. В рамки этой организации предполагалось ввести и привилегированные сословия, права которых должны были быть соразмерены с их имущественным цензом, т. е. Тюрго хотел заменить старый сословный строй новым, в основе которого лежало бы лишь одно различие между экономическими классами. Вместе с сельским самоуправлением предлагалось ввести и городское, бывшее во Франции в полном упадке. Над ними должна была возвышаться «вторая ступень муниципалитетов, или окружное самоуправление, промежуточное между общинным и провинциальным и состоящее из депутатов от отдельных муниципалитетов первой ступени». Здесь рассматривались бы общие дела целого округа и выбирались бы депутаты в «провинциальные собрания», как «третью ступень муниципалитетов». Все это здание сельского, городского и земского (окружного и провинциального самоуправления) Тюрго советовал увенчать «великим муниципалитетом», или «королевским» (municipalité royale), «общим муниципалитетом королевства», которое он обозначал также и именем «национального собрания» (assemblée nationale), хотя впоследствии это название было дано учреждению совершенно иного характера «Великий муниципалитет», состоящий из депутатов от отдельных провинций и королевских министров, должен бы был заведовать распределением налогов между отдельными провинциями, делать постановления относительно расходов на самые крупные общественные работы, оказывать помощь провинциям, испытавшим какое-либо бедствие или не имеющим собственных средств для полезных предприятий местного значения. Через это же собрание королевская власть узнавала бы о нуждах народа. Посредством такой организации Тюрго думал достигнуть лучшего распределения налогов между провинциями, округами, городами, деревнями и отдельными лицами, более полного знания положения, потребностей и средств разных частей королевства, более совершенного удовлетворения местных нужд самими заинтересованными, более тесной связи между правительством и народом и вместе с этим большего развития «общественного духа» (esprit publique), на недостаток которого он жалуется в начале мемуара. В борьбе частных интересов, говорит Тюрго, никто не чувствует потребности помогать правительству, а на того, кто это делает, смотрят косо: «нет общественного духа, потому что нет видимого и всем известного общего интереса». Поэтому Тюрго предпослал своему общему плану рассуждение о «способе подготовить отдельные лица и семьи к надлежащему вступлению в хорошее устройство общества», с каковою целью он советовал учредить особый «совет национального образования» (conseil de l'instruction nationale), т. е. министерство народного просвещения, и позаботиться о чисто гражданском воспитании (éducation civique) юношества, единственном средстве «создать просвещенный и добродетельный народ», внушив детям «принципы человечности, справедливости, благотворительности, любви к государству» и тем «подняв патриотизм на высокую степень энтузиазма, некоторые примеры которого были даны лишь древними нациями». «И вот, сказано в заключении, через несколько лет у вашего величества будет новый народ и народ первый между другими народами. Ваше королевство удесятерит свои силы. Европа будет взирать на вас с удивлением и уважением, а ваш любящий народ – с чувством искреннего обожания».

Мы остановились на этом обширном мемуаре[4], вышедшем из‑под пера Тюрго, по следующим соображениям. В истории нового времени повсеместно королевская власть наносила удары старому феодальному и муниципальному самоуправлению, заменяя его системой бюрократической централизации, и просвещенный абсолютизм не составлял в этом отношении исключения на всем Западе. Сохранялось самоуправление неприкосновенным лишь в немногих странах, в Англии, где оно имело исконную основу в древнейших учреждениях, да в Польше, где каждое воеводство было как бы маленькой республикой. Недостатки бюрократической централизации и устранения общественных сил от заведования местными делами ранее всего почувствовались во Франции, но устранить эти недостатки думали здесь не посредством возвращения к старым сословным чинам, а посредством совсем новой организации, которая должна была опираться на представительство недвижимой собственности. В лице своего министра французское правительство теперь сознавалось, что и центральная власть, и провинциальные её представители (интенданты) взяли на себя непосильную задачу, совершенно устранив общественные силы из дела управления, и вот, не думая нарушать главного принципа, лежавшего в основе тогдашнего государственного устройства, это правительство поставило своею задачею привлечь силы общества к местному самоуправлению. Интенданты, эти «сатрапы» и «паши», как их называли, были весьма непопулярны, и уже Фенелон в конце царствования Людовика XIV требовал их отмены (point d'intendants) в пользу предоставления стране дела управления посредством провинциальных штатов. Мы уже видели из изложения французской политической литературы XVIII в., какой широкий план децентрализации был развит также маркизом д'Аржансоном, одним из министров Людовика XV, но, кроме того, идея самоуправления нашла еще защитника в лице Мирабо-отца, о котором нам придется еще говорить. Тюрго таким образом не стоял особняком, Хотя ему и не удалось осуществить свою административную реформу, тем не менее его мысль не осталась безрезультатной, и одному из его преемников пришлось даже и приступить к введению земского самоуправления во Франции.

Оставляя неприкосновенным принцип, лежавший в основе политического устройства Франции, Тюрго не только стремился к реформе всей системы управления, но и желал осуществить целый ряд реформ, исходным пунктом которого было новое представление об обществе. Это представление было по существу дела физиократическое, враждебное сословному строю с его привилегиями. Финансовые изъятия духовенства и дворянства нашли поэтому в министре-реформаторе принципиального противника, и в его общем плане «муниципалитетов» привилегированные должны были вступить в ряды обыкновенных «граждан» (citoyens). Феодальный режим, царствовавший в деревнях, по плану Тюрго, должен был исчезнуть с французской территории, как того желал еще раньше д'Аржансон, говоривший, что во Франции все земли должны сделаться «ротюрными аллодами», и в этом отношении Тюрго был исключением среди других физиократов, у которых совсем не было поставлено вопроса о способе отмены феодальных прав. Тюрго думал именно о том, чтобы одни права были выкуплены у их владельцев, другие же уничтожены безвозмездно: к первой категории он относил все те права, которые по тогдашней теории возникали из земельной уступки, ко второй – те, которые были узурпацией у государственной власти или составляли нарушение естественного права. Один из друзей министра-реформатора, Бонсерф, изложил его идеи на этот счет в брошюре «О неудобстве феодальных прав» (1776), но брошюру парламент сжег рукою палача, как мятежную, и только первое национальное собрание революции осуществило идею Тюрго[5]. Уже в короткое время заведования морским министерством, которому были подчинены и колониальные дела, он мечтал о возвращении естественной свободы рабам в колониях, а потом хотел освободить сервов и в самой Франции. Ему не удалось это совершить, а отменять серваж в одних королевских доменах он не хотел, дабы умолчание в эдикте о сервах духовенства и дворянства не было принято за молчаливое подтверждение королем безусловного права сеньоров над их крепостными, как это и случилось, когда Людовик XVI при Неккере (1779) освободил доманиальных сервов. Заботясь об облегчении хлебной торговли, Тюрго успел лишь приступить к реформе феодальных порядков, предприняв выкуп сеньориальных прав на зерно и муку, обусловленных существованием баналитетов.

Экономические взгляды Тюрго

Таковы были наиболее важные планы Тюрго, осуществление которых должно было, действительно, дать Франции совершенно новый вид. Все это было еще впереди, так как требовало большого времени, но там, где можно было реформировать быстрее, и где нужда в преобразовании казалась Тюрго настоятельнее, там он сразу и прямо приступал к делу посредством эдиктов, в которых всегда мотивировал свои мероприятия. Сторонник экономической свободы, стеснявшейся мелочною регламентацией старого режима, он объявил свободу хлебной торговли (1774), чем думал достигнуть лучшего распределения хлебных запасов по стране и удешевления продукта; затем он распространил ту же меру и на вино (1776). Находя для крестьян обременительною натуральную дорожную повинность (la corvée) и желая, чтобы к дорожному делу были привлечены все классы общества, каждый сообразно с своими достатками, он заменил эту повинность денежным сбором, падавшим и на привилегированных (1775). Цеховая организация во Франции была в полном расстройстве, и Тюрго, исходя из принципа «laissez passer, laissez faire», объявил (1776) уничтожение всех жюранд, метриз и корпораций с предоставлением права каждому заниматься каким угодно ремеслом (кроме профессий цирюльников, аптекарей, золотых дел мастеров и типографщиков с книгопродавцами). Тюрго отменил и круговую поруку (contraintes solidaires), которой были подчинены крестьяне в отбывании повинностей.

Сопротивление реформам Тюрго

Больше Тюрго не успел сделать ничего, да и то немногое, что было им сделано, было большею частью отменено после его отставки – и свобода хлебной торговли, и уничтожение дорожной повинности, и объявление свободы ремесленного труда. Против министра-реформатора со всех сторон поднялись враги, а врагами его были все те люди, которые жили, по его выражению, монополиями, привилегиями, злоупотреблениями, т. е. финансисты, боявшиеся отмены откупной системы налогов, хлебные барышники, извлекавшие выгоду из существовавших тогда стеснений торговли, парламенты, стоявшие на страже всяких консервативных интересов, привилегированные вообще, чувствовавшие в Тюрго своего врага, наконец, двор, недовольный экономией, которую министр стремился ввести в государственные расходы. Вопрос о хлебной торговле был одним из наиболее спорных для тогдашних публицистов и администраторов, и в числе литературных оппонентов министра выступил женевский банкир Неккер[6], сторонник протекционизма, незадолго перед тем увенчанный французской академией за «Похвалу Кольберу». Вопрос между тем имел большое практическое значение. В XVIII в. Франция, вследствие плохого состояния сельского хозяйства и частых неурожаев, постоянно чувствовала недостаток в хлебе, и обнищалый народ то и дело производил беспорядки из-за недостатка хлеба, грабил пекарни, амбары, обозы с зерном или мукой. Урожай 1774 г. был плохой, и ожидался не лучший урожай в 1775 г. Весною этого последнего года возникли подобные беспорядки в некоторых местностях Франции и приняли весьма широкие размеры, получив даже название «мучной войны» (guerre des farines). Эта смута, которую пришлось подавлять силой, поставив под ружье двадцать пять тысяч солдат, произошла не без постороннего подстрекательства против эдикта о свободе хлебной торговли, будто бы бывшего причиной вздорожания хлеба. Шайки грабителей, нападая на хлебные караваны, шедшие по Сене, топили в реке мешки с хлебом; другие жгли сараи с хлебными запасами, производили беспорядки на городских рынках, и все это делалось точно по какому-то приказу; даже ходили слухи, что у многих вожаков движения видели в руках большие деньги. 2 мая шайки появились в самом Версале и требовали у короля установления таксы на хлеб; на другой день они проникли в Париж и произвели там беспорядки, сопровождавшиеся грабежом. Только 4 числа военная сила остановила новую попытку грабежа. В эти трудные дни Тюрго проявил большую энергию, но парижский парламен/empт вступал с ним в пререкания и издавал распоряжения, шедшие вразрез с тем, что делал Тюрго для успокоения народа. 5 мая члены парламента были даже вызваны в торжественное заседание (lit de justice), где король поддержал меры своего министра. Между прочим, парламент мстил Тюрго и за то, что тот ранее высказывался против восстановления этого учреждения.

«Мучная война» не свалила Тюрго, как рассчитывали его враги. Напротив того, никогда в такой степени Людовик XVI не доверял своему министру. Тюрго видел в парламентской оппозиции помеху реформам, и ему приписывали слова: «дайте мне пять лет деспотизма, и Франция будет свободна». Восстановляя в ноябре 1774 г, парламент, Людовик XVI думал некоторыми распоряжениями своими сделать на будущее время невозможною прежнюю борьбу его членов с королевскою властью; но восстановленный парламент поспешил протестовать против всякого умаления его прав, поставив вместе с тем своею задачею препятствовать всякой реформе, которая грозила бы всему, что он называл древней конституцией королевства. В январе 1776 г. Тюрго представил королю шесть эдиктов, из которых один касался отмены дорожной повинности, другой – уничтожения цеховой организации. Первая мера уже раньше была им испробована в Лимузене, но так как в общем введении к шести эдиктам министр провозгласил принцип равенства всех земельных собственников перед налогом, то эдикт был встречен парламентом крайне недружелюбно. По этому пункту среди членов самого правительства также не было согласия, и эдикт о дорожной повинности был подписан королем после довольно долгих споров между его советниками. Против парламентской оппозиции эдикту решено было прибегнуть к lit de justice. Между тем возгорелась брошюрная борьба, и правительство запретило появившиеся против Тюрго памфлеты, на что парламент отвечал запрещением и сожжением упоминавшейся ранее брошюры Бонсерфа «О неудобстве феодальных прав» и даже привлечением её автора к суду. Тюрго взял последнего под свое покровительство – к великой радости Вольтера, следившего за всеми перипетиями этой борьбы Тюрго с защитниками старины; Вольтер находил брошюру Бонсерфа «превосходною книгою в интересе народа». Кроме эдикта о дорожной повинности, парламент представил «ремонстранцию» и против эдикта о цехах, установлявшего свободу труда, как одно из естественных прав личности, нарушение которого, как сказано было во введении к эдикту, не может быть узаконено ни давностью, ни силою власти. 12 марта состоялось в Версали lit de justice. Январские эдикты, которых парламент не хотел занести в свой регистр, были по приказанию короля, не согласившегося принять ремонстранции, включены вместе с четырьмя остальными в парламентский регистр, после чего и должны были получить законную силу. Тюрго оказался прав, когда советовал Людовику XVI не восстановлять парламенты. Действительно, они сделались главною помехою реформ. Если парижский парламент и был принужден принять эдикт о цехах, то в Бордо, в Тулузе, в Эксе, в Безансоне, в Ренне и в Дижоне эдикт этот так-таки и остался не внесенным в регистры. Протестуя против новых законов, парижский парламент находил их принципы опасными, нарушающими права собственности и влекущими за собой злоупотребление свободой; он отстаивал сословные и корпоративные привилегии и государственную опеку над личной свободой. Эдикт о цехах создал нового врага Тюрго и в среде парижской ремесленной олигархии, для которой свобода ремесленного труда была невыгодна. Кроме того, во время выработки шести эдиктов Тюрго пришел в столкновение и с другими министрами, и мало-помалу они его оставили.

К числу врагов Тюрго нужно отнести и духовенство. Это сословие видело в министре «философа» и ставило ему в вину его воззрения, касавшиеся религии и церкви. Министр-реформатор выразился однажды об отмене Нантского эдикта в том смысле, что, «желая угодить (flatter) Людовику XIV, обесславили религию». Кроме того, он, расходясь в этом отношении с старой практикой, подновлявшейся в эпоху просвещенного абсолютизма, находил, что король не должен быть главою веры, равно как и глава веры не должен быть королем: «английская супрематия и светская власть (папы) – вот две противоположные крайности одного и того же злоупотребления». Ставилось в вину Тюрго и то, что он настаивал на необходимости устранить из коронационной присяги Людовика XVI торжественное обещание всячески истреблять еретиков в своих владениях. Известно, что Морепа, не желавший ссориться с епископами, подал королю противное мнение, и Людовик XVI, не решившись выпустить из присяги слова о еретиках, прочитал их тем не менее крайне невнятно. Через несколько дней после коронации, происходившей в Реймсе, Тюрго передал королю «Мемуар о веротерпимости», где убеждал его «предоставить каждому своему подданному свободу разделять и исповедовать ту веру, в истинности которой каждого убеждает его совесть». В этом замечательном мемуаре, которого, к сожалению, мы не имеем в полном виде, Тюрго устанавливает права совести на основании принципов религии и естественного права и по отношению к «политическому интересу государства». Понятно, что церковная партия вооружилась против Тюрго, и граф Прованский, брат короля (будущий Людовик XVIII), даже написал против веротерпимого министра памфлет, а Людовику XVI стали доносить, что Тюрго не посещает мессы. Все это действовало на короля, а тут еще Мария Антуанетта была крайне недовольна экономным министром. Морепа заметил, что королева все более и более забирает вдасть над мужем, и решил, что для сохранения за собою министерского места особенно поддерживать Тюрго не стоит. Министерство не было однородным и солидарным, а для положения Тюрго было не безразлично, как относились к нему его товарищи при той ненависти, какая его окружала со всех сторон. Когда Вержен и Тюрго посоветовали Людовику XVI отозвать из Лондона бывшего там посланником гр. де Гюина (de Guines), бывшего в большом фаворе у Марии Антуанетты, последняя стала требовать у мужа не только всяких милостей для бывшего посланника, но даже отставки и заключения в Бастилию ненавистного ей министра. Слабый волею Людовик XVI, для которого мартовское lit de justice уже было причиной большого утомления, все более и более поддавался влияниям, враждебным для Тюрго, хотя и говорил, что только сам он, да этот министр действительно любят народ. Людовик XVI стал избегать свиданий с Тюрго, и тогда министр написал ему четыре письма, из которых два дошло до нас. «Я, писал он в одном из этих писем, смело шел (j'ai bravé) против ненависти всех, кто только имеет выгоду в злоупотреблениях. Пока я питал уверенность, что, благодаря поддержке вашего величества, я могу делать доброе дело, я ни на что не обращал внимания (rien ne m'а coûté). А какова теперь моя награда?.. Государь! я не заслужил этого, осмеливаюсь вам так сказать! Я изобразил вам все бедствия, причиненные слабостью покойного короля, я представил вам ход интриг, постепенно унизивших его авторитет. Осмеливаюсь просить вас перечитать это письмо и спросить себя, желаете ли вы подвергнуться тем же опасностям, скажу даже – опасностям еще большим».

Отставка Тюрго

Тюрго предостерегал далее короля по поводу смелого поведения парламентов, придворных интриг и слабости министерства, разделенного внутри, и жаловался на свое положение, одинокого и изолированного. Указывая на необходимость правительству быть солидарным и сильным, Тюрго писал еще: «никогда не забывайте, государь, что слабость привела Карла I на эшафот (а mis la tête de Charles I sur un billot), что она же делала из Людовика XIII и теперь делает из португальского короля коронованных невольников, и опять‑таки она же была причиной всех бедствий предыдущего царствовании. Вас считают слабым, государь, и бывают случаи, когда я боюсь, нет ли на самом деле в вашем характере этого недостатка, хотя я и видел истинное мужество (courage) с вашей стороны при других и более щекотливых обстоятельствах... Правду говоря, я вас, государь, не понимаю. Пусть вам наговорили, что у меня горячая и химерическая голова, но мне кажется, что все мною вам сообщаемое не похоже на предложения сумасшедшего». Тюрго ставил прямо вопрос о выборе между ним и Морепа и просил ответа, но Людовик XVI не отвечал и на это письмо, как и на два предыдущие. Король предпочел Морепа; Тюрго, казалось ему, хотел подчинить себе его волю, и он считал себя оскорбленным его письмами. Отставка не замедлила придти, а с нею не только прекратились дальнейшие реформы, но были отменены и те, которые Тюрго успел уже провести. План о «муниципалитетах» тоже не понравился Людовику XVI; на полях мемуара он прямо высказался против стремлений новатора, желающего «Франции более, нежели английской» (une France plus qu'anglaise). «Система г. Тюрго, писал он еще, только прекрасный сон, – утопия благонамеренного человека, но низвергающая установленные порядки. Идеи г. Тюрго опасны, и их новизна требует отпора».

После отставки своей Тюрго прожил еще пять лет среди научных и литературных занятий. Некоторые современники винили самого его, что он резкими чертами своего характера оттолкнул от себя людей, с которыми должен был ладить. Идеи Тюрго восторжествовали через восемь лет после его смерти. Как мы видели, историки ставили вопрос, не сделали бы реформы Тюрго излишнею революцию 1789 г., если бы ему удалось осуществить свои планы. Об этом можно говорить надвое: да, в том случае, если бы при поддержке Людовика XVI реформа могла совершиться мирно, и нет, если бы, наоборот, деятельность Тюрго сама вызвала революцию. В самом деле, если уже то немногое, что сделал Тюрго, подняло такую бурю, то дальнейшие его преобразования вызвали бы еще более страстную оппозицию парламентов; тогда правительству пришлось бы с ними вступить в борьбу, пришлось бы прибегнуть к произвольным мерам, как это было сделано при Людовике XV и как потом, уже после смерти Тюрго, вынужден был поступить сам Людовик XVI; но за парламент вступились бы и общественное мнение, и народная масса, как это и случилось позднее, а соединение консервативной оппозиции с либеральной и было началом крушения старого порядка. С другой стороны, кроме реформ, которые желал осуществить Тюрго, французы стремились еще и к политической свободе, и «la grande municipalité» Тюрго, не понравившаяся Людовику XVI, не удовлетворила бы и французской нации, в образованных кругах которой были популярны идеи Монтескье, Руссо и Мабли.

Попытка Тюрго была в сущности проявлением просвещенного абсолютизма среди особых обстоятельств, представлявшихся тогдашнею французскою жизнью. Многое из того, что задумал Тюрго, было осуществлено лишь революцией, а именно, введение самоуправления, освобождение крепостных, уничтожение феодальных прав, провозглашение религиозной свободы, свободы труда, равенства всех перед налогами и пр., но такова была и программа Вольтера, ждавшего осуществления всего этого от королевской власти. В 1776 г. французская монархия отказалась от выполнения программы Тюрго и бросилась в объятия клерикально‑аристократической реакции. Между тем обстоятельства вынуждали правительство идти по иной дороге. После реакции, последовавшей за падением Тюрго, оно дважды выступало на путь реформ: в первый раз при Неккере, за отставкой которого наступила новая реакция (1781), во второй раз при Калонне (1783 – 1787) и Ломени де Бриенне (1788), когда произошло полное объединение консервативной и либеральной оппозиций. В сущности и реформы, предлагавшиеся только что названными министрами, коренились в планах Тюрго. Министра‑реформатора постигла неудача, и рассматривая его деятельность, невольно вспоминаешь неудачу, постигшую преобразователя‑монарха, его младшего современника (Иосифа II): им пришлось встретиться с одной и той же консервативной оппозицией. Иного рода была причина неуспеха другого крупного государственного человека Франции той эпохи, также младшего современника Тюрго (Мирабо), который в 1789–1791 гг. столь же ясно понимал положение страны, как Тюрго в 1774–1776 годах.

Остановившись несколько подробнее на первых двух годах (1774–1776) царствования Людовика XVI, мы имели в виду представить единственный оригинальный и стройный план общей реформы, какой только был во Франции накануне революции. История следовавших затем преобразовательных попыток может быть рассказана короче, и на первое место выдвинуто, наоборот, то, что непосредственно подготовило переворот 1789 года[7].