В пятый класс в 1948 году мне, одиннадцатилетнему, пришлось ехать за пятьдесят километров из родной деревни – в райцентр. Мать уговорилась со своей знакомой, что я буду квартировать у нее.
Жили мы без отца, совсем плохо. Голод в тот год еще не кончился, и мать, отпуская меня в райцентр, видно, рассудила, что хуже там мне не будет – некуда.
Валентин Распутин. Уроки французского. Краткий пересказ
Учился я на новом месте хорошо, на пятёрки по всем предметам, кроме французского. Я легко запоминал французские слова, но шпарил ими на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась.
К тому же я постоянно недоедал. Осенью еду из дома мне присылали довольно часто. Но там не было ничего, кроме хлеба и картошки, и добрая половина их быстро куда-то исчезала. Кто потаскивал – тетя Надя ли, женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из ее детей – я не знал, а следить боялся. На плите у тети Нади стоял чайник, и я ложился спать пошвыркав одного гольного кипяточку.
Однажды, еще в сентябре, младший сын тёти Нади, Федька, предложил мне сыграть на деньги в «чику» и повел меня за свалку, в низинку. Там стояло несколько ребят, моих ровесников, и рослый, крепкий, заметный своей силой и властью, семиклассник Вадик.
Игра оказалась простой. Каждый выкладывал на кон по десять копеек. Потом в стопку монет, положенных решками вверх, кидали каменную шайбу, стараясь перевернуть монеты на орла. Перевернул – твоя, бей дальше, нет – отдай это право следующему.
Вадик играл лучше других, да ещё и хитрил в игре. Мне показалось, что и я смог бы сыграть.
Мать раза два подкладывала мне в письма по пять рублей – на молоко. Получив пятерку в третий раз, я не пошел за молоком, а разменял ее на мелочь и отправился за свалку.
В первые разы я проиграл, но чувствовал, что приноравливаюсь. По вечерам, когда все расходились, я тренировался с шайбой в одиночку. И вскоре стал выигрывать.
Теперь каждый день после школы я прибегал на полянку. Ребята менялись, и только Вадик не пропускал ни одной игры. За ним, как тень, ходил коренастый второгодник Птаха, которому Вадик потихоньку помогал выигрывать. Из нашего класса на полянку иногда набегал Тишкин, суетливый, подхалимистый мальчишка.
От выигрышей у меня появились деньги. Мне нужен был только рубль, каждый день по рублю. Получив его, я убегал, покупал на базаре баночку молока и садился за уроки. Голова у меня от недоедания теперь кружилась гораздо меньше.
Вадику мои выигрыши не нравились. По молодости я ещё не знал, что никогда и никому не прощается, если в своем деле он вырывается вперед.
Раз я шел собирать выигрыш. Но Вадик наступил ногой на одну из рассыпавшихся монет и оттолкнул меня. Птаха сильно поддал мне сзади коленом, и я ткнулся головой в землю. Вокруг засмеялись. Я бросился на Вадика. Он быстро и ловко поддел меня головой в лицо, из носу у меня брызнула кровь. Вадик и Птаха стали бить меня по очереди.
Швыркая омертвевшим носом, я поплелся ото всех в гору. Оттуда спустился в ложбинку, упал на траву и навзрыд заплакал.
Утром нос раздулся, под глазом был синяк, но пропустить из-за этого уроки я не решился. Лидия Михайловна, наш классный руководитель, знаки на моем лице увидела сразу и спросила, что случилось.
Я сказал, что упал. Но Тишкин тут же с радостью сообщил, что меня побил Вадик во время игры на деньги.
Я остолбенел. За игру на деньги нас в два счета могли выгнать из школы. Но Лидия Михайловна быстро прервала Тишкина, а мне велела остаться после уроков.
Я боялся, что она потащит меня к директору. Директор, Василий Андреевич обычно выводил любого провинившегося перед школьной линейкой, расхаживал во френче и спрашивал его: «Что тебя побудило заниматься этим грязным делом? Отвечай». Всё обычно заканчивалось слезами, и тогда директор успокаивался.
– Это правда, что ты играешь на деньги? – спросила у меня Лидия Михайловна после уроков.
– Я только рубль выигрываю, – ответил я. – И покупаю на него молоко.
Она рассматривала своими слегка косящими внимательными глазами меня, тощего диковатого мальчишку с разбитым лицом, в застиранном пиджачишке, в перешитых из отцовских галифе.
– И все-таки на деньги играть не надо, – задумчиво сказала она.
Я пообещал, что больше не буду. Но в те дни мне пришлось совсем плохо. Близилась зима, машины из нашего колхоза в райцентр ездить перестали. Матери не с кем теперь было послать мне хоть что-нибудь. А мешок картошки, переданный ею в последний раз, опять испарился с необъяснимой быстротой. Мне хотелось есть даже во сне.
Я не выдержал и опять пошёл на полянку, где играли в «чику». Все там уставились на меня.
– Чего пришел? Давно не били? – проговорил Птаха.
– Да ладно – щурясь, сказал Вадик. – Пусть играет.
Ему, видно, надоела скучная, неинтересная игра, и чтобы пощекотать себе нервы, он решил опять допустить в нее меня. Я решил играть осторожно, не выделяться. В первые дни я выигрывал копеек по двадцать-тридцать, на кусок хлеба. Но на четвертый выиграл рубль, и меня снова избили.
Заметив это, Лидия Михайловна сказала, что со мной придется заниматься французским отдельно. И вдруг решила, что времени в школе у нас до второй смены остается в обрез, поэтому я должен по вечерам приходить к ней на квартиру. Жила она рядом со школой, в учительских домах. На другой, большей, половине того же дома жил сам директор.
В чистенькой, аккуратной квартире учительницы я в первое время каменел и боялся дышать. Лидии Михайловне было лет двадцать пять. В ее лице не было видно жесткости, которая становится с годами чуть ли не профессиональным признаком учителей, даже самых добрых и мягких. Закончив наш урок, Лидия Михайловна звала меня ужинать. Но я вскакивал и, бормоча, что сыт, пятился к выходу и убегал. Лидия Михайловна, отчаявшись, перестала приглашать меня за стол.
Но однажды в школе мне сказали, что в раздевалке лежит принесённая для меня посылка. Я думал, что она от матери, но увидел белый фанерный ящичек, в каких снаряжают посылки по почте. Мать обычно отправляла еду в обыкновенном мешке. Для хлеба и картошки тара посылки была маловата и неудобна. Я вскрыл посылку и обомлел: сверху лежали макароны. Я вынул одну трубочку и стал жадно хрумкать. Потом взялся за вторую, за третью – и вдруг поперхнулся. Макарон сроду у нас в деревне не бывало. Под макаронами на дне ящичка нашлись несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил, что посылку отправляла не мать.
Я побрёл домой к уже ушедшей из школы Лидии Михайловне и поставил ящик перед ней на пол:
– Это вы сделали, – сказал я дрожащим, срывающимся голосом. – У нас в деревне не бывает макарон. И гематогену не бывает.
Лидия Михайловна засмеялась.
– Как же это я так?! Но я ведь городской человек. А что у вас бывает?
– Горох. Редька.
– А у нас на Кубани яблоки бывают... Ох, сколько там яблок! Не злись. Я же хотела как лучше. Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту, пожалуйста, возьми. Тебе надо есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ничего не соображают, а ты способный мальчишка, школу тебе бросать нельзя.
Я испугался, что она меня уговорит, и выскочил за дверь.
Уроки наши на этом не прекратились, я продолжал ходить к Лидии Михайловне и вскоре стал делать большие успехи во французском. Однажды Лидия Михайловна, улыбаясь, спросила:
– А в какую игру ты играл на деньги?
Я объяснил.
– А мы в детстве играли в «пристенок», – сказала Лидия Михайловна.
Она отыскала в сумочке монетки и показала, что одному игроку над ударить монетой о стену, а потом другому – так, чтобы его монета оказалась как можно ближе монете первого. Чтобы обе их можно было достать пальцами одной руки. Достанешь, – значит, выиграл.
– Сыграем? – спросила она.
Я не поверил своим ушам:
– Как же я с вами буду играть? Вы же учительница!
– Ну и что? Иной раз полезно забыть, что ты учительница, – а то такой сделаешься бякой и букой, что живым людям скучно с тобой станет. Я в детстве была отчаянной девчонкой, родители со мной натерпелись. Я бы с удовольствием и сейчас каждый день прыгала, да за стенкой живет Василий Андреевич. Ни в коем случае нельзя, чтобы он узнал, что мы играем в «пристенок». Ну что, начинай. И давай играть по-настоящему, на деньги. Мы можем договориться о совсем маленькой ставке, а все равно появится интерес.
У меня была с собой мелочишка. Мы перебрались из комнаты в прихожую, где было свободнее, били монетами, ползали по полу, задевая друг друга, растягивали пальцы, замеряя монеты. Лидия Михайловна вскрикивала, хлопала в ладоши. Но выигрывала она, а я проигрывал. Однако когда мои деньги уже кончались, я заметил, что Лидия Михайловна теперь не старается выигрывать.
– Так нельзя, – заявил я. – Зачем вы мне подыгрываете?
В следующие дни мы после короткого урока сразу переходили к игре. Я быстро приловчился к «пристенку», и стал выигрывать. У меня опять появились деньги, я бегал на базар и покупал молоко, теперь, зимой, уже мороженое. Я совал ледяные ломтики в рот и заедал куском черного хлеба. Мне было неловко принимать деньги от Лидии Михайловны, но я успокаивался тем, что это честный выигрыш. Я никогда не напрашивался на игру, Лидия Михайловна предлагала ее сама.
Раз, стоя друг против друга на коленях, мы громко заспорили о счете. И нас вдруг перебил удивленный, но твердый голос:
– Лидия Михайловна! Что здесь происходит?
В дверях стоял Василий Андреевич.
Лидия Михайловна поднялась с колен и спокойно сказала:
– Я, Василий Андреевич, надеялась, что вы постучите, прежде чем входить сюда. Мы играем в «пристенок».
– Вы играете на деньги с учеником?! Ну, знаете... Это преступление.
Он воздел над головой руки.
Через три дня Лидия Михайловна уехала.
– Поеду к себе на Кубань, – сказала она, прощаясь. – А ты учись спокойно, никто тебя за этот случай не тронет. Тут виновата я.
Больше я ее никогда не видел. Но потом мне пришла на школу посылка. В ней лежали трубочки макарон, а внизу три красных яблока.
Раньше я видел яблоки только на картинках.
© Автор краткого содержания – «Русская историческая библиотека». Любые виды копирования и воспроизведения этой статьи без согласия правообладателя запрещены!