Свидригайлов рассказал Раскольникову, что Марфа Петровна, вызволяя его из тюрьмы, поставила ему условия: не заводить постоянной любовницы; на сенных девушек можно иногда приглянуть, но только с её ведома, на дворянок – никогда. Трудно было понять, почему Марфа Петровна согласилась взять к себе гувернанткой в дом красивую Авдотью Романовну. В доме Дуня узнала мрачные истории, которые ходили о Свидригайлове. Но они только разожгли её любопытство – и кончилось тем, что она пожалела его и захотела спасти. «А когда сердцу девушки станет жаль, то, уж это для нее всего опаснее».

Свидригайлов тотчас смекнул, «что птичка сама летит в сетку». Про Дуню он считал: если бы она жила во II или III веке, то пошла бы на мученичество в числе первых христиан. Живи же она в веках IV или V – ушла бы в Египетскую пустыню и там тридцать лет вместе с монахами питалась бы кореньями, восторгами и видениями.

Дуня узнала, что Свидригайлов начал приставать к недавно привезённой из другой деревни черноокой Параше, отыскала его одного в садовой аллее и со сверкающими глазами потребовала оставить бедную девушку в покое. Он прикинулся поражённым, смущённым – и со стороны Дуни начались сношения, таинственные разговоры, нравоучения, умаливания, даже слезы. «Вот до какой силы доходит у иных девушек страсть к пропаганде!»

Свидригайлов пустил в ход лесть, восторгаясь высокими душевными качествами Дуни – и даже она не смогла перед этим устоять. Но потом Дуня всё же заметила, что в глазах Свидригайлова «всё сильнее и неосторожнее вспыхивал огонь, который пугал её» – и порвала с ним.

С досады Свидригайлов пустился «грубейшим образом издеваться насчет всех этих пропаганд и обращений; Параша опять выступила на сцену, да и не она одна». Но Дунин взгляд ему уже снился, шелест её платья он уже не мог выносить – никогда не думал, что способен дойти до такого исступления. И он предложил ей все свои деньги (тысяч до 30-ти) с тем, чтобы она бежала с ним. Свидригайлов готов был даже отравить для этого Марфу Петровну.

– Ну, уж после этого я убежден, что вы и сюда приехали, имея в виду мою сестру, – сказал Раскольников. – И намерения на Дуню у вас, разумеется, пoдлые.

На слово «пoдлые» Свидригайлов не обратил ни малейшего внимания.

– Ваши подозрения, – ответил он, – я могу уничтожить в один миг. Знаете ли вы, что я женюсь? У нас остаётся всего десять минут времени, но я расскажу.

Он сообщил, что старая знакомая Ресслих, у которой он теперь квартирует, свела его с одной семьёй, где – расслабленный отец, отставной чиновник, в кресле сидит, третий год ногами не двигает, и очень рассудительная мать. Двое старших детей их забыли, не помогают, но есть ещё младшая, 16-летняя дочь.

– Ресслих эта шельма, она ведь в уме держит: я наскучу, жену брошу и уеду, а жена ей достанется, она ее и пустит в оборот.

Они поехали с Ресслих на смотрины, и Свидригайлов сыграл там роль достойного человека. У него, правда, разница с женой больше 30 лет, но кто на это смотрит. Сказал, что богат, – и сразу с родителями сговорился.

– С тех пор как приеду, так сейчас ее к себе на колени, да так и не спускаю... Ну, вспыхивает, как заря, а я целую поминутно. Мамаша-то, разумеется, внушает, что это, дескать, твой муж и что это так требуется, одним словом, малина! Не глупа девчонка; иной раз так украдкой на меня взглянет – ажно прожжет. А знаете, у ней личико вроде Рафаэлевой Мадонны. Ведь у Сикстинской Мадонны лицо фантастическое, лицо скорбной юродивой, вам это не бросалось в глаза?

Свидригайлов сделал невесте и её родителям на полторы тысячи подарков:

– Так что даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось. Посадил я ее вчера на колени, да, должно быть, уж очень бесцеремонно, – вся вспыхнула и слезинки брызнули, но сама вся горит. Ушли все на минуту, мы с нею одни остались, вдруг бросается мне на шею, обнимает меня ручонками, целует и клянется, что будет мне послушною и верною женой, что всем пожертвует, а за всё это желает иметь от меня только одно уважение и более мне, говорит, ничего не надо, никаких подарков!

– Одним словом, в вас эта чудовищная разница лет и развитии и возбуждает слaдострастие! – язвительно заметил Раскольников.

– Да что вы в добродетель-то так всем дышлом въехали? – захохотал Свидригайлов. – Пощадите, батюшка, я человек грешный. Хе-хе-хе!

Он рассказал, как познакомился в Петербурге и с другой девочкой, лет 13-ти. Приехал на так называемый «танцевальный вечер» (прикрытую этим названием нескромную вечеринку), а там случайно оказалась эта девчушка с родителями – они по объявлению думали, что там действительно танцам учат. Свидригайлов подсел к матери девочки, намекнул, что он тут тоже по ошибке, возмущался «бесстыдством», намекнул, что богат, отвёз домой – и с тех пор к ним ездит: «принимают с восторгом, считают за честь».

– Оставьте ваши низкие анекдоты, рaзвратный человек! – с отвращением воскликнул Раскольников.

Шиллер-то, Шиллер-то наш! – рассмеялся ещё громче Свидригайлов. – A знаете, я нарочно буду вам этакие вещи рассказывать, чтобы слышать ваши вскрикивания. Наслаждение! Впрочем, я пьян.

Свидригайлов расплатился. Оба вышли из трактира. Раскольников заметил, что Свидригайлов, который, как сам он сказал, спешил на какое-то свидание, был этим свиданием сильно озабочен.

– Вам направо, а мне налево или, пожалуй, наоборот, – крикнул ему Свидригайлов. – Прощай, моя радость!

 

Для перехода к краткому содержанию следующей / предыдущей главы «Преступления и наказания» пользуйтесь расположенными ниже кнопками Вперёд / Назад.

© Автор краткого содержания – Русская историческая библиотека.