Образ Свидригайлова в «Преступлении и наказании»

Интересно проследить, как создавался Достоевским образ Свидригайлова. (См. отдельную статью: Образ Свидригайлова.) В черновых записях «Преступления и наказания» (см. краткое содержание и полный текст романа) этот герой именуется А–овым, по фамилии одного из каторжан Омского острога Аристова, который в «Записках из мертвого дома» характеризуется как предел «нравственного падения... решительного разврата и... наглой низости». «Это был пример, до чего могла дойти одна телесная сторона человека, не сдержанная внутренне никакой нормой, никакой законностью... Это было чудовище, нравственный Квазимодо. Прибавьте к тому, что он был хитер и умен, красив собой, несколько даже образован, имел способности. Нет, лучше пожар, лучше мор и голод, чем такой человек в обществе!» Свидригайлов и предполагался воплощением такого полного нравственного уродства. Однако и самый этот образ и отношение к нему автора оказались несравненно более сложными: наряду с шулерством, грязным развратом и жестокостью, доведшей его жертву до самоубийства, он оказывается неожиданно способным и на добрые дела, на человеколюбие и великодушие. Свидригайлов – человек огромной внутренней силы, потерявший ощущение границ между добром и злом.

Преступление и наказание. Краткий пересказ в картинках. Слушать аудиокнигу

Образ Лебезятникова в «Преступлении и наказании»

Все другие образы романа не подвергались большой переработке. Делец и карьерист Лужин, считающий любые средства приемлемыми для достижения своих корыстных целей, пошляк Лебезятников, принадлежащий к числу тех людей, которые, по словам Достоевского, «пристают к самой модной ходячей идее, чтобы опошлить, окарикатурить все, чему они самым искренним образом служат», – были задуманы такими же, какими мы их видим в окончательной редакции романа. Между прочим, подчеркивая типичность образа Лебезятникова, Достоевский создает даже термин «лебезятничество». По некоторым данным, в характере Лебезятникова были отражены некоторые личные черты знаменитого русского критика В. Белинского, который поначалу приветствовал сочинения молодого Достоевского, а потом подверг их критике с топорно-примитивных «материалистических» позиций. (См. Описание Лебезятникова, Теория Лебезятникова – цитаты из «Преступления и наказания».)

Образ Разумихина в «Преступлении и наказании»

Образ Разумихина в процессе работы над «Преступлением и наказанием» также остался неизменным по своему идейному содержанию, хотя по первоначальным наметкам он должен был занять гораздо большее место в романе. Достоевский видел в нем положительного героя. Разумихин выражает почвеннические взгляды, присущие самому Достоевскому. Он выступает против революционных западных веяний, отстаивает значение «почвы», славянофильски понимаемых народных основ – патриархальности, религиозно-нравственных устоев, терпения. Рассуждения Разумихина у Порфирия Петровича, его возражения сторонникам «теории среды», которые социальными условиями жизни объясняли поступки человека, возражения фурьеристам и материалистам, стремящимся якобы нивелировать человеческую натуру, ликвидировать свободу воли, утверждения Разумихина, что социализм – западная идея, России чуждая, – все это прямо перекликается с публицистическими и полемическими статьями Достоевского.

Разумихин является в ряде вопросов выразителем позиций автора и потому особенно ему дорог.

Образ Сони Мармеладовой в «Преступлении и наказании»

Образ Сони Мармеладовой определился не сразу. В самых ранних записях упоминается только «дочь чиновника», «она». Достоевский, очевидно, вначале предполагал больше подчеркнуть профессиональные черты этой героини: «Встречает раз ее промышляющую. Скандал на улице. Она украла» (Вторая записная книжка, стр. 15). В конце той же записной книжки занесены размышления о характере этого образа: «NB. Дочь чиновника мимоходом, чуть-чуть и оригинальнее вывести. Простое и забитое существо. А лучше грязную и пьяную с рыбой» (стр. 149). «Пьяная с рыбой» – это, очевидно, образ пьяной, избитой прoститутки, выброшенной на улицу и колотящей соленой рыбой по лестничным ступеням, образ, который нарисован героем «Записок из подполья».

Но уже в следующей записной книжке Соня Мармеладова предстает перед читателем такой, как и в окончательном тексте романа, – воплощением христианской идеи: «NB. Она считает себя постоянно глубокой грешницей, павшей рaзвратницей, которой не замолить спасения» (Первая зап. кн., стр. 105). Образ Сони – апофеоз страдания, пример высочайшего подвижничества, полного забвения собственной личности. Жизнь для Сони немыслима без веры в бога и бессмертие души: «Что я без бога-то была», – говорит она. Эту мысль в черновых набросках к роману очень ярко выражал и Мармеладов. В ответ на замечание Раскольникова, что бога, может быть, и нет, Мармеладов говорит: «То есть бога-то нет-с и пришествия его не будет... тогда... тогда жить нельзя... Слишком зверино... тогда в Неву и я бы тотчас же бросился. Но, милостивый государь, это будет, это обещано, для живых, что ж, что же тогда для нас и останется... Кто бы ни был живущий, хотя бы в (...) по горло, но если только он и в самом деле живущий, то он страдает, а стало быть, ему Христос нужен, а стало быть, будет Христос. Господи, что это вы сказали? Не верят в Христа только те, которые потребности в нем не имеют, которые мало живут и которых душа подобна камню неорганическому» (Вторая записная книжка, стр. 13). Эти слова Мармеладова не нашли места в окончательной редакции, очевидно, потому, что после объединения двух замыслов – романа «Пьяненькие» и повести о Раскольникове – образ Мармеладова отошел на второй план.

В то же самое время тяжелая жизнь низов города, изображенная Достоевским с такой яркостью и рельефностью, не может не вызвать протеста, проявляющегося в той или иной форме. Так, Катерина Ивановна, умирая, отказывается от исповеди: «На мне нет грехов!.. Бог и без того должен простить... Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..»

Во время печатания «Преступления и наказания» в «Русском вестнике» между писателем и редакцией этого журнала наметились расхождения. Редакция потребовала изъятия главы романа, в которой Соня читает Раскольникову евангелие (4 глава 4 части по отдельному изданию), с чем Достоевский не соглашался.

В июле 1866 года Достоевский сообщал А. П. Милюкову о своих разногласиях с редакцией «Русского вестника»: «Я с ними с обоими [Любимовым и Катковым] объяснялся – стоят на своем! Про главу эту я ничего не умею сам сказать; я написал ее в вдохновении настоящем, но может быть она и скверная; но дело у них не в литературном достоинстве, а в опасении за нравственность. В этом я был прав – ничего не было против нравственности и даже чрезмерно напротив, но они видят другое, и, кроме того, видят следы нигилизма. Любимов объявил решительно, что надо переделать. Я взял, и эта переделка большой главы стоила мне по крайней мере трех новых глав работы, судя по труду и тоске, но я переправил и сдал».

Посылая переработанную главу в редакцию, Достоевский писал Н. А. Любимову: «Зло и доброе в высшей степени разделено, и смешать их и использовать превратно уже никак нельзя будет. Равномерно прочие означенные Вами поправки я сделал все, и, кажется, с лихвою... Все то, что Вы говорили, я исполнил, все разделено, размежевано и ясно. Чтению евангелия придан другой колорит».

«Не знаю, что будет далее, – писал Достоевский Милюкову, – но эта начинающая обнаруживаться с течением романа противоположность воззрений с редакцией начинает меня очень беспокоить».