ЛЕКЦИЯ XXV

(продолжение)

Польское движение. – Политика маркиза Велепольского и ее неудача. – Вооруженное восстание 1863 г. – Впечатление его на русское общество. – Значение вмешательства иностранных держав. – Вызванный им взрыв патриотизма в России. – Падение «Колокола». – Торжество Каткова и реакция в обществе.

Александр Велёпольский

Между тем польское движение развивалось в это время crescendo, и в январе 1863 г. в Варшаве разразилось настоящее вооруженное восстание.

В это время в Польше проводилась политика маркиза Велепольского, одного из выдающихся государственных людей, не пользовавшегося, однако, сочувствием господствовавших в стране политических партий. Маркиз Велепольский явился выразителем той политики, которая рекомендована была в 1858 г. в записке другого польского государственного деятеля, статс-секретаря Эноха, получившей тогда одобрение и русских правительственных сфер. Энох, быть может, инспирированный самим Велепольским, утверждал, что русское правительство, если оно желает умиротворить Польшу и водворить в ней спокойствие, должно опираться на какие-нибудь группы населения, и рекомендовал опереться на среднее сословие, которое, будучи связано с Россией своими экономическими интересами, заявляет наиболее умеренные политические требования.

Взявшись осуществить эту идею, Велепольский предлагал целый ряд реформ, более или менее либеральных, главным образом клонившихся к воссозданию национальной независимости в пределах Царства Польского, к восстановлению в нем таких учреждений, которые были бы составлены исключительно из местных людей; причем в результате укрепления в польском обществе лояльного настроения в конце концов предполагалось восстановление конституции 1815 г.

Русское правительство одобрило эту политику, но она не удовлетворила ни одну из двух активных революционно настроенных партий, господствовавших в стране. Одна из этих партий – белая, дворянская – стремилась в политическом отношении дальше Велепольского – к восстановлению Польши в границах 1772 г., а в социальном – не сочувствовала тем буржуазно-демократическим чертам, которыми окрашены были реформы, предположенные Велепольским. Другая – красная, демократическая – действовала демагогическими путями, стремилась к более радикальным реформам, нежели обещанные Велепольским, и также провозглашала восстановление Польши в границах 1772 г.

Велепольский, занимая пост министра внутренних дел в Польше, имел целый ряд столкновений и с русскими наместниками, которые в течение двух лет (1861–1862) сменялись четыре раза. В конце концов летом 1862 г. туда был послан (по собственному вызову) великий князь Константин Николаевич, при котором Велепольский назначен был начальником гражданского управления, т. е. своего рода премьер-министром. Однако к этому времени сам Велепольский был уже сильно дискредитирован в глазах населения той борьбой, которую ему пришлось вести и с дворянской, и с демократической партиями.

Борясь с этими своими внутренними врагами, Велепольский закрыл «Земледельческое общество», которое являлось средоточием активных польских дворянских организаций, а с другой стороны, желая умерить или как-нибудь предотвратить революционные действия со стороны революционеров-демократов, он придумал особую меру, которая заключалась в том, что при помощи рекрутского набора, объявленного исключительно в городах, он хотел захватить всех молодых людей низшего, городского класса, которые составляли главный контингент для поддержания смуты и организации революционных уличных беспорядков в городах. Но именно попытка осуществить эту меру в Варшаве послужила сигналом к открытому восстанию.

Первым актом этого восстания явилось истребление спящих безоружных русских солдат в казармах, и это именно обстоятельство подняло много голосов в России против поляков, в том числе голос Аксакова, и в особенности Каткова, который до тех пор стоял на точке зрения возможности удовлетворения тех требований, которые выставлял Велепольский, – предоставления Польше известной самостоятельности в границах «конгресувки», т. е. нынешних 10 польских губерний. Аксаков же считал до этого события возможным и даже наиболее совместимым с честью России вывести из Польши все русские войска и предоставить поляков самим себе. Теперь во многих органах русской печати появились негодующие статьи против предательского избиения русских солдат[1].

Но еще большее возбуждение против польского дела явилось тогда, когда начались попытки со стороны европейских держав вступиться в это дело с угрозой даже вооруженным вмешательством. Застрельщиком при этом явился, как и перед Крымской войной, Наполеон III, деятельно поддерживавший связи с польскими эмигрантами. Эти угрозы иностранного вмешательства вызвали в России такой взрыв патриотизма, которого было даже трудно тогда ожидать. Посыпалась масса патриотических адресов от имени дворянства, купечества, различных крестьянских и городских обществ, даже от старообрядцев, которым адрес составил Катков, поместив в нем, между прочим, известную фразу: «в новизнах твоего царствования старина наша слышится...».

Эти адресы чрезвычайно ободрили правительство и помогли ему с честью отразить дипломатическую атаку иностранных держав, произведя известное впечатление и за границею. Но в то же время это патриотическое движение, слившись с антинигилистическим течением и враждебным отношением к тем революционным проявлениям, которые происходили в 1862 г. в Петербурге, не только расширило и углубило раскол в рядах интеллигенции, начавшийся в 1862 г., но и произвело значительную передвижку всех общественных элементов направо, причем радикалы оказались изолированными и окончательно ослабленными. Триумфатором и героем дня явился Катков, который сам сильно уклонился направо от позиций, занимавшихся им в 1861 г.

Поколебавшийся престиж правительства Александра II был восстановлен, и ему уже не страшна стала та либеральная и радикальная оппозиция, которая теперь совершенно упала. Перелом общественного настроения выразился, между прочим, и в чрезвычайном падении влияния «Колокола»: «Колокол» до 1862 г. расходился в 2,5–3 тыс. экз., а тут тираж его резко упал до 500 экз., и хотя он продолжал издаваться еще в течение пяти лет, но тираж его ни разу не превышал после этого цифры 500. Существование его стало едва заметным.