ЛЕКЦИЯ XXV

(окончание)

Университетское движение и устав 1863 г. – Другие реформы в Министерстве народного просвещения. – Средняя школа, женское образование, начальные школы. – Положение о начальных училищах 1864 г.

Вслед за финансовыми преобразованиями 1862–1863 гг. первая по времени опубликования была университетская реформа 1863 г.

Хотя в университетской жизни тотчас же по вступлении на престол императора Александра последовали весьма заметные облегчения, – ибо тотчас же были уничтожены все те стеснения, которые введены были при Ширинском-Шихматове в последние годы Николаевского царствования, – однако же университеты до такой степени были забиты предшествовавшим режимом, что сколько-нибудь заметное оживление наступило в них далеко не сразу. В первые годы нового царствования и в них преобладало то оптимистическое и радостное, но совершенно спокойное и скромное настроение, которое соответствовало настроению и всего русского общества в эти годы. Первые студенческие волнения или беспорядки, происходившие в Москве в 1858 г., вовсе не имели политического или антиправительственного характера и вызваны были простыми столкновениями сполицией, обусловленными ее бестактностью, причем и сам государь признал полицию кругом виноватою, а студентов по существу совершенно правыми. Но к началу 60-х годов и в университетах стало резко сказываться то возбуждение и то боевое оппозиционное настроение, которое развилось к тому времени в обществе[1]. К этому моменту внутренняя жизнь университетов заметно переменилась. Хотя продолжал еще действовать старый устав 1835 г., отнюдь не дававший большого простора и самостоятельности студенчеству даже и после отмены стеснений, введенных в конце Николаевского царствования, однако же фактически молодежь пользовалась в стенах университета большою свободою. Все николаевские попечители были заменены людьми гуманными и сочувствовавшими просвещению и прогрессу, и в университетах допущены были всякие студенческие организации, сходки по студенческим делам, издание собственных газет и журналов, выходивших без всякой цензуры; университеты свободно посещались людьми посторонними, и на лекции наряду со студентами допускались различные сторонние вольнослушатели и даже женщины. Пробудившееся к новой жизни общество, не богатое умственными силами и образованными общественными деятелями, естественно, возлагало на университетскую молодежь большие надежды, и положение студентов в обществе того времени было чрезвычайно почетное. Молодежь быстро привыкала к этому новому своему положению, для нее столь лестному и приятному. У нее проявились стремления участвовать деятельно в общественной жизни, и такому участию ее в некоторых общественных предприятиях способствовали развивавшиеся и усиливавшиеся потребности общества, такие, как, например, воскресные школы, народные библиотеки и т. п. новые просветительные учреждения только что пробудившегося общества[2].

В 1860 г. уже появляется в литературе новый пророк молодого поколения Писарев, который прямо уже требует, чтобы юношеству было предоставлено публично говорить, писать и печатать и «встряхивать своим самородным скептицизмом те залежавшиеся вещи, ту обветшалую рухлядь», которые называются «общими авторитетами». «Вот заключительное слово нашего юного лагеря, – писал Писарев, – что можно разбить, то и нужно разбить: что выдержит удар, то годится; что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть»[3].

Дмитрий Писарев

Дух критики, сомнения и молодого задора не замедлил проявиться и в отношении к профессорам. Вошли в обычай в аудиториях рукоплескания, свистки и шиканье. К профессорам стали предъявляться различные требования... В 1861 г. одна из первых революционных прокламаций, составленная Михайловым, прямо обращается «к молодому поколению». В Казани после бездненской катастрофы студенты с молодым профессором Шаповым во главе служат, как я уже говорил, демонстративную панихиду по крестьянам, убитым солдатами... В Петербурге студенты устраивают скандал на акте 8 февраля 1861 г., когда предложенная речь Костомарова об умершем перед тем Константине Аксакове отменяется по распоряжению министра. Одним словом, университет, как верный барометр, по остроумному выражению Пирогова, показывает то бурное настроение, которое накопилось к тому времени в обществе.

Встревоженное правительство пытается остановить это движение мерами строгости. Слабый гуманный министр Ковалевский выходит в отставку, и его заменяет мрачный обскурант адмирал Путятин, рекомендованный гр. Строгановым, – тем самым Строгановым, который с таким блеском попечительствовал в Москве в 40-х годах, а теперь был главою реакции в высших правительственных сферах. Особой комиссией под председательством Строганова вырабатываются временные правила, утвержденные государем 31 мая 1861 г. Правилами этими уничтожаются все зародыши корпоративного устройства студентов, даже форменное платье. Ими же отменяются свидетельства о бедности, освобождение студентов и вольнослушателей недостаточного состояния от платы и запрещаются всякие сходки без разрешения начальства. Попечитель Делянов, бывший в то время либералом и пытавшийся при помощи Кавелина и других популярных профессоров выработать, на основании совещания с депутатами студентов, целесообразные и применимые правила, также выходит в отставку вслед за Ковалевским, и на его место назначается генерал Филипсон, бывший атаман казачьего войска. Осенью, когда новые правила должны были получить применение, произошли грандиозные студенческие беспорядки, кончившиеся массовыми исключениями студентов из университета, процессией их через весь город к попечителю Филипсону на Колокольную улицу, затем столкновением на улице около университета с войсками и арестам 300 студентов в крепости. В Москве в это время произошли такие же беспорядки и также с выходом студентов на улицу. Но там полиция натравила на студентов простонародье, распустив слух, что это бунтуют господа, требующие будто бы восстановления крепостного права. Студенты были жестоко избиты, а затем многие арестованы и потом исключены из университета. Император Александр был в это время в Крыму с больной императрицей. Он очень встревожился всеми этими происшествиями, поспешил вернуться в Петербург и остался очень недоволен распоряжениями как графа Путятина, так и петербургского генерал-губернатора Игнатьева. Оба они вышли в отставку и были заменены: первый – А.В. Головниным, рекомендованным великим князем Константином Николаевичем и оказавшимся одним из самых просвещенных и доброжелательных министров народного просвещения в России, второй – гуманным и добродушным кн. А.А. Суворовым, впоследствии чрезвычайно отзывчиво и ласково относившимся к молодежи. Головнин спешно принялся за выработку нового устава. Проф. Кавелин, незадолго перед тем вышедший в отставку с четырьмя другими профессорами, протестовавшими против мероприятий Путятина, был командирован за границу для изучения порядков, существующих в университетах различных стран. В выработке устава приняли участие выдающиеся ученые, профессора и администраторы.

Александр Головнин

Проект, ранее выработанный в министерстве, был напечатан и разослан к различным сведущим лицам в России и заграницей (на разных языках). Печать приняла деятельное участие в обсуждении вопроса. Мнение Строганова, желавшего превратить университеты в закрытые аристократические учебные заведения, было всеми отвергнуто. Голоса разделились в правительственных кругах и в обществе между двумя либеральными системами. Представителем одной из них в печати явился главным образом историк Н. И. Костомаров, и в правительственном кругу – барон М. А. Корф, защитниками другой – ученики и друзья покойного Грановского Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин, М. Н. Катков и другие профессора-либералы. Первая система исходила из различения задач воспитания и образования. «Воспитание, – писал Костомаров в «Петербургских ведомостях»,– принадлежит детским и отроческим летам и оканчивается со вступлением в зрелый возраст; образование есть достояние всяких возрастов и не прекращается до старости. Воспитание должно даваться дома и в школе; университеты же должны давать исключительно средства к образованию людям всех возрастов без различия пола». Барон Корф видел в корпоративном устройстве университетов что-то средневековое и указывал в своей записке, что в средние века корпоративное устройство нужно было для защиты от насилий, почти повсеместных в века мрака и невежества. Теперь же оно делает без всякой надобности университет чем-то вроде государства в государстве.

Против этих мнений резко восстал Чичерин в «Московских ведомостях». «Тут все есть, – писал он, – что может пленить русского либерала: и радикальные преобразования, и современные потребности, и открытые настежь двери, и контроль общественного мнения. Нет только студентов и университетов; одни преданы забвению, другие преданы погибели...» Утверждая, что университет должен и может иметь не одно только образовательное, но и великое воспитательное значение для юношества, выяснив необходимость существования в университете особой умственной атмосферы, научных традиций, важность товарищества в научных занятиях и проч., Чичерин возражал в то же время против допустимости свободного доступа в университет посторонних людей. Именно наплыву в университет посторонних стихий он приписывал университетские беспорядки. Поэтому он допускал вольнослушателей лишь в ограниченных размерах и считал, что студенчество в органической связи с профессорами должно составлять главный основной элемент. Кавелин привез из-за границы единогласное удостоверение всех заграничных авторитетов в пользу корпоративного устройства университетов. На этих основах и был выработан новый проект университетского устава, поступивший предварительно представления его в Государственный совет в новую комиссию, образованную опять под председательством гр. Строганова. Здесь прогрессивные начала, положенные в основание проекта, подверглись значительным урезкам и дополнениям, после чего устав прошел через Государственный совет и был утвержден императором 18 июня 1863 г.

В этом уставе была восстановлена автономия университетов, сведенная почти к нулю по уставу 1835 г., в прежних размерах устава 1804 г., хотя, впрочем, сохранены и некоторые параграфы устава 1835 г., сосредоточивавшие значительную дискреционную власть в руках попечителя. В то же время устав резко стеснил доступ в университет посторонних слушателей. Наконец, создав корпорацию профессоров и дав им автономию в виде самоуправления совета и факультетов, устав лишал студентов всякой легальной возможности организовать свою собственную общественную и товарищескую жизнь. По проекту Головнина, советам предоставлялось легализировать те формы проявления студенческой корпоративной жизни, какие советы нашли бы возможным допустить; но все это было исключено из проекта в строгановской комиссии.

С такими урезками и добавками в реакционную сторону вступил этот устав в жизнь. В первые годы после его введения в университетах в них водворилось, однако, некоторое спокойствие, благодаря в значительной мере либеральному отношению самого Министерства народного просвещения, пока во главе его стоял Головнин.

Реформаторская деятельность министерства коснулась в это время и средней школы. Реформа средней школы разрабатывалась тем же порядком, как и университетская: проекты нового устава также были напечатаны на разных языках и разосланы на обсуждение русским и иностранным педагогам. Гимназии решено было разделить на классические и реальные. В первых сверх латинского вводился и греческий язык. Классические гимназии должны были подготовлять своих воспитанников главным образом к университету, реальные – в высшие технические школы; те и другие должны были давать и законченное среднее образование. Устав был утвержден 19 ноября 1864 г., но введение его в действие останавливалось из-за недостатка денежных средств и учителей греческого языка.

Говоря о реформе средней школы, здесь следует, сказать и о постановке среднего женского образования. Во времена дореформенные, до вступления на престол Александра II, в России для девушек вовсе не было открытых казенных школ. Девушки из достаточных семейств воспитывались или дома, или в закрытых учебных заведениях – институтах, которых было очень немного и которые были организованы по типу, принятому еще при Екатерине. Когда на почве освободительного движения началась та борьба за индивидуальность, о которой я уже упоминал, то одним из важнейших проявлений этой борьбы и этого движения явился женский вопрос, вопрос об эмансипации женщин от того зависимого и угнетенного положения, в котором они находились в русской семье, – впрочем, как и в большинстве других стран Европы. Понятно, что при первом же возникновении этого движения стал на очередь вопрос об их просвещении. И в конце 50-х годов вы найдете в тогдашних журналах много статей, посвященных этому вопросу, и обсуждение его сильно захватывало и волновало все мало-мальски интеллигентные семьи в то время как в столицах, как и в провинции. В момент общественного подъема, вызванного работой губернских комитетов по крестьянскому делу, во всех провинциальных губернских городах, не говоря о столицах и крупных университетских центрах, повсюду мы видим не только оживленные толки на эту тему, но и деятельный сбор пожертвований на открытие женских училищ. В 1859 г. приступлено было к их открытию во всех городах, где собраны были в тот момент сколько-нибудь достаточные средства – обыкновенно несколько десятков тысяч рублей. Эти женские училища, или гимназии, сперва четырехклассные, потом шестиклассные, взяла под свое покровительство императрица Мария Александровна, и заведование ими сосредоточилось, таким образом, не в Министерстве народного просвещения, а в ведомстве учреждений императрицы Марии (образованном после смерти Марии Федоровны, вдовы императора Павла, сыном ее, императором Николаем I). Главным деятелем, в руках которого сосредоточивалось центральное заведование и руководство открытыми женскими гимназиями, был просвещенный и незаурядный педагог того времени Н.А. Вышнеградский. По программе, выработанной для этих гимназий, курс их соответствовал в несколько сокращенном виде курсу реальных училищ.

С освобождением крестьян явилась настоятельная потребность в организации и начального образования, которое во времена дореформенные существовало лишь в немногих отдельных имениях богатых и просвещенных, филантропически настроенных помещиков, где оно велось на их средства, да отчасти в ведомствах, управляющих удельными и казенными крестьянами, где эти последние могли сами дать необходимые на содержание школы средства. Хотя наряду с этим в некоторых местах существовали будто бы также церковно-приходские школы, но они в огромном большинстве случаев существовали лишь на бумаге и результаты их деятельности были ничтожны.

С конца 50-х годов, по мере приближения исхода работ по крестьянской реформе, в среде интеллигенции все деятельнее и настойчивее обсуждался вопрос о необходимости энергичного содействия учреждению народных школ. Этот почин не остался бесплодным. С одной стороны, с легкой руки киевского профессора П. В. Павлова с 1859 г. в Киеве, а затем и в других городах открывается масса воскресных школ, в которых деятельно участвуют и учащаяся молодежь, и прогрессивно настроенные офицеры, женщины и девушки из богатых семей и т. д. В годы развития бурного оппозиционного настроения, в 1861 – 1862 гг., кое-где отдельные воскресные школы сделались ареной по большей части весьма наивной политической пропаганды, тем не менее обратившей на себя внимание политических властей, благодаря чему в 1862 г. состоялось общее распоряжение о закрытии всех воскресных школ впредь до издания особых о них правил.

Наряду с этим в 1860– 1861 гг. в обществе настойчиво обращалась мысль о желательности и необходимости образовывания особых обществ попечения о распространении грамотности в народе. Один из проектов, привлекавших к себе тогда общее внимание, принадлежал И.С. Тургеневу. И действительно, при вольно-экономическом обществе в Петербурге был открыт, а при московском сельскохозяйственном обществе возобновлен особый комитет грамотности. Комитеты эти в то время и впоследствии принесли немало пользы делу распространения просвещения в народе и сбором денег на школы, и изданием и рассылкой популярных книг.

Со вступлением Головнина на пост министра и в Министерстве народного просвещения началась довольно деятельная работа по выработке устава начального образования, какового раньше не существовало, ибо устав о низших училищах 1828 г. имел в виду лишь городские и уездные училища низшего типа, а не элементарные народные школы. Устав о начальных народных училищах был выработан теперь в двух различных проектах, из которых один сосредоточивал в руках Министерства народного просвещения и его местных агентов как педагогическую, так и хозяйственную сторону начальных училищ, а другой – для заведования училищами предполагал создать в уездах и в губерниях особые комитеты из представителей разных ведомств, в хозяйственном же отношении подчинить училища тем обществам или лицам, на средства которых они будут содержаться. При обсуждении этого вопроса в Государственном совете принято было во внимание замечание главноуправляющего II отделения собственной его величества канцелярии барона М. А. Корфа, который предлагал передать попечение о начальных училищах в ведение проектированных тогда земских учреждений. В конце концов для заведования училищами были установлены особые уездные и губернские училищные советы, но в состав их введены были представители от земства.

Положение о начальных училищах было утверждено 14 июня 1864 г., т. е. уже после издания Положения о губернских и уездных земских учреждениях[4].