Гости разъезжаются с бала у Фамусова. Хрюмина-внучка жалуется бабушке, что Фамусов «назвал на бал каких-то уродов с того света». Платон Горич вздыхает от назойливых забот жены. Чацкий горько сетует наедине с самим собой: он ожидал найти в Москве радость от встречи со знакомыми и живое участие от них, однако не обнаружил ни того, ни другого. (См. полный текст «Горя от ума».)

Лакей Чацкого долго не может найти кучера. На Чацкого тем временем натыкается приехавший с опозданием суетливый Репетилов. Начинает торопливо рассказывать: порвал со своей прежней разгульной жизнью – и сошёлся с умнейшими людьми. В Английском клубе они образовали «секретнейший союз» с тайными собраниями по четвергам. На них ведутся разговоры о «камерах», о присяжных, «О Бейроне, ну о матерьях важных». Предлагает свести и Чацкого со своими друзьями («Что зá люди, mon cher! Сок умной молодёжи!»). Чацкий: «Да из чего беснуетесь вы столько?» – «Шумим, братéц, шумим». – «Шумите вы? и только?»

Горе от ума. 4-е действие. Краткий пересказ. Иллюстрированная аудиокнига

Репетилов начинает описывать членов «секретнейшего союза»: князь Григорий, чудак, нас морит со смеху, век с англичанами, вся áнглийская складка, и так же он сквозь зубы говорит; Евдоким Воркулов – исполнитель любовных итальянских арий; братья Левон и Боринька, о которых и «не знаешь, что сказать»; «но если гения прикажете назвать: Удушьев Ипполит Маркелыч!!» [намёк на Чаадаева]. Советует Чацкому прочесть его сочинения, хотя Удушьев, впрочем, почти ничего не пишет, в журналах можно сыскать лишь его отрывок, взгляд и нечто, «но голова у нас, какой в России нету», хотя «крепко нá руку нечист; да умный человек не может быть не плýтом». Однако Удушьев любит говорить о «высокой нечисти» с горящим лицом, да так, что все вокруг рыдают. На собраниях члены репетиловского «союза» сочиняют водевили, кладут их на музыку – и сами же хлопают, когда их дают в театрах.

Выходит садиться в карету Скалозуб. Репетилов бросается к нему с объятьями. Чацкий, пользуясь удобным моментом, скрывается от Репетилова в швейцарскую. Репетилов зовёт и Скалозуба на собрания «союза»: там «напоят шампанским на убой». Но Скалозуб отвечает: «учёностью меня не обморочишь». Обещает прислать в союз фельдфебеля вместо Вольтера: «Он в три шеренги вас построит, а пикните, так мигом успокоит». Репетилов советует ему не слишком думать о службе. Рассказывает, как сам затесался в зятья к немцу фон Клоцу, метившему тогда в министры, женился на его дочери, но не получил ни богатого приданого, ни чинов. «Тьфу! служба и чины, кресты – души мытарства».

Разглагольствуя, Репетилов даже и не замечает, что Скалозуб уже уехал, и его место перед ним заступил Загорецкий. Загорецкий уверяет Репетилова в своём либерализме, потом начинает рассказывать ему про сумасшествие Чацкого. Репетилов не верит, но его начинают уверять в этом и как раз вышедшие княжны Тугоуховские: «Мсьё Репетилов! чтó вы! Да как вы! Можно ль против всех!» О том, что Чацкого надо лечить, говорит и старуха Хлёстова.

Тугоуховские уезжают. Репетилов, постояв немного в недоумении, думает, куда бы ещё поехать среди ночи. Садится в карету и велит, чтобы лакей вёз его «куда-нибудь».

Потрясённый Чацкий выходит из швейцарской. Он слышал разговоры о своём сумасшествии и гадает: кто же пустил этот слух? Знает ли о нём Софья? В это время Софья появляется на втором этаже опустевшего дома со свечкой. Глядя в темноте на Чацкого, спрашивает: «Молчалин, это вы?» – но потом быстро исчезает за своей дверью.

Чацкий замечает, что стоит у двери в комнату Молчалина. Прячется за колонну, решив следить за тем, что будет дальше.

Входит Лиза со свечкой. Говорит сама с собой: барыне померещился внизу Чацкий, она послала меня проведать, нет ли здесь его и заодно позвать Молчалина. Стучится к Молчалину: «барышня зовёт вас к себе».

Молчалин выходит, зевая. Наверху опять появляется Софья, начинает тихо спускаться. Молчалин, не видя её, вновь принимается заигрывать с Лизой. Лиза советует ему думать о свадьбе с барышней, однако он говорит, что не видит в Софье ничего завидного: «Мой ангельчик, желал бы вполовину к ней то же чувствовать, что чувствую к тебе». Лиза: «И вам не совестно?» – Молчалин:

Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья –
Хозяину, где доведётся жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
………
И вот любовника я принимаю вид
В угодность дочери такого человека…
………
Пойдём любовь делить плачевной нашей крали.
Дай обниму тебя от сердца полноты.
Зачем она не ты!

Софья выходит и становится перед ним. Молчалин бросается перед нею на колени, ползает у ног. Она отталкивает его: «Не подличайте, встаньте, лжец!» Требует, чтобы он завтра же уезжал из дома и чтобы она больше никогда не слыхала о нём. И

…будьте рады,
Что при свиданиях со мной в ночной тиши
Держались более вы робости во нраве,
Чем даже днём, и при людях, и в яве,
В вас меньше дерзости, чем кривизны души…

Радуется, что этой сцене между ними нет свидетелей, как давеча, когда Чацкий видёл её обморок.

Но из-за колонны выходит Чацкий: «Я здесь, притворщица! Вот наконец решение загадке! Вот я пожертвован кому!.. Ах! как игру судьбы постичь? Людей с душой гонительница, бич! – Молчалины блаженствуют на свете!»

Молчалин скрывается в своей комнате. Зато на шум прибегает Фамусов с толпой слуг. Кричит:

Ба! знакомые всё лица!
Дочь, Софья Павловна! страмница!
Бесстыдница! где! с кем! Ни дать ни взять, она,
Как мать её, покойница жена.
Бывало, я с дражайшей половиной
Чуть врознь — уж где-нибудь с мужчиной!

Вопрошает: чем прельстил тебя Чацкий, ты ведь сама назвала его безумным? Чацкий Софье: «Так этим вымыслом я вам ещё обязан?» Фамусов считает, что Чацкий, возмущаясь Софьей, лишь разыгрывает роль, чтобы обмануть его. Бранит Лизу: «Бегая за нарядами на Кузнецкий мост, ты научилась там сводить любовников?» Грозит отправить её в деревню, в избу, за птицами ходить, а Софью – «в деревню, к тётке, в глушь, в Саратов, там будешь горе горевать, за пяльцами сидеть, за святцами зевать». Чацкому впредь отказывает от дома. Грозит ославить его на всю Москву, да ещё «в Сенат подам, министрам, государю».

Чацкий произносит свой заключительный монолог: «Слепец! я в ком искал награду всех трудов! Спешил!.. летел! дрожал! вот счастье, думал, близко… (Софье:) Зачем меня надеждой завлекли? Зачем мне прямо не сказали, что всё прошедшее вы обратили в смех?!» Пророчит, что Софья ещё помирится с Молчалиным: «Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей – высокий идеал московских всех мужей». Разуверяет Фамусова: я не собираюсь свататься к вашей дочери, «Другой найдётся благонравный, низкопоклонник и делец, достоинствами, наконец, он будущему тестю равный».

С кем был! Куда меня закинула судьба!
Все гонят! все клянут! Мучителей толпа,
В любви предателей, в вражде неутомимых,
Рассказчиков неукротимых,
Нескладных умников, лукавых простаков,
Старух зловещих, стариков,
Дряхлеющих над выдумками, вздором, —
Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нём рассудок уцелеет.
Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорблённому есть чувству уголок!..
Карету мне, карету!

Чацкий уезжает. Фамусов говорит Софье: он и вправду безумный – такую сейчас молол чепуху! Но ты-то, ты-то! «Ах! боже мой! что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»

© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.