В стенограммах заседаний Государственных Дум – в том числе Четвёртой – более всего бросается в глаза непрерывная, беспредметная, неделовая говорильня крайних левых депутатов. Их было всего несколько (Чхеидзе, Скобелев, Керенский и др.), однако они отнимали весьма заметную долю общего времени обсуждений. В западных парламентах и самая радикальная оппозиция всё-таки чувствует долг участвовать в чём-то конструктивном даже и при неприятном для себя правительстве. Но российские депутаты из социал-демократов, трудовиков, да многие кадеты посвящали себя только поношению государства и министров, обращаясь даже и не к Думе, а к левой общественности вне её стен – снискать её аплодисменты и одобрение. Их не заботил ни хлебный кризис, ни ведение войны, ни вообще какие-либо конкретные вопросы. Единственной задачей левых было критиковать власть в общем смысле, клеймить её с думской трибуны «врагом народа», союзником Германии. Вошедший в моду перед самой войной вёрткий Керенский заделался возглавителем необразованных крестьян-«трудовиков», соревнуясь с Чхеидзе в количестве выступлений и силе брошенных правительству обвинений. После увольнения премьера Штюрмера социал-демократы криками и буйством не давали новому главе кабинета, Трёпову, даже начать в Думе выступление с декларацией.
Кадеты не препятствовали бездумным выступлениям левых, хотя те едко издевались, что либералы от собственной критики правительства никогда не переходят к настоящим действиям. Кадетов изумил успех их атаки 1 ноября 1916 (речь Милюкова «Глупость или измена?») – неожиданно для них самих удалось свалить Штюрмера. Проходившие в декабре 1916 съезды Союза городов, губернских земских управ и даже дворянских обществ, подобно социалистам, громогласно обвиняли власть в том, что она «ведёт Россию по пути гибели». Съездовские речи были широко распубликованы по стране. В последние дни 1916 и первые месяцы 1917 атаку подхватила Дума, которая теперь из принципа оппонировала правительству по любому вопросу. Назло ему депутаты не дали начать работать уже созданному властями министерству народного здравия, сорвали полезные проекты введения обязательной трудовой повинности в прифронтовой полосе и милитаризации оборонных заводов (лишить там рабочих права бастовать, но и снабдить усиленными пайками).
Думские либералы настаивали на твёрдых хлебных ценах, но постоянно отвергали меры контроля за крупным промышленным капиталом и банками, которые иногда предлагали депутаты других фракций, называвшие банкиров «вампирами, финансирующими не войну, а дороговизну». Прогрессивный Блок вновь утопил важнейший проект введения всесословного волостного земства, внесённый ещё 10 лет назад Столыпиным и опять поставленный на обсуждение в декабре 1916. Так и не был утверждён столыпинский же закон о крестьянском равноправии. Воспеваемая либеральными верхами Четвёртая Дума вместо важных новых законов погрязла в «вермишели» из мелочей.
Правые депутаты старались сдержать буйство либералов и левых, но не получали поддержки от трона. Враждебное думское большинство легко подавляло их голосованием и шумом с мест. Депутаты-крестьяне, боясь развязных насмешек насчёт их неграмотного ораторского слога, выступали редко – а между тем их речи были по смыслу весьма не глупы, а предложения – полезны.
Изворотливый председатель Четвёртой Думы Родзянко ловко и беспринципно лавировал между Блоком (в который входил сам) и властью (честолюбиво ожидая от Государя крупного поста, одно время – министерства иностранных дел). Но левым он потворствовал куда больше, отчего однажды и подвергся публичному оскорблению «болваном и мерзавцем» от необузданного правого депутата Маркова 2-го.
14 февраля 1917 Дума возобновила сессию после перерыва. Вслед за речью министра Риттиха по вопросу о продовольственных заготовках 15-го числа последовало новое выступление Милюкова с резкой критикой власти и утверждением: в войне «с этим правительством Россия победить не может, [но] она победит вопреки своему правительству» (Февральская революция вскоре покажет, что дело обстояло как раз наоборот). Милюкова поддержали другие кадеты, не предлагая, впрочем, никаких конкретных реформ и мер, а только требуя «правительства доверия». Да уже и давно выяснилось, что вся программа Прогрессивного Блока сводилась лишь к постановке у власти своих людей.
За Милюковым Керенский в новой, необычайно дерзкой речи потребовал «физического устранения нарушителей закона» – то есть, представителей власти. Свои обвинения он перенёс и на тех, кто выше правительства, открыто признавшись, что сам принадлежит к эсерам – партии, которая «на своём знамени ставила открыто возможность террора… признавала необходимость тираноубийств».
Соревнование в том, кто сильнее опорочит власть, достигло в последнюю неделю Четвёртой Думы отчаянной надрывности. Ни на одном по-настоящему деловом вопросе депутаты долго не останавливались. Зато левые и кадеты (средь них и богатейший промышленник Коновалов) громко возмущались арестом (за призыв «ликвидировать войну и учредить временное правительство») Рабочей группы Гвоздева. Меньшевик Чхеидзе, почти как Ленин, пророчил с думской трибуны скорый переход внешней войны в войну гражданскую. В успешной новой роли любимца общества не уставал выламываться и Пуришкевич, совершивший сенсационный перескок из крайне правых едва ли не в кадеты.
24 февраля вновь обсуждалась продовольственная проблема. Кадеты, продолжая клясть правительство (Родичев: «у нас министра не отличишь от мошенника»), требовали передать дело снабжения Петрограда продуктами городской Думе. Левые настаивали идти до полного слома всей системы. На улицах уже начались волнения. Ораторы рассказывали депутатам о первых столкновениях народа с полицией – и Дума встречала эти новости рукоплесканиями.
25 февраля перед депутатами вновь выступил министр Риттих, поясняя с цифрами в руках, что трудности с хлебом возникли из-за ложных слухов о его недостаче. Он говорил: продовольственный кризис будет снят в ближайшее же время, так как снежные заносы кончились, и в Петроград отовсюду идут поезда с мукой. Правительство с готовностью соглашалось передать дело снабжения петроградской думе. Но депутаты в ответ вновь назвали разъяснения Риттиха «совершенно неудовлетворительными» и выразили мнение, что «дальнейшее пребывание у власти настоящего совета министров совершенно нетерпимо». Нужно создать правительство, «подчинённое контролю народа»!
25 февраля в 12 часов 50 минут Родзянко закрыл заседание. Ещё никто не знал, что оно будет последним в истории Четвёртой Думы. «Эта Дума никогда более не соберётся, – подытоживает А. И. Солженицын. – И я… прочтя её стенограммы…, так ощущаю: и не жаль».
