В 1860 году А. Н. Островский опубликовал свою драму: «Гроза» (см. её краткое содержание и анализ). Здесь он опять изобразил «темное царство», но уже в тот период его существования, когда и в этой тине начинает мерцать свет.

Действие пьесы происходит в городе Калинове, на берегу реки Волги; жителей этого города не коснулись еще веяния «нового времени». Вот почему трудно дышится здесь людям, которые пробиваются к свету.

 

Островский. Гроза. Краткое содержание. Аудиокнига

 

Город Калинов является как бы всею глухой русской провинцией в миниатюре. Он живет темной, грубой и косной жизнью, в нем властвуют начала того темного купеческого мира, который представлен в прежних пьесах Островского. Деспотизм, грубая сила, невежество, власть диких суеверий, самодурство старших и угнетение младших, пьянство, слезы, побои – вот что царит за тихими стенами купеческих домов. «И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых! И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства!» – говорит в своём монологе тихий мечтатель Кулигин, одна из светлых фигур в этом темном царстве, и прибавляет: «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие».

В темной и невежественной жизни обитателей городка не имеют влияния никакие высшие интересы; религиозность и благочестие здесь внешние: на первом месте все то, что делается «для людей», напоказ. Соблюдая посты, посещая усердно церкви и монастыри, калиновцы не связывают лучшую жизнь с заветами религии и продолжают все ту же грубую и дикую жизнь, тираня домашних, напиваясь, а в будние дни обсчитывая покупателей. Все свежее, молодое, талантливое гибнет в этой атмосфере, чахнет от насилия, злобы, от мертвой пустоты этой жизни. Слабые спиваются, порочные и мелкие натуры побеждают деспотизм хитростью и изворотливостью; для натур же прямых, светлых, наделенных неутомимым стремлением к иной жизни, неизбежен трагический конец при столкновении с грубыми силами этого мира.

«Бульвар сделали, а не гуляют… – говорит Кулигин в другом монологе. – Ну, что бы, кажется, им не гулять, не дышать свежим воздухом? Так нет. У всех давно ворота, сударь, заперты, и собаки спущены… Вы думаете, они дело делают либо богу молятся? Нет, сударь. И не от воров они запираются, а чтоб люди не видали, как они своих домашних едят поедом да семью тиранят. И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых!.. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства! И все шито да крыто... Ты, говорит, смотри, в людях меня да на улице, а до семьи моей тебе дела нет; на это, говорит, у меня есть замки, да запоры, да собаки злые. Семья, говорит, дело тайное, секретное! Знаем мы эти секреты-то! От этих секретов-то, сударь, ему только одному весело, а остальные волком воют. Да и что за секрет? Кто его не знает! Ограбить сирот, родственников, племянников, заколотить домашних так, чтобы ни об чем, что он там творит, пискнуть не смели. Вот и весь секрет».

В этой яркой характеристике жизни обывателей города вскрывается оборотная сторона домостроевского строя жизни, с его патриархальным деспотизмом, боязнью общественного «суда», с наружным благочинием, прикрывающим часто бессердечие я жестокость... Когда домостроевский уклад жизни смягчается разумностью и сердечностью «владыки» дома – он не только терпим, но даже подкупает сердечной простотой жизни (бабушка Татьяна Марковна в «Обрыве», старик Багров в «Семейной Хронике», Хорь в «Записках Охотника»). Но когда нет смягчающей любви в отношениях, тогда этот строй жизни несет только слезы, «невидимые» и «неслышимые».