Глава XXXII

 

Франция накануне революции

 

(продолжение)

 

Калонн и нотабли. – Последняя борьба с парламентами. – Решение созвать генеральные штаты. – Настроение французского общества. – Бомарше. – Общественное мнение и двор. – Влияние американской революции на общественное настроение. – Лафайет и французские добровольцы. – Обсуждение конституционных вопросов.

 

Литература по теме «Франция накануне революции»

Кроме сочинений Токвиля, Тэна (т. I.), Сореля (т. I), Guglia. Chérest'а Каутского, Jaurès'а и M. M. Ковалевского, указанных в I главе этого тома, и моей книге «Крестьяне и крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII в.», cm. Boiteau. Состояние Франции в 1789. – Raudot. Франция накануне революции. – Vic. de Broc. Франция при старом порядке. – Pisard. Франция в 1789. – Beaurepaire. Renseignements statistiques sur l'état de l'agriculture vers 1789. – G. d'Avenel. Hist. économique de la propriété, des salaires, des denrées. – Труды Babeau: Le village sous l'ancien régime. – Деревенская жизнь в старой Франции. – La ville sous l'ancien régime. – La vie militaire sous l'ancien régime. – La province sous l'ancien régime. – Paris en 1789. – Le parlement de Paris à Troye en 1787. – И. Ардашев. Провинциальная администрация во Франции за последнюю пору старого порядка, т. I (с собранием документов под заглавием «Les intendants de province sous Louis XVI»). – Wallon. Le clergé de 1789. – Chassin. L'église et les derniers serfs. – Sepet. Предпосылки революции. – Специально о финансовом положении см. Clamageran. История налогов во Франции. – Vuitry. Очерки о финансовом режиме Франции накануне революции. – Noël. Очерки о финансовой организации Франции. – De Nervo. Французские финансы при старой монархии. – Stourm. Les finances de l'ancien régime et de la révolution. – Bouchard. Sustème financier de l'ancienne monarchie. – А. Vuhrer. История общественного долга во Франции. – Gomel. Финансовые причины французской революции. – H. Бржеский. Податная реформа. Французские теории XVIII в. Ср. Клячин. Значение дореволюционного периода в истории Франции XVIII в. (Киевские «Университетские Известия». 1893).

 

Калонн

С падением Неккера усилилось влияние на короля Вержена, самого завзятого противника реформ и новых идей; например, в это время подверглась сожжению знаменитая книга Рейналя. С другой стороны, росло и раздражение. При Неккере вследствие новых займов государственный долг сильно увеличился, а тут еще увеличились и расходы, благодаря вмешательству Франции в войну за американскую свободу. Преемник Неккера, Жоли де Флёри, умел только увеличивать налоги да занимать деньги на самых обременительных условиях. Его сменили, но и новый министр, Ормессон, следовал той же политике, еще более расстроив финансы. Многие советовали призвать снова Неккера, но двор не хотел подчиниться экономии, а Людовик XVI и слышать не желал о реформах. Королева и граф д'Артуа вместе с Верженом рекомендовали на пост министра финансов угодливого и расточительного валансьенского интенданта Калонна, который уже прямо держался на практике знаменитого изречения Людовика XV: «после нас хоть потоп». Окончательно запутав дела, увеличив государственные долги и дефицит, истощив казну, раздражив общественное мнение, вызвав оппозицию парламентов против новых налогов, Калонн решился, наконец, описать королю всю безвыходность положения и рекомендовать «сильные средства» к устранению зла. Выслушав предложения министра, Людовик XVI, которому перед тем твердили, что дела идут превосходно, был удивлен: «но ведь вы, – сказал он Калонну, – приносите с собою все того же Неккера». – «Государь, – отвечал министр, – в данную минуту ничего лучшего нельзя придумать», – и указал на то, что нужно прибегнуть к помощи нации, допустив ее к участию в администрации. План Тюрго снова выступил на сцену, но обстоятельства изменились: в 1787 году дела были более запутаны, чем в 1774–76 гг.; общество было настроено более оппозиционно, да и к власти, особенно к легкомысленному Калонну, относились с недоверием. Желая при враждебном отношении парламентов опереться на сочувствие нации, они убедил Людовика XVI созвать собрание нотаблей, т. е. назначенных самим правительством представителей трех сословий, в былые времена заменявшее генеральные штаты. Правление Калонна подверглось со стороны этого собрания, состоявшего, главным образом, из привилегированных, самой строгой критике, и Калонн, всеми покинутый, вынужден был выйти в отставку.

Калонн

Калонн. Портрет работы М. Виже-Лебрён, 1784

 

 

Ломени де Бриенн и реформа парламентов

Его заменил архиепископ тулузский Ломени де Бриенн, возобновивший перед нотаблями проект своего предшественника о поземельном налоге, который падал бы одинаково на всех собственников королевства, а также план введения провинциальных собраний во всем королевстве и мысль о даровании протестантам прав гражданского состояния (без прав, однако, занимать должности и заниматься некоторыми профессиями, отнятыми у них в эпоху уничтожения Нантского эдикта). Нотабли согласились на эти реформы, но не хотели допустить, чтобы новый налог падал на всех равномерно. Когда они были распущены, против министерской реформы выступил парижский парламент, объявив, что лишь генеральные штаты имеют право давать согласие на новые налоги. Один из советников парламента, оказавшийся особенно несговорчивым, именно д'Эпремениль (между прочим приравнивавший дарование протестантам гражданских прав к вторичному распятию Христа) сделался героем дня. Пришлось прибегнуть к новому lit de justice, но и после этого парижский парламент протестовал. В августе 1787 г. он был сослан в Труа[1], но в сентябре был возвращен и возобновил свою оппозицию. Тогда хранитель печатей (garde des sceaux) Ламуаньон решился последовать примеру Мопу: эдиктом 8 мая 1788 г. у парламентов было отнято право делать ремонстранции, и провинциальные парламенты, ставшие на сторону парижского, должны были прекратить свою деятельность впредь до выработки новой судебной организации. И теперь, как и прежде, парламенты служили делу консервативной оппозиции; как и прежде, им оказывало поддержку общественное мнение, относившееся с недоверием к правительству; в некоторых местах произошли даже народные волнения, принявшие характер сопротивления властям в защиту парламентов. Ломени де Бриенн был отставлен, парламенты были снова восстановлены, и судебная реформа Ламуаньона так-таки и не осуществилась.

 

Вторичное министерство Неккера и вопрос о созыве генеральных штатов

Во время этой последней борьбы с парламентами все настойчивее и настойчивее раздавалось требование, чтобы были созваны генеральные штаты. Уже в собрании нотаблей, созванных Калонном, о штатах заговорил один из представителей дворянства, проникнутый новыми политическими идеями: это был Лафайет[2], герой американской войны за независимость. Выше было упомянуто, что на генеральные штаты сделал ссылку и парижский парламент во время борьбы с Ломени де Бриенном. В провинциальных собраниях, только что введенных этим министром в разных частях Франции, тоже раздавались голоса о необходимости созыва генеральных штатов. Их требовали, кроме того, провинциальные штаты Дофинэ, собрание духовенства в 1787 г., требовало и общественное мнение без различия партий. Людовику XVI пришлось уступить. В декабре 1787 г. он обещал созыв государственных чинов Франции через пять лет, но события приблизили этот срок. После неудачи, постигшей Ломени де Бриенна, в министерство снова был призван Неккер, и вторично собранные нотабли (ноябрь 1788 г.) также высказались за необходимость созыва генеральных штатов. Мы останавливаемся весьма коротко на этой эпохе, но, собственно говоря, события, которые непосредственно привели к падению старого порядка, начинаются с созвания нотаблей, и в этот период сопротивление предначертаниям власти шло со стороны привилегированных, которые сами начали разрушение старого порядка[3]. Несмотря на сказанное, по недостатку места мы остановимся больше на выступлении на сцену новых факторов.

 

Бомарше

Портрет Бомарше

Пьер де Бомарше. Портрет работы Ж.-М. Наттье, ок. 1755

Если привилегированные в царствование Людовика XVI каждый раз вступали на путь оппозиции, когда правительство вынуждалось на реформы, задевавшие их интересы, то, с другой стороны, общая реакция клерикально-аристократического характера после Тюрго и Неккера, дурное ведение дел неспособными министрами, только ухудшавшими и без того неприглядное положение страны, борьба правительства с парламентами, на которые французы смотрели, как на защитников свободы, безрассудное поведение двора, продолжавшего тратить (особенно при Калонне) большие суммы денег на роскошь, на увеселения, на разного рода подачки, – все это страшно раздражало и те круги общества, которые желали реформ, понимали настоящее положение дел, одушевлялись новыми политическими идеями и видели в тогдашнем дворе главную помеху в деле осуществления настоятельных требований времени. Не нужно забывать, что к началу царствования Людовика XVI французская литература XVIII в. уже дала все самое существенное, что ее характеризует, и успела воспитать общественное мнение в известном направлении. На Людовика XVI общество возлагало самые блестящие надежды – и разочаровалось. Сами привилегированные показывали народу пример сопротивления власти. Некоторые события довершили развитие оппозиционного духа. Одним из таких событий было появление на сцене двух комедий Бомарше. Этот писатель-авантюрист, нравственные качества которого совсем не соответствовали общественной роли, какую ему пришлось играть, сделался весьма популярным человеком еще после своего столкновения с «парламентом Мопу». Боясь оваций ему со стороны общества, разные круги которого – и консервативные, и либеральные – видели в Бомарше как бы своего трибуна, правительство запретило представление его комедии «Севильский цирюльник», хотя само же потом пользовалось услугами её автора по части секретных поручений за границей, имевших подчас мало общего с политикой (например, нужно было добиться уничтожения одного пасквиля против графини дю Барри и предупредить появление другого на Марию Антуанету). В 1775 г. после многих цензурных пересмотров дозволили, однако, поставить на сцену «Севильского цирюльника», но первое же представление, имевшее блестящий успех, вызвало в пьесе некоторые сокращения, так как в ней было много заявлений оппозиционного свойства по отношению к высшему свету. После этого Бомарше служил, главным образом, торжеству новых идей, сделался – не без помощи правительства – поставщиком для армии американских инсургентов, потом с большими затруднениями издал полное собрание сочинений Вольтера, выбрав для этого один городок на баденской территории и т. п. Одним словом, деятельность его становилась все сознательнее, и вот он пишет новую комедию «Свадьба Фигаро» уже с прямыми и очень смелыми намеками на современность. Четыре года ее рассматривала и пересматривала цензура, а пока Бомарше читал комедию в разных кружках и поставил на любительской сцене. Людовик XVI объявил прямо, что в его царствование эта комедия играться не будет, потому что для того, чтобы оправдать её содержание, нужно было бы немедленно уничтожить Бастилию; но ловкий и настойчивый сатирик добился-таки разрешения, и пьеса дана была на публичной сцене в 1784 г. Успех был колоссальный. Людовику XVI сделали на Бомарше донос в оскорблении величества, и он написал, играя в карты, на пиковой семерке приказ об аресте Бомарше. «Свадьба Фигаро» была направлена против знати, достигающей всех благ, «потрудившись лишь родиться», против двора, где «тайна успеха заключается в словах: давать, брать и требовать», против законов, «снисходительных к богачам, суровых к беднякам», и т. п. Надменным и бездарным вельможам Бомарше противопоставил способного разночинца Фигаро. Финансовые операции обогатили автора оппозиционных комедий, и он рядом с Бастилией построил себе дом, сад которого был украшен статуями энциклопедистов. Впрочем, Бомарше не видел, куда направляется общественное течение, и верил еще в возможность реформы сверху. Ему, однако, пришлось увидеть революцию, во время которой он еще раз вернулся к испытанному уже прежде средству обогащения путем поставок в армию. Успех комедий Бомарше был одним из признаков крайне неблагоприятного старым порядкам общественного настроения.

 

«История с ожерельем королевы»

Двор окончательно дискредитировал себя в глазах общества, и «австриячка» Мария Антуанетта, которую стали называть «госпожой Дефицит», сделалась особенно непопулярною в публике. Знаменитая история с ожерельем (l'affaire du collier) доказывает, как дурно смотрело на королеву французское общество[4].Кардинал де Роган, епископ страсбургский, попал в немилость при дворе и из всех сил пытался вернуть себе расположение королевы, особенно бывшей к нему неблагосклонною. Одна авантюристка, называвшая себя графиней Ламотт, и известный шарлатан Калиостро, снискавший большой успех среди легковерной аристократии своими познаниями в тайных науках и вызовами духов, стали эксплуатировать Рогана. Узнав, что королева отказалась по неимению денег от покупки страшно дорогого ожерелья, которое ей очень понравилось, графиня Ламотт убедила кардинала, что ему легко будет вернуть милость королевы покупкою для неё этого ожерелья; Калиостро помог ей в этом деле, причем было устроено тайное свидание Рогана с какою-то женщиной, переодевшейся королевою. Ожерелье было приобретено в долг за поручительством Рогана, увезено в Англию и там продано, а кардинал, и не подозревавший тут никакого обмана, очень удивлялся, видя, что Мария Антуанетта не надевает ожерелья. Когда он не получил ожидавшейся им министерской должности, а ювелир, продавший ожерелье, – должных ему денег, обман вскрылся (1785). Епископ страсбургский был арестован во время торжественного богослужения, предан суду вместе с обманщицей графиней, и начался скандальный процесс. Роган был освобожден, графиню клеймили и приговорили к тюремному заключению на всю жизнь, но она бежала из тюрьмы и потом участвовала в раздувании всей этой истории, бросившей тень и на королеву. Публика готова была верить всему дурному и сильно подозревала Марию Антуанетту в том, что она была тут не без греха. На двор посыпались памфлеты, которыми мстила за свое бесчестие и оскорбленная фамилия де Роганов.

 

Влияние на Францию североамериканской войны за независимость

Одно событие в области внешней политики также весьма сильно подействовало на французское общественное мнение[5]. Восстание английских североамериканских колоний против своей метрополии (1774) и начавшаяся между ними война, объявление колониями своей независимости от Англии (1776) и образование из них республики Северо-Американских Соединенных Штатов, появление во Франции знаменитого американского патриота Бенджамина Франклина, искавшего помощи своей родине, участие в этой войне нескольких выдающихся французских добровольцев и, наконец, посылка самим правительством на помощь американцам войска под начальством Рошамбо, – все это страшно взволновало французское общество. Оно весьма близко приняло к сердцу дело политической свободы в Америке, видя в восстании английских колонистов и в образовании нового свободного государства применение тех политических принципов свободы и равенства, которые проповедовались французской литературой. Успех новой республики, подтвержденный версальским миром (1783), по которому европейские государства признавали независимость Соединенных Штатов, окрылял надежду французов на то, что новые идеи восторжествуют и на своей родине. Громадное большинство французского общества не знало, что колонии давно пользовались и самоуправлением, и правами личной неприкосновенности своих граждан, и религиозною свободою, и гражданским равенством, и не обращало внимания на то, что на девственной почве Америки не было тех исторических сил – королевской власти, католического клира и феодальной аристократии, существование которых во Франции отражалось не на одних политических и социальных порядках, но и на всех привычках инравах нации. Общество видело только освобождение целого народа от угнетения, которое имело, однако, совсем иной характер, чем то, на какое могли жаловаться французы, – и видело, что в данном случае играли роль новые политические идеи, как бы выросшие во Франции и оттуда перенесенные в Америку. Поскольку принципы индивидуальной свободы, разделения властей, народного верховенства осуществлялись в учреждениях новой республики, они были в сущности наследием долгого развития самой английской жизни: английские колонисты, гонимые на родине в эпоху деспотических Стюартов, впервые принесли их с собою на новую почву и уже тогда осуществили их в своем быту. Идеи эти продолжали между тем развиваться и в самой Англии, именно в её политической литературе, которая, как известно, сильно повлияла на литературу французскую. То, что последняя развивала, защищала, доказывала в области отвлеченного умозрения, уже осуществлялось ранее этого в жизни североамериканских колонистов. Между старыми американскими порядками и новыми французскими идеями было несомненное родство; вот почему французские политические принципы естественных прав личности, гражданского равенства, народного верховенства, разделения властей были приняты американцами, для которых они имели характер философской обосновки отношений, и без того осуществлявшихся их жизнью; вот почему и французам не знавшим фактических отношений, могло показаться, что американцы у себя создали все это вновь на основании новых политических идей. Сами американцы помогли образованию такого мнения между прочим и своей знаменитой декларацией 1776 г. Когда в 1774 г. американские патриоты, представители отдельных провинциальных собраний, съехались на общий конгресс в Филадельфии, они составили здесь декларацию прав по образцу декларации английской, изданной после второй революции; её назначением было подействовать на общественное мнение в Англии, и потому конгресс ссылался в ней преимущественно на разные статуты и грамоты английского государственного права, допустив, впрочем, ссылки и на право естественное. Это было еще перед началом восстания, но когда война с Англией началась, и колонии решились отложиться от метрополии, то конгресс составил вторую декларацию и на этот раз уже для всего цивилизованного мира: здесь уже не было такой надобности ссылаться на государственные законы Англии, мало известные в других странах, почему и были выдвинуты вперед уже аргументы новой политической философии, т. е. ссылки на естественные права людей и народов, права их на равенство, свободу, стремление к счастью и самоуправление. Целый народ исповедовал эти принципы, и впечатление этого факта на французов было весьма сильное Страстное увлечение этой декларацией выразилось в некоторых сочинениях эпохи например, в «Révolution de l'Amérique» (1781) аббата Рейналя, который, между прочим, писал: «зачем у меня нет гения и силы речи знаменитых ораторов Афин и Рима! С каким величием духа я воспрославил бы благородных мужей, которые своим терпением, своею мудростью, своим мужеством соорудили это великое здание!» и пр. И далее: «героическая страна! мой преклонный возраст не позволяет мне побывать в тебе. Никогда не увижу я себя среди почтенных мужей твоего ареопага, никогда мне не доведется присутствовать при совещаниях твоего конгресса! Я умру и не увижу жилища веротерпимости, нравственности, законности, добродетели и свободы! Свободная, святая земля не скроет моего праха, но я, по крайней мере, желал бы этого, и моими последними словами будут молитвы к небу о твоем благоденствии». Декларацию 1776 г. и американские порядки просдавляли еще Мабли (Notre gloire ou nos rêves, Observations sur le gouvernement et les lois des Etats-Unis de l'Amérique), Бриссо (Nouveau voyage dans les Etats-Unis de l'Amérique, 1788), Кондорсе и др.

 

Лафайет и Франклин

Увлечение французов Америкой выразилось не на одних словах. Многие сочли своим долгом оказать помощь Соединенным Штатам в то время, как некоторые представители старых порядков, немецкие князья, наоборот, помогали Англии, отдавая ей за деньги своих солдат[6]. Одним из первых французов на помощь молодой республике пришел Бомарше в качестве поставщика и политического агента французского двора, сначала тайно покровительствовавшего инсургентам. Другим выдающимся защитником американской свободы быль маркиз де Лафайет, которому пришлось впоследствии играть одну из наиболее видных ролей в истории революции. Увлеченный декларацией 1776 г., он решился служить «сынам свободы» своей шпагой. Ему было только 19 лет, когда он, лейтенант французской службы, на свой счет снарядил корабль «Победу» и с другими офицерами отправился в Америку под менторством немецкого барона Кальба, тоже офицера французской службы. Общественное мнение было так настроено в пользу американцев, что само правительство подчинилось общему увлечению, тем более, что имело давно в виду извлечь выгоду для себя из ослабления Англии. В начале 1778 г. между Францией и новой республикой был заключен союз. Пребывание в Париже в эпоху американской войны знаменитого Франклина усиливало еще более энтузиазм: старик в черном квакерском сюртуке, без галунов, лент и орденов, с седыми волосами без пудры и парика, простой в обращении, приветливый, разумный в речах, представлялся, как истинный тип «республиканца» в духе героев Плутарха и идеальный человек, какого создавал в своем воображении Руссо. Везде, где ни появлялся Франклин, ему устраивались овации; его портреты можно было видеть повсюду. Д'Аламбер в академии наук приветствовал его, как человека, «исторгнувшего у неба молнию и скипетр из рук тиранов»[7]. Вольтер, приехавший в Париж в год своей смерти, пожелал видеть Франклина, и когда тот явился к нему с своим внуком, благословил последнего словами: «Бог и свобода». В 1779 г. Лафайет приезжал во Франции из Америки, где проникся глубочайшим уважением к Вашингтону. Его приняли в Версале благосклонно, хотя по поводу его энтузиазма к Америке Морепа говорил, что молодой маркиз, охотно разграбил бы Версаль, чтобы добыть средств на одежду для американских солдат. Военным министром во Франции назначен был в это время родственник Лафайета, маркиз Сегюр, который и добился посылки в Америку вспомогательного войска. Когда война окончилась, французы, сражавшиеся за американскую независимость, возвратились, исполненные глубокого уважения ко всему, что видели в стране новой свободы. Мы уже знаем, что сочувствие к американским порядкам отразилось и на тогдашней политической литературе. Не только декларация 1776 г., но и пенсильванская конституция, особенно проникнутая демократическим духом, останавливали на себе внимание французских публицистов, получавших в них повод поднять в печати конституционные вопросы. Кроме Мабли, оказавшего своими идеями влияние на составителей первой французской конституции, но не дожившего до революции, в обсуждении этих вопросов участвовали будущие деятели революции: Бриссо и Кондорсе. Первый дважды ездил в Америку и написал сочинение об этой стране. В Америке, между прочим, ему пришлось выслушать мнение, что едва ли Франция подготовлена к той свободе, какою пользуются Америка и (не в такой степени) Англия Тем не менее он сильно надеялся на то, что в Европе последуют образцам, данным конституциями отдельных американских штатов. Кондорсе в «Мыслях о деспотизме», появившихся уже после того, как решено было созвать генеральные штаты, проводил ту идею, что знакомство с американскими учреждениями должно помочь возрождению Франции, и рекомендовал начать дело с декларации прав человека, на которых покоятся права нации. Нельзя сказать, чтобы эти писатели обнаружили полное понимание складывавшихся в Америке политических порядков (как и Монтескье не вполне понимал истинный характер английской конституции), но дело в том, что американские события послужили толчком к новому возбуждению во Франции политической мысли и притом как раз пред самым созванием генеральных штатов. Благодаря связям, образовавшимся между американскими политическими деятелями и некоторыми французами (например, между Вашингтоном и Лафайетом), в Америке с большим интересом следили за всем, что происходило во Франции. Некоторые из американцев высказывали свои желания относительно Франции и давали советы французам. В числе их был и американский посланник в Париже Джефферсон, один из авторов декларации 1776 г. Он сам в одном письме весьма ясно указал на то, что «американская война пробудила мыслящую часть французского общества от сна деспотизма, в который оно так долго и так глубоко было повергнуто». Дом Джефферсона сделался даже сборным пунктом для поклонников Америки. Благодаря всему этому, «американофильство» сделалось одним из источников, из которых вытекло политическое движение 1789 г.



[1] Babеаu. Le parlement de Paris à Troyes en 1787.

[2] Новейшее сочинение о Лафайете, Bardoux, а по-русски В. Я. Богучарского «Маркиз Лафайет, деятель трех революций» (составлено главным образом по Барду).

[3] Об этом периоде есть старые (конца прошлого века) сочинения Montjoye и Lametha, но в новое время ими обыкновенно пренебрегали. Несколько лет тому назад этими годами (1787–1789) занялся Chérest в книге «La chute de l'ancien régime», к сожалению, неоконченной (вышло два тома и половина третьего). Автор, решительный консерватор, как он сам себя аттестует в предисловии, приступал к своему исследованию с предвзятою мыслью, что Франция могла бы преобразоваться легально и мирно, одним прогрессом идей, одною силою вещей, но изучение истории 1787 и 1788 гг. произвело на него иное впечатление: «чем более, говорит он, я углублялся в подробности действительной истории, тем более моим умом овладевало противоположное убеждение». Шерест показывает, как революция началась наверху, т. е. пошла со стороны привилегированных, которые оказывали сопротивление королевской власти и призывали народ к мятежу. Заметим, что автору, когда он приступал к своему труду, было более пятидесяти лет. Научный дух историка победил в нем предвзятое мнение человека партии. С Тэном произошло наоборот: он хотел изучать историю революции, как натуралист изучает метаморфозы насекомого, но не удержался на этой позиции и как раз оказался весьма пристрастным в своих суждениях.

[4] Compardon. Marie Antoinette et le procès du collier.

[5] Касаемся здесь североамериканских событий лишь по отношению к тому влиянию, какое они оказали на Францию. См. общие сочинения Банкрофта (Hist. of the american revolution и History of the United States), Laboulaye (Hist. des Etats-Unis, пер. по-русски), Неймана (Gesch. der Vereinigten Staaten von Amerika, перев. по-русски, как и соч. Циммермана), И. Мижуева (Великий раскол англосаксонской расы) и др. Об участии Франции в американской войне за независимость см. Doniol. Hist. de la participation de la France а l'établissement des Etats-Unis d'Amérique. – T. Balch. Французы в Америке. – Bancroft. Hist. de l'action commune de la France et de l'Amérique (перев. с английскаго). См.еще указанную книгу Ломени о Бомарше и статью М. М. Ковалевского «Англомания и американофильство во Франции XVIII века» («Вестник Европы» 1892) а также его «Происхождение современной демократии».

[6] Fr. Kapp. Der Soldatenhandel deutscher Fürsten nach America. Ему же принадлежат биография Ф. Штейбена (Steuben), генерала американской службы, явившегося туда из Европы при посредстве Бомарше, и биография ген. Кальба, немца на французской службе.

[7] Eripuit coelo fulmen sceptrumque tyrannis. Франклин изобрел громоотвод.

 

Подзаголовки разделов главы даны автором сайта для удобства читателей. В книге Н. И. Кареева они отсутствуют.