Сцена смерти Андрея Болконского описана Львом Толстым в 16-й главе первой части четвёртого тома «Войны и мира» (см. краткое содержание всей этой части и её полный текст).

Ниже мы даём краткий пересказ этой главы с цитатами из неё.

«Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое. <...>

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым».

Однажды вечером Болконский задремал, а когда проснулся, увидел, что у его кровати сидит и вяжет чулок Наташа. Он смотрел на нее, не шевелясь. Наконец она заметила, что князь Андрей не спит, и нагнулась к нему.

– Наташа, я слишком люблю вас, – сказал Болконский. – Никто, как вы, не дает мне той мягкой тишины... того света. Мне так и хочется плакать от радости.

Её лицо засияло восторженной радостью. Но она вспомнила, что Андрею нужно спокойствие, и стала уговаривать, чтобы он заснул.

«Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.

Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все это время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.

"Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть Бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику". Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего-то недоставало в них, что-то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул».

Во сне Болконский видел, будто он ведёт в своей комнате ничтожные разговоры со множеством людей, которые постепенно все исчезают, а его охватывает одна забота – о том, что нужно затворить дверь. Он встаёт и идёт к двери, путаясь ногами, мучительно боясь, что затворить её не успеет.

«И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно-неловко подползает к двери, это что-то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что-то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки».

Обе половинки отворились, и оно вошло. Князь Андрей умер во сне – и в этот момент проснулся:

«"Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!" – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.

Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на неё странным взглядом.

Это-то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер. <...>

С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения».

Последние часы Болконского прошли просто. Он машинально исполнил все церковные обряды. Поцеловал сына – и отвернулся.

Княжна Марья и Наташа были при его последних минутах.

Прощаясь с телом, все плакали: графиня Ростова и Соня оттого, что им было жаль Наташу, Николенька – от страдальческого недоумения, старый граф – оттого, что ему вскоре тоже придется сделать этот шаг. А княжна Марья и Наташа плакали от благоговейного умиления, которое охватило их души «перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними».