«Записки Охотника» были результатом той «демократизации» русской литературы, которая сделалась характерной чертой её в 1840-ые годы, когда в ней стало проявляться преклонение перед «мужиком» и его бытом. Никогда до этой поры не вызывал он такого чувства к себе. В XVIII веке мужику сочувствовали многие русские писатели, борцы против крепостничества (Новиков, Радищев, авторы комедий и опер); писатели сентиментального направления идеализировали его жизнь, восхищаясь патриархальной простотой и чистотой его быта; такая идеализация помогла Карамзину сделать «великое открытие», что простые крестьяне – тоже люди, что они «чувствовать умеют» («Бедная Лиза», «Флор Силин»); эпоха романтизма, с её серьезными интересами к этнографии, привела к тому, что народный быт стали «изучать».

 

Записки охотника. Краткое содержание. Иллюстрированная аудиокнига

 

Но лишь славянофилы, увлекавшиеся «мужицкой Русью», первые стали проповедовать «преклонение» перед русским мужиком, – перед его миросозерцанием, в котором определились, по их мнению, главные черты русской народности. И вот, стремление определить дух этой «народности» настойчиво проявлялось в русской литературе и публицистике этой поры, – стоит перечесть, хотя бы, критические отзывы о сочинениях Пушкина, Гоголя, чтобы убедиться в наличности упорного желания русских людей определить себя, свою душу; писатели и журналисты, независимо от своих политических убеждений, говорили теперь особенно много о «русской душе, судили произведения с точки зрения «народности», хотя все же ясного понимания этого термина еще у них не было: одни – «народными» произведениями считали только «простонародные», другие – пытались определить элементы «народности» в жизни русской интеллигенции и крестьянства, но наталкивались на трудную задачу – найти что-нибудь общее в миросозерцании русских интеллигентов и русских мужиков. Да к тому же, и русский мужик еще не был разгадан: знали его песни, его быт, но еще ошибались в определении сущности его духовной жизни. Изящная литература мало помогала в этом отношения, – и Пушкин, и Гоголь подробно не останавливались на изображении души русского простонародья, – русский мужик у Пушкина лишь эпизодически появляется в его произведениях (в «Евгении Онегине», «Капитанской дочке», «Дубровском» и др.), недолго останавливая на себе внимание автора; у Гоголя, в его «Вечерах на хуторе», жизнь простонародья представлена с «праздничной» стороны, – и полной картины деревенского быта в своих очерках он тоже не дал.

Между тем, интерес к этому быту, несомненно, рос в русском обществе, и потому в изящной литературе все настойчивее сказывалось это стремление к народу в попытках разных писателей осветить ту, или другую сторону простонародной жизни. «Записки Охотника» и были той книгой, которая ответила этому выросшему в русском обществе стремлению заглянуть поглубже в жизнь мужика. Ближайшим предшественником Тургенева, в этом отношении, был Григорович, который в 1846 году напечатал повесть: «Деревня»; уже это произведение обратило на себя внимание и критики, и публики, – оно и для Тургенева послужило поводом к сочинению его «очерков». Это впоследствии призвал сам Тургенев.

Главное историко-литературное значение «Записок Охотника» заключается в том, что рассказы, вошедшие в состав этого сборника, органически связаны с той традицией, которая сделалась заметной в русской литературе еще со времен Карамзина, – с его знаменитого «открытия», что «крестьяне чувствовать умеют». Если своей «Бедной Лизой» сам Карамзин не сумел, с наших глазах, доказать этой мысли, то это впервые сделать удалось Григоровичу, особенно Тургеневу: глубоко заглянул он в душу русского крестьянина и в ней рассмотрел немало возвышенных чувств, немало сложных, разнообразных миросозерцаний.

В этом – психологическое значение его «Записок». Тургенев, определивший в русских культурных людях наличность тех общечеловеческих черт, носителями которых являются у Шекспира Король Лир («Степной король Лир»), ГамлетГамлет Щигровского уезда»), у СервантесаДон Кихот («Чертопханов») таких же «общечеловеческих» черт искал и в русском мужике, на которого большинство русского общества в это время крепостничества смотрели еще глазами Простаковой («бредит, бестия! как будто благородная!»).

Но, кроме таких психологических интересов, в «Записках Охотника» сказались и интересы этнографические, – особенности крестьянского быта, своеобразность семейной жизни, взгляды на природу и жизнь, – все это живо интересовало нашего писателя, и все это нашло себе полное и яркое выражение в его «Записках».

Гуманный наблюдатель крестьянского быта, Тургенев не мог, конечно, миновать и вопроса о крепостном праве, – и, вот, в целом ряде очерков нарисовал он трагические и комические сцены, характеризуются современную ему жизнь и взаимные отношения крепостных крестьян и помещиков. Наконец, немало места в своих очерках отвел он и характеристике русских дворян-помещиков.

Таким образом, уже из одной этой беглой характеристики содержания «Записок Охотника» видно, что вопрос о крепостном праве не занимает в них первого места, не является «основным». Только внимание цензуры и властей, с одной стороны, – в умение тогдашней русской публики «читать между строк», с другой, – сделали из «Записок» Тургенева – безобидных с нашей современной точки зрения, – какой-то «боевой клич», призывавший к борьбе за права народа, изнемогающего под гнетом рабства. Все очерки, вошедшие в состав этого сборника, совершенно нетенденциозны, – в них жизнь русская отнюдь не изображалась под определенным углом: она развертывалась широко и свободно. Вот почему реализм «Записок» – чисто пушкинский; влияние Гоголя сказалось в них только в манере детально обрисовывать психические стороны действующих лиц, отчасти в описаниях природы.