Варсонофьев в Москве. Тяжкое утреннее пробуждение пожилого человека (61 год). Мысли о прожитом и пережитом. О жене. Горькое сожаление, что не уберег дочь от современного безбожного сознания и связанной с ним ничтожной среды. В старости ясно видны простые упущенные ходы упоительной молодости и ошибки средних лет. Успеть бы передать молодым свой духовный опыт, а своя смерть уже недалека.

Мысли Варсонофьева о происходящем: сотрясены столицы. Ещё недавно столь суровый командующий Московского военного округа Мрозовский спешит сдаться новой власти и по телефону дважды уговаривает городского голову Москвы Челнокова приехать, принять его капитуляцию, а тот ещё и не едет. Бежавший московский градоначальник арестован на вокзале. Известный московский кадет Кишкин на общественном заседании расплакался – так горячо говорил против монархии.

Кадет Кишкин

Николай Кишкин, член ЦК кадетской партии

 

А как сам Варсонофьев ждал такого всего пятнадцать лет назад! Кажется, только для общественной жизни и вынашивал вершину своего сознания. Но теперь – ощущение, что всё происходящее внешне – не главное. Может, способность понимать жизнь в самых основных, простых чертах и есть лучший дар старости.

В Москве в трактирах уже хватают еду, не платя, грабят лавки и магазины. Обыски вооружённых солдат по квартирам. В государствах, как и в жизни отдельного человека: всё приходит и уходит – хлыном. Было – несметно, и вдруг – ничего. Человек и государство живут – в видимом здоровьи, и сами не знают, что они – уже при крае.

Когда-то Варсонофьев мечтал о республике и свободе. Но что может политическая ежедневная лихорадка переменить к лучшему в истинной жизни людей? Разве поможет она нам выйти из душевных страданий?

Его общественная деятельность прежняя – была сплошной ошибкой.

Вдруг он слышит колокольный звон – но странный. Не соседние церкви – бьёт не меньше как Иван Великий. Варсонофьев прислушивается: да, бьют кремлёвские колокола, но в неурочное время, бестолково, и шибко, безо всякой стройности, без умелости. Удары – не звонарей. То взахлёб. То через меру. То перемолкая. Как если бы татары залезли на русские колокольни и ну бы дёргать. Начинают так же бестолково бить и колокола Христа Спасителя.

Варсонофьев в великой тоске. Этот охальный революционный звон – как насмешка надо всеми его запоздалыми раскаяниями, обдумываниями, взвешиваниями.