Раскольников с Разумихиным пошли в нумера Бакалеева к Дуне и Пульхерии Александровне. По пути Раскольников громко возмущался тем, что Порфирий и Заметов подозревают его в убийстве.
– Если бы у них правда была эта безмозглая мысль, они бы наоборот её скрывали! – считал Разумихин.
– Не скрывают, потому что у них нет фактов, – холодно усмехнулся Раскольников. – Вот они и стараются наглостью сбить, чтобы я с досады прорвался.
– На твоем месте, Родька, я бы захохотал всем в глаза, или лучше: на-пле-вал бы всем в рожу, да погуще, да раскидал бы на все стороны десятка два плюх. Пойду сам к Порфирию! И уж прижму ж я его, по-родственному; пусть выложит мне всё до корней!
Раскольникова вдруг поразила неожиданная и тревожная мысль: а не придут ли к нему сейчас же с обыском? Сказав, чтобы Разумихин шёл в нумера один, «а я приду через полчаса», он бросился к себе домой. Там быстро обшарил дыру под обоями, куда прятал награбленное: не завалялось ли чего случайно?
В дыре ничего не было.
Со странной улыбкой на губах Раскольников вышел на двор и увидел, как дворник показывает на него какому-то угрюмому пожилому мещанину, одетому во что-то вроде халата и похожему на бабу.
Раскольников подошёл к ним. Мещанин строго оглядел его, медленно повернулся и пошёл прочь. Раскольников бросился за ним.
Он нагнал его и побрёл рядом, от волнения не решаясь ничего спросить. Мещанин взглянул на него, но ни слова не сказал. Так они и шагали бок о бок с минуту.
– Вы меня спрашивали у дворника? – проговорил наконец Раскольников, но как-то очень негромко.
Мещанин поднял глаза, зловеще и мрачно посмотрел на Раскольникова и вдруг ясно и отчётливо произнёс:
– Убивец!
У Раскольникова сердце едва не выпрыгнуло из груди.
– Да что вы... что... кто убийца? – забормотал он.
– Ты убивец.
На лице у мещанина играла улыбка ненавистного торжества. На перекрёстке он повернул и ушёл от Раскольникова, не оглядываясь.
Раскольников с дрожащими коленями вернулся в свою каморку и бессильно лёг на диван. Мысли у него сами текли бессвязно, воспоминания далекого прошлого мешались с недавними. Колотил озноб.
Раскольников слышал, как вошли Разумихин с Настасьей, но притворился спящим. Они решили не будить его и ушли.
Раскольников мучился: «Кто он? Кто этот вышедший из-под земли человек? Где был он и что видел?»
С горькой усмешкой он думал: «И как смел я, зная себя, предчувствуя себя, брать топор и кровавиться! Я обязан был заранее знать... Нет, я не Наполеон! Старушонка вздор, не в ней и дело! Старуху-то я убил, а, переступить не переступил, на этой стороне остался. Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего – и уж по тому одному, что, во-первых, теперь рассуждаю про то, что я вошь; потому, во-вторых, что целый месяц всеблагое провидение беспокоил, призывая в свидетели, что не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и приятную цель, – ха-ха! Потому, в-третьих, что возможную справедливость положил наблюдать в исполнении, вес и меру, и арифметику из всех вшей выбрал самую наибесполезнейшую и, убив ее, положил взять у ней ровно столько, сколько мне надо для первого шага, и ни больше ни меньше. А настоящий "пророк" ставит где-нибудь поперек улицы хор-р-рошую батарею и дует в правого и виноватого, не удостоивая даже и объясниться! Повинуйся, дрожащая тварь, и – не желай, потому – не твое это дело!».
«Мать, сестра, как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу, подле себя не могу выносить? Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась!.. Лизавета! Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими... Милые!.. Зачем они не плачут? Зачем они не стонут?» (См. полный текст монолога Раскольникова «Старушонка вздор...».)
Мало-помалу Раскольников забылся сном. Ему казалось, что он идёт поздним вечером по улице – и вдруг видит, как давешний мещанин издали манит его за собой рукой. Раскольников пошёл за ним, вступил в подворотню дома... Мещанина уже не было. Раскольников начал подниматься вверх по лестнице. Ба, да лестница знакомая – та самая! А вот и та квартира, с теми же обоями, с той же мебелью! Тишина. В квартире между шкафом и окном на стене висел салоп. Раскольников догадался: за ним кто-то прячется. Он отвёл салоп. За ним сидела на стуле старушонка, вся скрючившись и наклонив голову. Он тихо высвободил топор из петли. Ударил её по темени раз, другой, но она даже не шевелилась от ударов. Раскольников нагнулся, заглянул ей в лицо и увидел: она заливается смехом. Он начал бить её топором с бешенством. Но старуха всё так же тихо и неслышно смеялась... Послышался шёпот из спальни. Раскольников бросился бежать, однако прихожая и лестница уже были полны людей... [См. полный текст отрывка «Сон Раскольникова о смеющейся старухе».]
Он проснулся, тяжело дыша – и увидел, как бы продолжение сна. Дверь его каморки была распахнута настежь. На пороге стоял незнакомый человек и смотрел на него.
Раскольников прикрыл глаза и глядел сквозь ресницы. Незнакомец вошёл, притворил дверь и без шума сел на стул, опёршись обеими руками и подбородком на трость.
Раскольников выждал минут десять и наконец приподнялся на диване.
– А ведь я так и знал, что вы не спите, а только вид показываете, – рассмеялся незнакомый. – Аркадий Иванович Свидригайлов, позвольте отрекомендоваться... [См. полный текст первого разговора Раскольникова со Свидригайловым.]
Для перехода к краткому содержанию следующей / предыдущей главы «Преступления и наказания» пользуйтесь расположенными ниже кнопками Вперёд / Назад.
© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.
