«Косцы» – даже не рассказ, а стихотворение в прозе. Иван Алексеевич Бунин с глубоким сердечным чувством вспоминает в нём былую, неизгаженную коммунистами Россию и тоскует о её безвозвратной гибели.

 

Мы шли, – пишет он, – по большой дороге, а косцы косили в березовом лесу поблизости – и пели. И лес откликался им.

Это было бесконечно давно, и та жизнь не вернется вовеки.

 

Бунин. Косцы. Краткое содержание. Иллюстрированная аудиокнига

 

Кругом нас были поля серединной, исконной России. Старая большая дорога со следами давней жизни наших отцов и дедов уходила в бесконечную даль. Казалось, что нет и не было времени в этой забытой – или благословенной – Богом стране. Косцы шли и пели среди ее вечной полевой тишины и первобытности.

Они пили из деревянных жбанов родниковую воду, потом крестились и бодро сбегались к месту с косами на плечах – и пошли, пошли вольной, ровной чередой.

Прелесть их песни была в откликах березового леса. В несознаваемом, но кровном родстве, которое было между ими, нами и этим хлебородным полем, этим полевым воздухом, которым дышали и они, и мы с детства. Прелесть песни была в том, что все мы были дети своей родины и всем нам было хорошо, спокойно и любовно. И эта родина, этот наш общий дом была – Россия, и только ее душа могла петь так, как пели косцы.

См. краткие содержания других рассказов Бунина: Лапти, Тёмные аллеи.

Это было как будто и не пение, а только вздохи молодой, здоровой, певучей груди. Чувствовалось – русский человек так свеж, крепок, так наивен в неведении своих сил и талантов и так полон песнью, что ему нужно только легонько вздыхать, чтобы отзывался весь лес на эту добрую и ласковую, а порой дерзкую и мощную звучность. И прекрасны особой, чисто русской красотой были те чувства, что рассказывали косцы в песне своими вздохами и полусловами.

В ней то звучали жалость и тоска, а то – чувство почти восторга перед своей гибелью, молодой дерзости перед судьбою и необыкновенного, всепрощающего великодушия.

Песня эта чаровала ещё и своей неизбывной радостью при всей ее будто бы безнадежности. Чаровала тем, что человек, по своей силе и непочатости, все-таки не верил в эту безнадежность. «Все пути мне, мо́лодцу, заказаны!» – говорил он, сладко оплакивая себя. Но не плачут сладко и не поют своих скорбей те, которым и впрямь нет нигде ни пути, ни дороги. Закатилось мое счастье, вздыхал в песне человек, темная ночь и глушь обступают меня, – и все-таки чувствовал: так кровно близок он с этой глушью, живой для него, преисполненной волшебными силами, что всюду есть у него есть чье-то заступничество, чья-то добрая забота. И из всяческих бед, по вере его, выручали его птицы и звери лесные, царевны прекрасные, премудрые. Были для него ковры-самолеты, шапки-невидимки, текли реки молочные, таились клады самоцветные, от всех смертных чар были ключи вечно живой воды, заступали его от лихих соседей и ворогов дебри дремучие, черные топи болотные – и прощал милосердный Бог за все посвисты уда́лые, ножи острые, горячие...

Бесконечно счастливы были мы в те дни, теперь уже и невозвратимые. Всему свой срок, – миновала и для нас сказка: отказались от нас наши древние заступники, разбежались рыскучие звери, разлетелись вещие птицы, свернулись самобраные скатерти, поруганы молитвы и заклятия, иссохла Мать-Сыра-Земля, иссякли животворные ключи – и настал конец Божьему прощению.

 

© Автор краткого содержания – «Русская историческая библиотека». Любые виды копирования и воспроизведения этой статьи без согласия правообладателя запрещены!