В советской деревне Тальново, куда привел нас автор «Матрёнина двора» (см. полный текст, краткое содержание и анализ рассказа), сохранился старинный обычай. Солженицын изображает обряд похорон Матрёны, и мы слышим причитания родни над прахом усопшей. Но как же все изменилось!

Плач по Матрёне превратился в «своего рода политику». Подспудный смысл причитаний сестер покойной был: «горницу-ту вы взять – взяли, избы же самой мы вам не дадим!» А из причитаний мужниной родни «выпирал ответ: в смерти ее мы не виноваты, а насчет избы еще поговорим!». Ни тени истинного чувства. А вместе с чувством исчезла и поэзия.

Александр Солженицын. Матренин Двор. Читает автор

В сценах похорон и поминок обнажается необратимый процесс духовного обнищания деревни в советское время.

Солженицын одним из первых поднял эту тему. О жизни колхозной деревни писали и до него. Правда стала прорываться уже в очерках Валентина Овечкина. В них речь шла о труде и быте колхозников, о проблемах экономических. При этом чаще всего плохим колхозам, плохим председателям противопоставлялись хорошие. В сталинскую эпоху, когда впервые появились очерки Овечкина (что само по себе граничило с чудом), иначе писать о деревне было невозможно. И смелость Овечкина должна быть оценена по достоинству.

Характерно, что «Матрёнин двор» многие восприняли как произведение, идущее в том же русле. Правоверные критики упрекали Солженицына в  «очернительстве», потому что бедному колхозу писатель не противопоставил богатого[1]. Но пафос этого произведения отнюдь не в изображении материальной нищеты, хотя и о ней говорится на его страницах. Солженицына волнует процесс духовного оскудения деревни.

В этом отношении «Матрёнин двор» перекликается с «Вологодской свадьбой» Александра Яшина, напечатанной незадолго до рассказа Солженицына в «Новом мире»[2]. Оба писателя, независимо друг от друга, с чувством глубокой печали говорят о духовной деградации крестьянства. Процесс этот с равной силой обнажается и на деревенской свадьбе, и на похоронах.

Как некий зловещий символ предстает в рассказе Солженицына бывший жених Матрёны – старик Фаддей. Говоря о нем, писатель настойчиво употребляет эпитет «черный»: «Высокий черный старик /... / Все лицо его облегали густые черные волосы /... / с черной окладистой бородой сливались усы густые, черные /... / и еще широкие черные брови мостами были брошены друг другу навстречу».

Когда читаешь рассказ, невольно вспоминается пушкинский Черный человек, заказавший Моцарту «Реквием» и явившийся предвестником смерти композитора. Ведь и Фаддей принес Матрёне гибель. «Сорок лет пролежала его угроза в углу, как старый тесак, – а ударила-таки...».

Но всегда ли этот человек был одержим жадностью и лишен живых человеческих чувств? Из рассказа Матрёны очевидно, что он когда-то по-настоящему любил ее. Теперь же для него не существует прошлого. Холодный расчет заходит так далеко, что даже гибель сына и когда-то столь любимой женщины не образумила жадного старика. Он не ощущает ни вины, ни жалости, ничего – кроме боязни потерять уцелевшие бревна.

Однако автор отмечает: «Перебрав тальновских, я понял, что Фаддей был в деревне такой не один». Мало чем отличаются от него Матрёнины сестры. Словно хищные птицы, «слетелись» они, «захватили избу», «выпотрошили двести похоронных рублей». Таков же и тракторист «с жестоким лицом», из-за жадности которого и произошло несчастье.

Особенно тягостное впечатление производит полувековая подруга Матрёны. Поведав автору о трагической гибели близкого ей человека, Маша утирает слезы и деловито заговаривает о вязаночке, которую Матрёна якобы завещала Машиной Таньке. Все помыслы Маши сейчас направлены на то, чтобы перехватить эту старую кофтенку у Матрёниной родни.

«Наверно, так надо было», – с горечью замечает автор. Ведь вязаночка казалась Маше столь ценной потому, что нищенской была вся ее жизнь. А вечная нужда постепенно, незаметно, но неуклонно убивала человеческие души. Как в шуховском Темгенёве, здесь, в Тальнове, люди годами бились в нищете. В рассказе встречается немало деталей, свидетельствующих об этом.

Нарисовав картину нужды советского народа в статье «Чем грозит Америке плохое понимание России», написанной почти что два десятилетия спустя, Солженицын продолжает: «Такая материальная пропасть существования – и уже полвека! – ведет и приводит к биологическому вырождению нации, к упадку телесному и духовному /... / Падение бытовых нравов – жестоко, но не потому, что так плох народ, а потому что коммунисты лишили его пищи физической, пищи духовной...».

Духовную пищу в Тальнове заменили кричащее радио, танцы под радиолу, плакат с красавицей, предлагающей читателям книжку Панферова.

Отрывок из книги М. Шнеерсон «Александр Солженицын. Очерки творчества».