Франсуа Рабле был прежде всего ученым, медиком и натуралистом; почти только над наукой он никогда не насмехался и только в нее твердо верил. В этом заключалась неизменная сущность его воззрений. Но в жизни этого ученого человека были и такие часы, когда он желал повеселиться, а его неистовая веселость изливалась такими потоками, где гениальные идеи и изящное остроумие смешивались с грубыми пошлостями и даже с площадными сальностями. У него нет тонкого вкуса, но в содержании его произведений так же много разнообразия, как в произведениях природы.
Нельзя сказать, чтоб у него не было искусства, но оно не подчиняется у него никаким правилам. В его сочинениях нет никакого плана: Пантагрюэль повторяет и вновь начинает то, что было сказано в Гаргантюа; или, может быть Гаргантюа вновь начинает то, что было сказано в Пантагрюэле (этот последний был, вероятно, издан ранее первого). Третья книга вся наполнена разговорами, в которых роман не подвигается вперед ни на шаг; в ней поставлен только один вопрос: должен ли Панург жениться или не должен? С этим вопросом находится в связи следующий: руководствуются ли люди в своих действиях какими-нибудь основательными мотивами, или живут на авось? В четвертой книге описано вымышленное путешествие, в котором нет ни малейшей связи между фантастическими роздыхами; пятую книгу писал не Рабле, хотя в её содержании и есть некоторое сходство с произведениями Рабле; но нельзя поверить, чтоб Рабле стал с таким ожесточением нападать на пап, всегда снисходительно к нему относившихся. Короче сказать, в этом романе вовсе нет единства плана; в нем легче уловить единство сюжета.
Портрет Франсуа Рабле
Хотя Рабле иногда и впадал в противоречия или изменял свои мнения (например, в первой книге он отзывается с сочувствием о протестантах, а потом нападает на них), но общий дух его сочинения одинаков с начала до конца. Он был преимущественно сатириком. Некоторые писатели с этим не соглашались, потому что Рабле вынес из своего влечения к античной культуре некоторое уважение к двум или трем основным принципам общественного устройства, – к семье, к отцовской власти и к собственности. Но хотя Рабле и не осмеивал все без исключения, такие исключения были редки. Разве он не определял «пантагрюэлизм», как «такое веселое настроение ума, которое относится с пренебрежением ко всему, что случается неожиданно»? Современники, называвшие его Демокритом, хорошо поняли главную мысль его сочинения. В его глазах человеческое общество было наполнено пороками и нелепостями, а в их осмеянии философ находил для себя единственное утешение. Но этот неистощимый смех не мешает выражению глубоких и серьёзных мыслей.
Впрочем, Рабле внезапно изменял характер своих действующих лиц так же легко, как изменял тон своих сочинений. Его герои то удивительные гиганты, то самые обыкновенные люди. Пантагрюэль, высовывая язык, делается более страшным, чем целая армия; а в других местах сочинения, он уходит, приходит и поступает, как простой смертный. Рабле нисколько не старался сглаживать эти противоречия; он писал свою книгу, чтоб забавлять самого себя по меньшей мере столько же, сколько читателей. Поэтому, читая ее, следует искать в ней глубокомысленных или шутливых острот, а не руководящей идеи; исключением служит только то глубокое уважение к науке, о котором мы уже говорили ранее. В Аду, куда ходил Эпистемон, знатные люди вынуждены исполнять самые низкие обязанности, а философы там живут царями; им прислуживают вельможи, которым они отплачивают за службу дерзостями.
Обед Гаргантюа. Иллюстрация Гюстава Доре к роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»
Знаменитые главы о воспитании Гаргантюа и прекрасное письмо Гаргантюа к своему сыну, парижскому студенту Пантагрюэлю, составляют то, что с некоторым преувеличением называли «педагогикой» Рабле. Из этой педагогии было бы нелегко извлечь программу для практического воспитания. Но остается неоспоримой та истина, что Франсуа Рабле усеял эти страницы очень возвышенными, очень основательными и очень плодотворными идеями: он протестовал против пренебрежения, с которым относились в его время к физическому развитию учащихся; он хотел, чтоб упражнения памяти были заменены упражнениями в рассуждениях и в наблюдениях; в письме к Пантагрюэлю он красноречиво выразил ту жажду знания, которая снедала всех самых умных людей его времени.
См. также Образы королей в «Гаргантюа и Пантагрюэле».
