Биография Клемана Маро

Знаменитый французский поэт Клеман Маро родился в Кагоре в 1497 году. Его отец, нормандский уроженец Жан Маро сам был поэт и пользовался в свое время некоторой известностью; он служил секретарем при Анне Бретанской и сопровождал Людовика XII в Италию. Он был первым наставником своего сына и единственным, о котором этот сын сохранил хорошие воспоминания, потому что, по словам Клемана Маро, «прежние наставники были большие невежи». В 1518 году Клеман поступил в камердинеры к сестре французского короля Маргарите Ангулемской, герцогине Алансонской. Он уже в этот период своей биографии пробовал писать стихи и, откладывая в сторону модные образцовые произведения, отказался от аллегории, от педантизма, от сложной версификации, от всех устарелых недостатков современных поэтов и постарался нравиться умом безыскусственностью и простотой. Королю и его сестре это очень нравилось и благодаря их милостивому расположение Маро долго мог не бояться своих многочисленных врагов, которых раздражал своими резкими выражениями и вероятно также своими нападками. Только этим можно объяснить, почему Клеман Маро постоянно подвергался преследованиям между тем, как Рабле, более смело нападавший на своих противников, жил вполне спокойно. Маро был два раза заключен в тюрьму и два раза был выпущен на свободу по приказанию короля; наконец, в 1535 году он был выслан из королевства и прожил целый год в Италии. Его обвиняли в привязанности к лютеранству; он протестовал против такого обвинения, но ввиду его горячих нападок на его противников, трудно решить, были ли его протесты искренними; и католики и протестанты то признавали его своим приверженцем, то исключали его из своей среды. Он, может быть, не был ни вполне католиком, ни вполне протестантом. Покровительство короля, наконец, оказалось недостаточным для охраны его личной безопасности, и он спасся бегством в Женеву. Оттуда он переехал в Турин и скоро (в 1544 г.) там умер еще в молодых летах.

Портрет Клемана Маро

Клеман Маро (1496-1544)

 

Стихотворные произведения Маро

Литературная деятельность Маро была обширна и разнообразна; кроме пяти предисловий в прозе и изданий «Романа Розы» и произведений Вийона, после него остались: две поэмы Temple de Cupido и L'Enfer; драматический диалог Les deux amoureux, в котором он едва ли не лучше, чем во всех других произведениях, описал любовную страсть; églogue, посвященная королю; шестьдесят посланий, двадцать семь элегий, пятнадцать баллад, двадцать два chants, восемьдесят рондо, сорок две песни, пятьдесят четыре étrennes, семнадцать эпитафий, тридцать пять cimetières, пять жалобных песней, двести девяносто четыре эпиграммы, переводы в стихах Вергилия (первой Буколики), Овидия (двух книг Метаморфоз), Эразма (двух Бесед), Петрарки (нескольких сонетов), Псалмов (он перевел их в числе сорока девяти); наконец он написал объяснения одиннадцати благочестивых речей. Такая обширная литературная деятельность, конечно, не могла отличаться однообразными достоинствами. Но разве много таких поэтов, которые были одинаково даровиты во всем, что писали! Храм Купидона (Temple de Cupido) – аллегорическая поэма любви и очень приторная; Маро написал ее в своей молодости, когда был еще подражателем прежних поэтов. Eglogue au Roi написана в устарелой форме, уже вышедшей из моды в ней описаны изящно и просто первые годы поэта:

 

Sur le printemps de ma jeunesse folle
Je ressemblais l'arondelle qui vole,
Puis ça, puis là; l'âge me conduisait
Sans peur ni soin, où le coeur me disait.

 

(В весенние годы моей безрассудной молодости я был похож на ласточку, перелетавшую с места на место: юность бесстрашно и беззаботно толкала меня туда, куда меня влекло мое сердце).

 

L'Enfer (ад) – аллегорическое описание тюремного заключения Маро в Шателэ; это – очень ядовитая сатира; характеристика Радаманта, как типического олицетворения безжалостных судей, отличается удивительной рельефностью и выразительностью. Баллады и различные песни, написанные так сказать по заказу, по случаю рождения принца в королевском семействе, или по случаю болезни, выздоровления или смерти какого-нибудь вельможи, отличаются только такими достоинствами, какие свойственны этому неблагодарному разряду стихотворных произведений; они вообще незначительны; исключение составляют только некоторые удачные подробности. Клеман Маро был придворным поэтом и должен был подчиняться требованиям своего ремесла; он исполнял их лучше многих других, но не лучше, чем Сен-Желэ. Etrennes – небольшие любезные или льстивые куплеты, адресованные к дамам, к принцам или к друзьям при посылке подарков или поздравлений поэта. Многие из них красивы, но в этом жанре никто не мог равняться с Вольтером. Эпитафии большею частью похожи на эпиграммы и даже на оскорбительные насмешки; в наше время не могут нравиться такие насмешки над людьми, недавно умершими. Напротив того, cimetières – серьезные эпитафии, в которых встречаются трогательные и патетические стихи. Complaintes – надгробные элегии или plorations, как их тогда называли; они были в большой моде, а Маро старался в них возвышаться до ораторского красноречия. Но не в этом заключался натуральный тон его произведений. Элегии – любовные послания, адресованные анонимным любовницам, нередко, может быть, воображаемым. Здесь много красивых стихов, больше ума, чем нужно, но мало непритворной страстности, и нередко заметна натянутость. Эпиграммы большею частью написаны очень изящным языком, очень колки и почти всегда очень остроумны; иногда они отличаются даже красноречием. Понятно, что они имели большой успех и до сих пор не утратили своей громкой известности. Никакой другой поэт не умел выражать столько разнообразных чувств в такой узенькой рамке. К несчастию, Маро, подражая Марциалу, не был более его сдержан; многие из этих маленьких поэм неприятно поражают самых невзыскательных читателей такими вольностями, которые просто возмутительны. В оправдание Маро надо напомнить о том, что даже самым честным из его современников не были известны те тонкости изящного вкуса, которые зародились во французской литературе только в следующем столетии. Переводы Клемана Маро в стихах по примеру древних литераторов плохи и бесцветны. Влечение к античной красоте не было твердым у Маро (и у всех других поэтов до выступления на сцену Плеяды). Впрочем, хорошие переводы требуют и больше научных познаний, чем имел Маро, и более труда, чем он желал и мог на них тратить. Перевод Псалмов имел случайный успех, который поддерживался духом партии, но он в сущности и скучен и непоэтичен. Epitres бесспорно принадлежат к числу лучших стихотворных произведений Маро (они стоят даже выше его эпиграмм). В них Клеман Маро выказал все свои достоинства, – и ум, и живость, и искренность, и остроумие; в них не причиняют ему вреда даже его недостатки; его душа несколько сухая (душа поэта, если не душа мужчины) и его поэтическое вдохновение отчасти кратковременное не мешают ему достигать превосходства в такой отрасли поэзии, где нечего делать высокому уму.

Но те из его посланий, с которыми он обращался к королю, отличались настоящим совершенством и тогда, когда он писал их по поводу самых ничтожных происшествий (au Roi pour avoir érobé, К королю по случаю того, что он был обокраден), и тогда, когда он выражал в них искренние и глубокие чувства по поводу самых серьезных несчастий au Roi, du temps de son exil à Ferrare, К королю во время его жизни в Ферраре). «Вежливость», – говорил Лемэр, – заключается в уменье любезно или весело вести такие разговоры, которые нравятся присутствующим, не раздражая их». Но кто же умел ранее Маро применять это определение на практике? Он был настоящим создателем той вежливости, которую легче определить указанием того, чего она не дозволяет, чем указанием того, чего она требует. Она не допускает тех недостатков, которые заметны у более старых, чем Маро, поэтов – не допускает педантизма и притворства, дидактическая высокомерия, причудливости в форме выражений и в идеях, ничего грубого и даже ничего слишком длинного. Она требует приятной и остроумной веселости, но без взрывов хохота, которые только утомляют слушателей; она требует душевного волнения, но без слёз, производящих неприятное впечатление. Она тщательно избегает всего, что могло бы не понравиться, навести грусть или даже произвести неожиданно сильное впечатление. Все это требует много ума и еще более такта. Маро достиг в этом совершенства без помощи какого-либо другого наставника, кроме своей счастливой натуры и кроме королевского двора, который он основательно называл своим школьным учителем; он воспитался при этом дворе и писал, чтоб ему нравиться, а потом в свою очередь выполировал его. Но нельзя не заметить, что такое искусство более изящно, чем плодотворно.

 

Значение Клемана Маро в истории французской литературы

Почему Клеман Маро не оставил после себя школы и почему честь создания классической поэзии во Франции принадлежит Ронсару, которого так осмеивали после его смерти, а не Маро, которого превозносили после его смерти еще более, чем во время его жизни? Не писал ли он плохим французским языком? Напротив, у него французский язык всегда ясен и правилен. Менаж говорит, что он в этом отношении превосходил всех старых французских поэтов. Лафонтен признавался, что с пользой для себя часто читал его произведения. Фенелон восхищался изяществом его стиля. Лабрюйер, читая его произведения, удивлялся тому, что находил их написанными языком нового времени: «Между ним и нами есть несходство только в употреблении нескольких слов; судя по складу его речи и по его стилю, можно бы было подумать, что он писал со времен Ронсара». Его стихосложение отличается такими же достоинствами, как его язык: оно гибко, ловко и просто. В его стихах нет той удивительной гармонии, которою отличались произведения Плеяды, но его поэзия была такого жанра, который может обходиться и без гармонии. Он с удивительным искусством владел стихом из десяти слогов; его именем был назван маротический стиль, с помощью которого впоследствии многие старались подражать его наивности, в одно время и очень ученой и очень безыскусственной.

Чего же недоставало Клеману Маро, чтобы заслужить название отца поэзии нового времени? Ему во всем недоставало влечения к тому, что стоит очень высоко. Маро не понимал и не описывал не святость, ни страсть, ни красоту. Но он придал новый блеск очень древнему традиционному понятию о том уме, который называют и французским и галльским, который во всяком случае есть настоящий национальный французский: особенности этого ума заключаются в иронии, грации и сдержанности, в остроумии без глубины идей, в блеске, но без молний. Маро был не столько предвестником нового времени, сколько последним и самым лучшим представителем особого настроения средневековых умов.