Раскольников спешил к Свидригайлову, мучась вопросом: пойдёт ли тот к Порфирию. В душе он был уверен, что нет, и сам не понимал, зачем идёт к Свидригайлову, но имел ощущение: ему давно очень нужен этот непонятный, противоречивый человек. Узнав его тайну, не захочет ли он употребить её против Дуни? Ведь та сегодня получила от кого-то письмо...
Раскольников не замечал, куда шёл. Очнувшись наконец, он увидел рядом дом, в котором весь второй этаж был занят трактиром. Оттуда раздавалась громкая музыка и женские взвизги. В одном из отворённых окон трактира он внезапно увидел Свидригайлова.
Раскольников поразился. Он притворился, будто не замечает Свидригайлова: остановился и глядел как бы в сторону. Кажется, и Свидригайлов хотел спрятаться от него, но заметив, что Раскольников его видит, улыбнулся своей плутовской улыбкой и крикнул в окно:
– Ну! входите уж, коли хотите; я здесь!
Раскольников поднялся по лестнице. Свидригайлов сидел в маленькой отдельной комнате. Перед ним стояли мальчик с шарманкой и девочка лет 18-ти в тирольской шляпке, которая сипло пела какую-то лакейскую песню. Когда вошёл Раскольников, Свидригайлов услал их.
– Я вас отыскивал – и вот прямо на вас вышел! – начал Раскольников.
– Да вы, кажется, эти последние два-три дня проспали. Я вам сам назначил этот трактир, растолковал дорогу, рассказал часы, в которые можно меня здесь застать. Вы не помните?
– Забыл!
– Два раза я вам говорил. Адрес отчеканился у вас в памяти механически. Вы и повернули сюда механически. Петербург – это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования. Между тем, это административный центр всей России, и характер его должен отражаться на всем.
– Но почему вы теперь, когда я смотрел в окно с улицы, прятались и хотели уйти?
– Хе-хе! А почему вы, когда я стоял у вас на пороге, лежали на своей софе с закрытыми глазами и притворялись, что спите?
Раскольников смотрел на странное, похожее на маску лицо Свидригайлова, чувствовал на себе его тяжёлый взгляд. Свидригайлов был моложав, щёгольски одет, но в физиономии его сквозило что-то очень неприятное. [См. Внешность Свидригайлова.]
– Я пришел к вам прямо сказать, – с нетерпеливой откровенностью бросил Раскольников, – что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если для этого думаете воспользоваться тем, что узнали обо мне, я вас убью, прежде чем вы меня в острог посадите. А если хотите мне что-нибудь объявить, то объявляйте скорее. Зачем я вообще вам понадобился?
– Да просто как любопытный субъект. Мне понравились вы фантастичностью вашего положения! Кроме того, вы брат особы, которая меня очень интересовала, и, я от неё в свое время много слыхал о вас. Я, еще ехав сюда, в вагоне, рассчитывал, что вы мне скажете что-нибудь новенького и что мне от вас удастся чем-нибудь позаимствоваться! Сейчас я кое-куда собираюсь. Потому давеча и спрятался: думал, что вы мне помешаете; но, кажется (он вынул часы), могу пробыть с вами час.
– Кто вы такой вообще?
– Дворянин, служил два года в кавалерии, потом здесь в Петербурге шлялся, потом женился на Марфе Петровне и жил в деревне.
– Вы вроде были шулером?
– Был. Случалось и бивали. А сейчас сюда больше насчет женщин приехал.
– Едва похоронив Марфу Петровну?
– Ну так что ж, коли я охотник до женщин? Называют рaзвратом, но в рaзврате, по крайней мере, есть нечто постоянное, основанное на природе и не подверженное фантазии, нечто всегдашним разожженным угольком в крови пребывающее. Главное, во всём держать меру. Иначе застрелиться, пожалуй, пришлось бы.
– А вы могли бы застрелиться?
– Сделайте одолжение, не говорите об этом, – произнёс Свидригайлов, с внезапным отвращением. – Боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней.
– А мерзость всей этой обстановки на вас уже не действует?
– Хе-хе-хе! Удивили же вы меня, Родион Романыч. Толкуете о рaзврате и об эстетике! Это вы-то – Шиллер, вы-то – идеалист? Впрочем, не спорю. Я семь лет прожил в деревне у Марфы Петровны, а потому, набросившись теперь на умного человека, просто рад поболтать. Хотите, я вам расскажу, как меня женщина, говоря вашим слогом, «спасала»? Особа эта – ваша сестра. Не беспокойтесь, Авдотья Романовна даже в таком скверном и пустом человеке, как я, может вселить только одно глубочайшее уважение...
Для перехода к краткому содержанию следующей / предыдущей главы «Преступления и наказания» пользуйтесь расположенными ниже кнопками Вперёд / Назад.
© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.
