ЛЕКЦИЯ XXIV

 

Отношение крестьян к реформе 19 февраля 1861 г. – Волнения и беспорядки, сопровождавшие введение Положения 19 февраля. – Бездненская катастрофа. – Впечатление этих фактов на общество. – Реакция в правительственных сферах в 1861 г. – Валуевская политика. – Отношение общества к правительству. – Первые проявления «нигилизма» в 1861 г. – «Русское слово». – Оппозиционное настроение дворянства. – Его два крыла. – Тверская история 1862 г. – Конституционное движение и различное настроение в дворянских кругах. – Настроение торгово-промышленных сфер. Эволюция в этой среде после Крымской кампании и причины образования в ней оппозиционного настроения.

 

Отношение крестьян к реформе 1861

Крестьяне, пока разрабатывалась реформа, с необыкновенным терпением в течение четырех лет выжидали решения своей участи. Неоднократно в течение этого времени, когда враги крестьянской реформы старались запугать Александра II и указывали ему на якобы готовящиеся волнения, Александр говорил, что он этому не верит, потому что со всех сторон до него доходят сведения о полном спокойствии крестьян. И действительно, до момента объявления воли наружное спокойствие среди крестьян было необычайное. Но когда Положение было объявлено, а оно объявлялось торжественно на местах, причем манифест прочитывался в церквах, а Положение давалось каждому помещику и каждому сельскому обществу, – то немедленно среди крестьян началось то брожение, которым давно уже пугали правительство враги реформы[1].

В большей части уездов никаких мер к тому, чтобы крестьяне правильно поняли Положение, принято не было, и только в очень немногих местностях, где губернаторами были люди более разумные, как, например, в Калужской губернии, где был тогда губернатором Арцимович, были приняты меры, чтобы крестьяне могли ориентироваться в Положении, и им были сразу указаны те статьи закона, которые наиболее ярко давали понять, в чем сущность произведенной реформы. Но надо сказать, что не только в тех местах, где не было этого сделано, но даже в Калужской губернии, где дело было поставлено лучше, чем где-нибудь, все-таки при объявлении воли и помещикам, и крестьянам пришлось пережить целый ряд недоразумений. Оказалось, что крестьяне так спокойно и терпеливо вели себя эти четыре года, ожидая, что им будет предоставлена «полная воля», а это значило в их глазах, что тотчас же падет всякая власть помещиков и что они получат в собственность без всякого выкупа не только всю ту землю, которою они пользовались при крепостном праве, но даже и помещичью землю, за которую уже царь помещикам будет платить «жалованье». Разумеется, когда им было предъявлено Положение 19 февраля и когда они из него увидели, что на неопределенное время сохранятся повинности – или барщина, или оброк, – и что им предстоит еще, может быть, отрезка земли, когда они увидели, что с помещиками они остаются связанными впредь до выкупа, а выкуп может последовать только по добровольному соглашению обеих сторон, то они убедились, что это вовсе не та воля, которую они ожидали; они решили, что царь не мог дать такую волю, что настоящую волю помещики скрыли, а объявленная воля есть воля подложная. И вот на этой почве возник целый ряд волнений и беспорядков. Правительство, предвидя возможность этих волнений, во все губернии командировало особых лиц, которые, не имея звания генерал-губернаторов, имели, однако, почти те же полномочия, которые обыкновенно даются генерал-губернаторам в чрезвычайных обстоятельствах. Это были генерал-адъютанты, свитские генералы и флигель-адъютанты императора; при малейшем волнении или беспорядках они имели право усмирять крестьян всеми мерами, включая распоряжение военными командами и право стрелять в народ и т. д. И вот, когда крестьяне, признавая объявленную волю подложной, а иногда вычитывая из самого Положения 19 февраля небывалые статьи, соответствующие их ожиданиям, отказывались выходить на барщину и платить наложенные на них оброки и повинности помещикам, то эти генералы, по своему произволу и взгляду, принимали те или другие меры. В некоторых местностях, где это были более доброжелательные или просто более разумные и терпеливые люди или где крестьяне были менее резко настроены, им удавалось одними убеждениями привести крестьян к спокойствию, а в некоторых местностях дело дошло до кровавых усмирений: так, в селе Бездна Пензенской губернии произошел кровавый инцидент, при котором – благодаря тому что крестьяне были бурно настроены и предводительствуемы фанатиком тогдашней народной идеологии, своим односельчанином Антоном Петровым, – в конце концов генерал Апраксин, заведовавший их усмирением, приказал стрелять, причем было убито, по преуменьшенным официальным данным, 55 человек и около 70 ранено (на самом деле гораздо больше), а остальные смирились. Это происшествие в связи с другими, где была тоже стрельба или массовые расправы с телесным наказанием, подействовало очень угнетающим образом на все общество. После бездненской катастрофы в Казани студенты во главе с молодым профессором Шаповым отслужили демонстративную панихиду. Когда весть об этом пришла в Петербург, то император Александр положил собственноручную резолюцию, чтобы монахов, которые служили эту панихиду, сослать в Соловки, а Шапова выслать в Петербург. Это было первым решительным проявлением общественного недовольства в демократических слоях общества и соответствующих правительственных репрессий[2].

 

Консервативное наступление на крестьянскую реформу

Петр Валуев

Петр Валуев. Фото 1864-1866

Надо сказать, что в высших сферах в это время произошла значительная перемена – как раз в том ведомстве, которому предстояло проводить реформу. Именно: в виде как бы уступки помещикам, которые были задеты крестьянской реформой, министр внутренних дел Ланской и его ближайший помощник Милютин были уволены от своих должностей, хотя и в милостивой форме. Ланской был возведен в графское достоинство, а Милютин был сделан сенатором с правом уехать за границу. Министром внутренних дел был назначен Валуев, который являлся заведомым противником Положения 19 февраля и того направления дела, какое оно получило в редакционных комиссиях. Во время прохождения дела через Главный комитет Валуев помогал противникам проекта редакционных комиссий, министру государственных имуществ Муравьеву и шефу жандармов Долгорукову, которые пользовались его соображениями, изложенными им в особой записке, для решительного сопротивления тому исходу реформы, который был проектирован редакционными комиссиями.

Теперь Валуев объявил, что он ставит себе задачей «строгое и точное введение в действие положений 19 февраля, но в примирительном духе». На самом деле, как скоро выяснилось, он имел в виду, несомненно, – насколько это допускалось законом, а иногда даже и насилуя или перетолковывая закон, – повернуть дело в пользу помещиков. Это обнаружилось тотчас же, как только он приступил к практическим действиям. Введение реформы лежало на мировых посредниках, их уездных съездах и на губернских по крестьянским делам присутствиях. Ланской перед своей отставкой успел разослать обстоятельный и очень важный циркуляр, где давал указания губернаторам, из каких лиц должны быть назначены мировые посредники[3]. Он указывал, что так как мировые посредники назначаются губернаторами из дворян по спискам, составленным дворянами же, то необходимо очень осторожно их выбирать, допуская к этой должности таких только лиц, которые известны своей справедливостью и доброжелательным отношением к интересам крестьян и относительно которых можно сказать, что они будут пользоваться доверием крестьян. И действительно, наиболее благонамеренные из губернаторов, общий состав которых Ланской значительно улучшил за время своего управления министерством, подобрали мировых посредников довольно удачно. Вообще, надо сказать, что мировые посредники первого призыва оставили по себе очень хорошую память как люди справедливые, преданные тому делу, которому они были призваны служить, и положившие все свои силы на проведение реформы[4]. Так как положение их было довольно самостоятельное – уволить их можно было только предав суду по распоряжению Сената, которым они утверждались в должности, – то они были достаточно независимы от властей предержащих – как губернских, так и центральных – и потому могли следовать закону и по совести решать дела. Поэтому когда во многих местностях им пришлось столкнуться с интересами крупных и влиятельных помещиков и те начали жаловаться Валуеву, а Валуев всячески стал эти помещичьи интересы поддерживать, то ему пришлось потерпеть на этом пути решительную неудачу. Мировые посредники очень энергично дали отпор попыткам правительственного давления. Раздраженный неудачей, Валуев повел против мировых посредников специальную кампанию, пытаясь через губернские присутствия привести их в субординацию. В конце концов, убедившись в невозможности подчинить их своему влиянию или просто увольнять, Валуев стал через губернские присутствия пытаться под предлогом экономии сократить число должностей мировых посредников в разных уездах, с оставлением за штатом, конечно, наиболее строптивых посредников. Но мировые посредники пошли тогда на пожертвование своими материальными интересами и заявили, что если дело касается экономии, то они согласны уменьшить свое жалованье наполовину или на треть, с тем чтобы их сохранили в прежнем составе, так как иначе они не смогут привести дело в исполнение в течение тех двух лет, которые им были на это даны. Таким образом, и эта уловка Валуева не привела к цели. Валуев мог гораздо сильнее давить на губернаторов, так как они гораздо больше от него зависели, и действительно, те губернаторы, которые честно отстаивали Положение 19 февраля и строго стояли на почве закона, или были уволены в отставку, или попали против воли в Сенат. В конце концов, однако же, несмотря на все эти ухищрения, благодаря стойкости мировых посредников Положение 19 февраля все-таки было проведено в большей части местностей в жизнь в том виде, в каком оно было издано, и закон, за исключением немногих нарушений, был на этот раз приведен в исполнение удовлетворительно.

 

Начало нигилизма

Несмотря на это, уже те перемены на верхах, которые имели смысл явной для всех уступки реакции, – замена Ланского Валуевым, вся валуевская политика, которая сильно чувствовалась обществом, а также кровавые события и подавления беспорядков, которые произошли весною 1861 г., – все это послужило к чрезвычайному возмущению передовой интеллигенции, что отразилось весьма резко и на настроении журналов того времени.

В этот момент к числу наиболее радикально настроенных органов наряду с «Современником» присоединился еще журнал «Русское слово», который был основан в 1859 г. графом Кушелевым, но первые два года не имел определенного направления. С 1861 г. душой «Русского слова» сделался представитель юного поколения – новый двадцатилетний публицист Писарев, вступивший на литературное поприще с таким же блеском и силой, как и его непосредственный предшественник Добролюбов, скончавшийся в ноябре 1861 г. двадцати пяти лет от роду, но сумевший прочно вписать свое имя в историю русской литературы.

Впрочем, направление «Русского слова», в сущности, значительно отличалось от направления «Современника». «Современник» был органом преимущественно политическим и социальным, и в этих вопросах он являлся представителем самых левых общественных групп того времени. «Русское слово» было органом «нигилистическим», употребляя термин, около этого времени введенный Тургеневым (в его романе «Отцы и дети»).

Один из представителей того же поколения, доживший до наших дней, известный эмигрант князь П.А. Кропоткин характеризует это явление в других терминах. Он говорит, что это была «борьба за индивидуальность»; во главу угла здесь ставилось освобождение личности, освобождение ее прежде всего от вековых бытовых условий и предрассудков, которые держали человеческую личность в своих путах. Главной задачей младшего поколения людей 60-х годов и сделалось освобождение личности от этих семейных, общественных, бытовых и религиозных пут. Одним из главных способов, ведущих к этой цели, Писарев считал распространение естествознания, популяризацию выводов естественных наук, полагая, не без основания, что это – наилучшее оружие в борьбе с теми предрассудками и верованиями, которые проникали в старинный уклад русской жизни. Он не щадил никаких авторитетов, яростно на них нападал, и таким образом, несмотря на то что вопросам политическим он уделял мало внимания, считая, что освобождение личности должно быть само по себе панацеей против всех неустройств жизни, все же его разрушительные тенденции и страстная борьба с авторитетами всякого рода казались власти еще более опасными, чем социалистические тенденции «Современника». Пропаганда «Современника» и «Русского слова», еще не полемизировавших тогда между собой, начинала вызывать опасения не только со стороны правительства, но и со стороны многих умеренных сторонников прогресса в среде тогдашних общественных деятелей[5].

 

Олигархический конституционализм среди русских дворян

Что касается настроения дворянства, то оно, как и раньше, делилось на два крыла. Одно крыло представляло течение олигархически-крепостническое, которое теперь, по упразднении крепостного права, главным образом было занято вопросом о компенсации, которую дворянство могло получить от правительства, чтобы сохранить свое преобладающее значение в стране. Такую компенсацию представители этого течения видели в расширении политических прав одного дворянства по возможности без соответственного расширения прав других сословий, почему и можно назвать это течение олигархическим.

Другое крыло оппозиционно настроенного дворянства представляло течение либерально-демократическое. Это крыло заимствовало свою идеологию главным образом от той группы прогрессивно настроенных дворян, которые больше всего проявили себя в Тверской губернии, именно в Тверском губернском комитете и в тех заявлениях, которые они делали и в дворянских собраниях 1859 г., и в редакционных комиссиях устами своих депутатов.

Идеи этой части дворянства распространились в то время среди довольно широких слоев дворян-помещиков главным образом промышленных нечерноземных губерний. Впоследствии Н. К. Михайловский присвоил им характерное наименование «кающихся дворян».

Течение олигархическое встретило значительную поддержку в самом Министерстве внутренних дел, руководимом Валуевым, который готов был дать дворянству некоторую компенсацию. Действуя в этом именно направлении, он, с одной стороны, пытался изменить те предложения, которые были уже раньше намечены в Министерстве внутренних дел относительно введения земского самоуправления, в том смысле, чтобы организовать это самоуправление на более аристократических началах, а затем, несколько позже, в 1863 г., высказывался даже за предоставление дворянству некоторого участия и в верховном управлении если не законодательного, то законосовещательного характера. Во время польского восстания он представил императору Александру доклад, в котором заявлял, что ввиду верноподданнических и патриотических стремлений русского дворянства важно дать ему, так сказать, шаг вперед перед хлопотавшим тогда о восстановлении конституции 1815 г. польским дворянством[6].

Вскоре взгляды либерально-демократической части дворянства получили яркое выражение в известной тверской истории, разыгравшейся в самом начале 1862 г.

Оппозиционное течение либерально-демократического характера проявилось в 1861 г., как и прежде, с самого начала развития крестьянской реформы, резче всего в Тверской губернии. Там находились наиболее сознательные и определенные представители этого течения, и это обстоятельство не замедлило сказаться, когда вслед за объявлением воли предложено было во время ближайших дворянских собраний обсудить вопрос об организации земельного кредита для помещиков. Тверское дворянство нашло, что, собственно говоря, вопрос этот дутый и что является он лишь вследствие того, что крестьянская реформа не разрешена путем обязательного выкупа с выдачей дворянам немедленно выкупной суммы, которая совершенно удовлетворила бы нужду помещичьих хозяйств в денежном капитале для найма рабочих и на разумные улучшения. Если же считать мелиоративный кредит необходимым, то он необходим не только дворянству, а и всем вообще земледельцам, без различия сословий, в том числе и для крестьян. Этот вопрос тверское дворянство находило возможным рассматривать лишь по совокупности со всеми прочими нуждами данного момента, которые вытекают из вопросов, поставленных, но не разрешенных крестьянской реформой. В частности, для установления правильного и хорошо организованного частного кредита собрание признавало необходимыми следующие реформы: 1) преобразование финансовой системы управления в том смысле, чтобы оно зависело от народа, а не от произвола; 2) учреждение независимого и гласного суда; 3) введение полной гласности во все отрасли управления, без чего не может быть никакого доверия к правительству, а следовательно, и к прочности существующего государственного порядка; 4) уничтожение антагонизма между сословиями. Когда эти реформы будут осуществлены, тогда, в сущности говоря, вопрос о кредите, по мысли тверского дворянства, мог бы разрешиться сам собою, без вмешательства государства и без помощи государственного казначейства. Затем в постановлении тверского дворянства было сказано: «Дворянство, будучи глубоко проникнуто сознанием необходимости выйти из этого (междусословного) антагонизма и желая уничтожить всякую возможность упрека в том, что оно составляет преграду на пути общего блага, объявляет перед лицом всей России, что оно отказывается от всех своих сословных привилегий... и не считает нарушением своих прав обязательное предоставление крестьянам земли в собственность с вознаграждением помещиков при содействии государства» (таким образом, здесь было повторено опять требование о разрешении крестьянского вопроса на основании обязательного выкупа, которое тверские дворяне уже заявляли неоднократно).

Особенно знаменателен был заключительный пункт этого постановления, который совершенно совпадал с мыслями наиболее радикальных групп интеллигенции, выразителем которых явился Чернышевский в своих «Письмах без адреса», написанных им через несколько недель после тверского собрания, но напечатанных только в 1874 г. в газете «Вперед», издававшейся за границей Лавровым.

«Осуществление этих реформ, – сказано было в постановлении тверского дворянства, – невозможно путем правительственных мер, которыми до сих пор двигалась общественная жизнь. Предполагая даже полную готовность правительства провести реформы, дворянство глубоко проникнуто тем убеждением, что правительство не в состоянии их совершить. Свободные учреждения, к которым ведут эти реформы, могут выйти только из самого народа, а иначе будут одною только мертвою буквою и поставят общество в еще более натянутое положение. Посему дворянство не обращается к правительству с просьбой о совершении этих реформ, но, признавая его несостоятельность в этом деле, ограничивается указанием того пути, на который оно должно вступить для спасения себя и общества. Этот путь есть собрание выборных от всего народа без различия сословий».

Вот на какую радикальную почву стало теперь дворянство; оно требовало участия в представительстве не для себя только, не для дворянства, а для всех классов народа без различия сословий. В соответствии с этими постановлениями редактирован был адрес императору Александру, который решено было ему представить. В нем также говорилось о необходимости обязательного выкупа, а затем, переходя к вопросу о сословных дворянских привилегиях, дворяне писали: «Дворяне, в силу сословных преимуществ, избавлялись до сих пор от исполнения важнейших общественных повинностей. Государь, мы считаем кровным грехом жить и пользоваться благами общественного порядка на счет других сословий. Неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый не платит и копейки. Это могло быть терпимо только при крепостном праве, но теперь ставит нас в положение тунеядцев, совершенно бесполезных своей родине. Мы не желаем пользоваться таким позорным преимуществом и дальнейшее существование его не принимаем на свою ответственность. Мы всеподданнейше просим Ваше Императорское Величество разрешить нам принять на себя часть государственных податей и повинностей соответственно состоянию каждого».

«Кроме имущественных привилегий мы пользуемся исключительным правом поставлять людей для управления народа; в настоящее время мы считаем беззаконием исключительность этого права и просим распространить его на все сословия».

Указав затем на отсутствие взаимного понимания между обществом и правительством, представители общества так заключили свои пожелания:

«Этот всеобщий разлад служит лучшим доказательством, что преобразования, требующиеся ныне крайней необходимостью, не могут быть совершены бюрократическим порядком. Мы сами не беремся говорить за весь народ, несмотря на то что стоим к нему ближе, и твердо уверены, что недостаточно одной благонамеренности не только для удовлетворения, но и для указания народных потребностей; мы уверены, что все преобразования остаются безуспешными потому, что принимаются без спроса и без ведома народа.

Созвание выборных от всей земли русской представляет единственное средство к удовлетворительному разрешению вопросов, возбужденных, но не разрешенных Положением 19 февраля».

Вот каким языком заговорило тогда тверское дворянство. Если вы сравните эти постановления и тот язык, которым дворянство их заявляло, с теми пунктами ходатайства, которые включены были в адрес Унковского, или даже с постановлением того тверского собрания (1859 г.), которое протестовало против запрещения дворянству обсуждать крестьянский вопрос во время работы редакционных комиссий, то вы увидите, насколько это дворянство подалось влево за истекшие полтора года и насколько резко в его требованиях звучали теперь ярко-демократические ноты. Они напирали на то, что вопрос не столько в проведении либеральных преобразований и улучшений в системе существующего административного строя, сколько в том, каким путем это будет проведено и насколько при проведении этих реформ будет дано участие не общественным даже, а именно народным представителям, т. е. самому народу.

Когда состоялось это постановление дворянского собрания и послан был адрес, то Валуев, который высказывался постоянно за охрану всяких дворянских привилегий и прав, не решился возбудить даже вопроса о правильности этого постановления. Оно формально и не выходило из предела дарованных дворянству прав и преимуществ, так как дворянству предоставлялось заявлять о своих нуждах, и хотя это заявление касалось коренного изменения государственного строя, оно по своему построению исходило из обсуждения положения и нужд дворянства. Но имелось в наличности обстоятельство, которое дало возможность Валуеву применить и карательные меры, если не к тверскому дворянству вообще, то к некоторым его представителям. Именно этими представителями оказались наиболее прогрессивные мировые посредники, которые в Тверской губернии как раз были выбраны дворянами и утверждены губернатором и Сенатом из числа лиц, наиболее прогрессивно настроенных и наиболее преданных делу реформы. В сущности говоря, и в дворянском собрании эти мировые посредники являлись инициаторами всего происшедшего, а затем, когда адрес был принят и отправлен в Петербург, то они собрались на непредусмотренный законом частный губернский съезд мировых посредников (законом предусматривались лишь уездные съезды, являвшиеся определенной инстанцией, а губернские съезды практиковались фактически, как частное учреждение, в некоторых губерниях, и на них посредники съезжались просто для обмена мнениями и большего или меньшего объединения своей деятельности). На этом губернском съезде мировых посредников, состоявшемся в Твери тотчас по закрытии дворянского собрания, было постановлено, что так как дворянство формулировало свои взгляды, то отныне собравшиеся на съезд посредники в своей деятельности будут руководствоваться не правительственными распоряжениями, а взглядами общества. В этом, конечно, можно уже было усмотреть нарушение порядка и долга службы. Валуев и воспользовался этим обстоятельством и поднял дело против мировых посредников, которые подписали это постановление. Их было тринадцать человек. Они были арестованы, отвезены в Петербург и посажены в Петропавловскую крепость. Здесь они просидели пять месяцев, затем были подвергнуты суду Сената, и Сенат приговорил их к заключению на два года в смирительном доме с лишением некоторых прав и преимуществ. Этого наказания, однако, им не пришлось отбывать, так как тогдашний петербургский генерал-губернатор князь Суворов ходатайствовал за них перед государем, и дело ограничилось предварительным заключением и лишением некоторых служебных прав тех из них, которые не хлопотали впоследствии об отмене этого ограничения[7].

Движение, так резко проявившееся в тверском дворянском собрании, получило более или менее широкие отклики и в других местах. Вообще, среди дворянства и среди тогдашнего интеллигентного общества мысль о необходимости конституционных гарантий и о необходимости представительства, предоставления самому народу возможности разработки реформ получила широкое распространение. Эту же мысль стал поддерживать «Колокол» и в статьях, которые печатались там, и в особом проекте адреса, составленном Огаревым. Надо сказать, что этот адрес, ввиду того что Огарев желал объединить на подписании его различные слои дворянства, в том числе даже и ту его часть, которая была настроена скорее олигархически, чем демократически, был далеко не так демократичен в своих требованиях, как адрес тверского дворянства. Поэтому, например, И. С. Тургенев, который был лично близок с издателями «Колокола», отрицательно отнесся к проекту Огарева, указав, что напрасно редакторы «Колокола» так резко относятся к Положению 19 февраля, так как земля, т. е. крестьянство, приняла Положение и будет связывать вопрос о Положении с вопросом о своей свободе и врагов Положения 19 февраля склонна будет считать своими врагами. Поэтому он отрицательно относился и к содержанию адреса, и к своевременности его подачи и рекомендовал лучше выработать соответствующий адрес к тому моменту, когда будут опубликованы главные основания земского самоуправления, ибо к этому времени уже обнаружилось, что Валуев в значительной мере испортит те предположения о введении земского самоуправления, которые были выработаны милютинской комиссией[8].

Точно так же враждебно к идее подобного конституционного адреса относились и некоторые другие лица либерально-демократического лагеря; так, например, Кавелин указывал, что в тот момент в стране не было еще подготовлено нужных элементов для осуществления конституционного строя и что конституция может быть только на бумаге или же может принять у нас аристократическую окраску, тем более что и дело ставится на почву возмещения дворянству убытков от крестьянской реформы. Главное, что Кавелин утверждал, это то, что в тогдашнем обществе, в тогдашней русской жизни, по его мнению, вовсе не было тех элементов, которые необходимы для правильного существования конституционного режима. Он видел для того момента правильный путь и желательный выход в хорошо устроенном местном самоуправлении, в котором могли бы себе найти место лучшие общественные элементы и все вообще лица, желающие служить на пользу народу.

На земские учреждения Кавелин смотрел тогда как на необходимую школу, которая должна выработать будущих деятелей представительного правления. Этот взгляд на земство как на школу политической жизни был тогда очень распространен как в обществе, так и в правительственных сферах[9].

На такой же приблизительно позиции стоял и Самарин, который, когда распространились эти попытки составления конституционных адресов и собрания под ними подписей, вообще протестовал против всего этого движения в особом письме, написанном на имя издателя «Дня» И. С. Аксакова, который тогда, однако, его не напечатал, так как думал, что этим письмом Самарин нажил бы себе лишних недоброжелателей в обществе. Между тем Аксаков предугадывал, что и без того эти адреса не будут иметь успеха. Замечательно, однако же, что Самарин в этом своем письме стоял не на обычной славянофильской точке зрения отрицания всякой конституции, а утверждал лишь, подобно Кавелину, что в данный момент он считает народ несозревшим для конституции, что «народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не народная, т. е. господство меньшинства, действующего без доверенности от имени большинства, есть ложь и обман». Он доказывал, что при такой конституции разовьется централизация и Петербург задавит Россию. По его мнению, в тот момент для России были нужны различные освободительные реформы, освобождение общества от произвола администрации, независимый суд, полная веротерпимость, свобода печати, преобразование налогов в сторону, благоприятную для народа, развитие просвещения, ограничение непроизводительных расходов казны и двора, и все это он полагал возможным осуществить тогда без ограничения самодержавия[10].

 

Русские торгово-промышленные круги в начале царствования Александра II

Мы видели, каково было в 1861 г. настроение крестьян, дворянства и интеллигенции. Я хочу теперь остановиться несколько на характеристике тогдашней торгово-промышленной среды. Тогдашнее купечество, тогдашний торгово-промышленный мир представлял в массе, как известно, то темное царство, которое сильными и мрачными штрихами обрисовал Островский в своих комедиях, давших повод и Добролюбову написать его известную критическую статью «Темное царство». Но в этой среде уже появились в тот момент значительные проблески прогрессивной мысли и стремление найти исход из той тьмы, в которой это сословие тогда находилось.

Еще во время Крымской кампании в торгово-промышленных сферах наступило чрезвычайное оживление. Война, которая сама по себе явилась, конечно, событием весьма разорительным для народа, в то же время для представителей коммерческого класса представляла известные выгоды и во всяком случае явилась в их среде движущим началом: явилась масса поставок, подрядов; была выпущена на рынок масса ассигнаций, появление которых искусственно оживляло в течение известного времени торговые сделки, а так как это совпадало с переменой царствования, с либеральными перспективами, то все это вместе сильно повлияло на оживление торгово-промышленных сфер, и уже во время Крымской войны и тотчас после ее окончания появилась масса различных предприятий, торговых товариществ, акционерных компаний, к которым правительство относилось очень либерально, с точки зрения принципа laissez faire, в противоположность стеснениям минувшего царствования. Это движение проявилось особенно широко, как я уже сказал, ввиду того, что выпущено было на рынок казной много денег, к тому же, по странной финансовой комбинации, правительство решило как раз в этот момент уменьшить процент по вкладам в правительственных кредитных учреждениях. Разумеется, это содействовало тому, что эти вклады стали выниматься и, чтобы поместить эти капиталы куда бы то ни было, владельцы их старались муссировать новые предприятия. Еще большее, оживление дел в коммерческом мире предвиделось с постройкой новых железных дорог и окончанием тех, которые были уже начаты.

Таким образом, коммерческая и промышленная деятельность развилась вдруг чрезвычайно сильно – сильнее, чем это отвечало потребностям и реальным возможностям данного момента. Такое чрезвычайное развитие коммерческой и промышленной деятельности в стране, которая на самом деле была совершенно истощена войной, которая претерпела в экономическом смысле огромное кровопускание, было явлением, в сущности говоря, совершенно ненормальным и потому продолжаться долго не могло. И действительно, непрочность и эфемерность этого развития и видимого подъема сказалась очень скоро: через какие-нибудь три года после окончания войны явился целый ряд крахов. Многие предприятия, привлекшие давно накопленные и хранившиеся долгие годы в сундуках или на вкладах капиталы, теперь лопались, так как создавались они без точного соответствия с реальными потребностями страны.

Этим крахам содействовало то обстоятельство, что в 1857–1858 гг. в промышленности всего мира был общий промышленный кризис, зависевший от различных изменений в условиях производства. Последствия этого кризиса отразились и в России. Все вновь открытые предприятия оказались без надлежащей почвы у себя и попали в невыгодную конъюнктуру мирового рынка.

Постройка железных дорог, которая могла служить самым выгодным помещением накопленных капиталов, хотя и началась в это время, но правительство решило отдать это дело иностранным капиталистам. Это, разумеется, еще более подкузьмило русских капиталистов, которые должны были теперь вкладывать свои деньги в более или менее эфемерные предприятия.

Понятно, что уже один факт предоставления такого колоссального предприятия, как постройка железных дорог, в руки иностранцев, вызвал в среде промышленных кругов недовольство и оппозиционное настроение, а под влиянием кризиса, под влиянием усилившегося падения курса бумажных денег это раздражение еще более увеличивалось. Отсюда понятна та связь, которая стала проявляться в годы кризиса между оппозиционно настроенными коммерсантами и радикальной и оппозиционно мыслящей интеллигенцией страны; понятно и то сочувствие, которое впервые в России проявлялось со стороны торгово-промышленных сфер к различным органам прогрессивной печати.

Крестьянской реформе большинство сознательных людей торгово-промышленных кругов, разумеется, искренне сочувствовало и потому, что они всегда были в антагонизме с дворянством, и потому, что капиталистические предприятия не могли существовать без достаточного контингента свободных рабочих рук, а отмена крепостного права, несомненно, сулила в будущем значительное число этих свободных рук.

Отмена крепостного права, соединяясь с постройкой новых путей сообщения, создавала в будущем выгодную конъюнктуру для русского капитализма. Поэтому понятно, что наиболее сознательные представители промышленного мира являлись прогрессивно настроенными и сочувствовали первым прогрессивным шагам правительства, в котором они стали разочаровываться лишь убедившись, что многие надежды, возлагавшиеся на правительство, вовсе не оправдались и что многие действия правительства шли вразрез с их интересами.

С конца 50-х годов в русской жизни стали появляться отдельные представители торгово-промышленного мира, поражавшие современников неожиданною самостоятельностью и предприимчивостью в делах не только торговых, но и общественных. Так, например, Кокорев, известный богач-откупщик, проявивший большую инициативу и сообразительность в крестьянском вопросе, деятельно вмешался в вопрос о выкупе и указал первый на те средства, которые могут быть собраны в помощь правительству, если оно признает возможность пойти на путь обязательного выкупа. Этот же Кокорев старался тогда завязывать связи со всеми прогрессивными и либеральными представителями тогдашнего общества и печати и пользовался большим престижем в московских либеральных кругах; его всячески выдвигали Катков и Погодин, и даже в «Колоколе» Герцена в 1858 г. о нем писались лестные для него отзывы; а во время первых цензурных репрессий, которые начались в 1858 г., когда были запрещены в печати всякие толки о выкупе и затем был уволен в отставку либеральный московский цензор Н. Ф. Крузе, то московские литераторы собрали около 50 тыс. руб., чтобы тотчас же этого Крузе обеспечить, при несомненном содействии Кокорева и других московских капиталистов. Прогрессивно настроенная часть купечества даже в провинции охотно жертвовала в то время деньги на различные просветительные учреждения, например на женские гимназии, и вообще всячески старалась подчеркнуть свое сочувствие просвещению и прогрессу.



[1] Отношение крестьян к реформе 19 февраля очерчено в моих книгах «Крестьянская реформа». СПб., 1905, стр. 166 и след, и «Обществ, движение при Александре II», стр. 108 и след. Там же указана и литература этого предмета в подстрочных примечаниях. Сравн. И. И. Игнатович. «Волнения помещичьих крестьян от 1854 до 1863 г.» в «Минувших годах» за 1908 г. №№ V–XI.

[2] Волнения помещичьих крестьян от 1854 по 1863 гг.» в «Минувших годах» за 1908 г., V–XI (особенно VII–XI). Статьи эти основаны на подробном изучении опубликованных материалов. Сравн. также ст. А. З. Попельницкого «Первые шаги крестьянской реформы» в т. V «Великой реформы» (изд. Сытина). М., 1911, стр. 179, основ, на донесениях самих командированных флигель-адъютантов и генералов.

[3] Циркуляр министра внутренних дел от 22 марта 1861г. Сравн. в книге моей «Крестьянская реформа», стр. 171.

[4] Срав. мою статью «Деятельность мировых посредников» в т. V сборника «Великая реформа» (изд. Сытина). М., 1911, стр. 237.

[5] Срав. Никитенко «Записки и дневник», II, 250 (1-е изд.), а также в моей книге «Обществ, движение при Александре II», стр. 136 и след., стр. 155 и след.

[6] Сравн. мою книгу «Обществ, движение при Александре II», стр. 164 и след. «Всеподданнейшая записка» статс-секретаря Валуева 1863 г. напечатана г. Берманским в «Вестнике права» за 1905 г., № 9, стр. 229. Любопытная записочка Валуева к гр. Д. Н. Толстому в «Русск. архиве» за 1896 г., № 12, стр. 640.

[7] Вся тверская история 1862 г. с приведением текста постановлений и адреса изложена в 1-й книге «Освобождения», изд. в 1903 г. в Штутгарте П. Б. Струве. Сравн. также изложение этих событий в моей книге «Обществ, движение при Александре II», стр. 114 и след.

[8] См. «Переписку И. С. Тургенева и К. Д. Кавелина с А. И. Герценом», изд. в 1892 г. в Женеве Драгомировым.

[9] Сочинения К. Д. Кавелина, II, стр. 105, ст. «Дворянство и освобождение крестьян».

[10] Записка Ю. Ф. Самарина напечатана впоследствии И. С. Аксаковым в «Руси» за 1881 г., № 29.

 

Подзаголовки разделов лекции даны автором сайта для удобства читателей. В книге А. А. Корнилова они отсутствуют.