В обзорно-исторической главе 7 «Октября Шестнадцатого» Александр Солженицын даёт краткий очерк взаимоотношений между российской властью и обществом на рубеже XIX-XX веков.
И власть, и общественность имели в них свою правоту и свою неправоту. Реформы Александра II были очень благотворны. Но преобразования нельзя вести наспех, без проверки жизнью, а левая интеллигенция стала требовать немедленного введения полной свободы и социализма. Её прокламации звали «к топору». Вскоре на царя совершил покушение Каракозов, а 1 марта 1881 Александр был убит террористами – прямо накануне учреждения преобразовательных комиссий с участием земств. Так было сорвано рождение русской конституции. За бомбистов получило всё русское общество реакцию 80-х годов, «контрреформы» Александра III.
Между правительством и революционными террористами стояли русские либералы. Но они не заняли средней позиции, а с самого начала тянули налево, проявляли склонность оправдывать любые преступления против власти, а самой этой власти не прощали ничего.
Контрреформы Александра III рассматривались как временная мера. К моменту вступления на трон Николая II пришла пора делать шаги в обратном направлении. В России тогда сложилось компетентное уездное и губернское земское самоуправление, которое ещё и, в отличие от западных муниципалитетов, приняло яркую этическую окраску: стремилось не замыкаться в отстаивании интересов групп и классов, а совместно искать общую правду. Надо было развивать земскую систему: учредить волостное земство (ниже уездного), которое по своей близости к населению стало бы подлинным крестьянским самоуправлением. Пора было дать земству и возможность всероссийской организации. Но Николай II в знаменитой фразе предписал не увлекаться «бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления». Его первые министры внутренних дел – Горемыкин, Сипягин и Плеве – упрямо вели «приказную» линию. А считавшийся либеральным сановник Витте составил записку царю о том, что земский строй несовместим с самодержавием. По глубинному смыслу она намекала: надо ограничивать самодержавие. Но открытый тон «макиавеллистого» Витте был: и дальше сдерживать земства!
Сергей Юльевич Витте, 1905
Тем временем начались убийства террористами министров: в 1901 министра просвещения Боголепова, в 1902 – Сипягина. Преемник Сипягина, Плеве, в ответ усилил консервативную линию. Её надо было сочетать с разумными преобразования, сотрудничать с умеренными элементами общества в общем противостоянии террору. Но Плеве этого не сделал.
Плеве не хотел допустить земства даже к намеченным как раз «совещаниям о нуждах сельскохозяйственной промышленности». Негодуя на это, ведущие земцы в мае 1902 собрали в Москве на квартире у председателя московской губернской земской управы Шипова межгубернское (незаконное) совещание. Оно приняло очень благоразумные решения, призывало к постепенности перемен, к сотрудничеству с властью, а не резкому противостоянию ей. Но его участники получили высочайший выговор. Даже на просьбу допускать земства к предварительному – прежде Государя – обсуждению законопроектов, имеющих местное значение последовал резкий отказ.
Между тем активизировались и неземские конституционалисты – поднаторелая в теориях городская интеллигенция, которая, однако, в отличие от земцев, не имела никакого практического опыта административной работы. Летом 1903 на съезде в Шаффхаузене (Швейцария) был основан знаменитый «Союз Освобождения» – первая организация российских либералов. Для вступления в «Союз» требовалось лишь идейное сочувствие, и интеллигенция стала присоединяться к нему массово. Издаваемый за границей журнал «Освобождение» почти беспрепятственно распространялся по России. Главным лозунгом «Союза» было: «долой самодержавие!»
Русские либералы приняли принцип, что если насилие направлено против врага – оно оправдывается. Они декларировали, что революция – меньшее зло, чем самодержавие. Конституция, по их мнению, должна была решить все российские проблемы сразу. И они требовали ввести её немедленно – «Союз» начисто отверг идею плавной эволюции.
В 1904 началась Японская война. В октябре того же года в Париже была собрана конференция русских оппозиционных партий, где либералы Милюков и Струве заседали с эсеровскими террористами и с пораженцами, которые на японские деньги закупали оружие и слали его в Петербург поднимать восстание.
Земское меньшинство Шипова продолжало отстаивать идею постепенности перемен и первенства этических принципов над животной борьбой интересов. Шипов указывал, что в русской истории времён Земских соборов неизвестны случаи, когда бы царь поступил в противность мнению народного представительства, хотя соборы были учреждением всего лишь совещательным. И такой государственно-земский строй – выше конституционного, ибо предполагает не борьбу между Государем и обществом, не драку между партиями, но согласные поиски добра. Избиравшийся четыре раза подряд на земскую должность Шипов и его сторонники звали власть и общество к взаимному сотрудничеству.
Но Плеве подверг Шипова притеснениям и весной 1904 не утвердил его в пятом избрании. А 15 июля 1904 Плеве убил террорист. Японская война, начатая без ясной причины, чужая, далёкая, шла позорно-неудачно. «Освобождение» стало призывать русских военных обратить штыки на самодержавие. Правительство сразу размякло, как будто на одном Плеве держалось. Летом 1904 новым министром внутренних дел был назначен князь Святополк-Мирский, человек без особых талантов, но искренно стремившийся к общественному согласию.
Павел Дмитриевич Святополк-Мирский, министр внутренних дел России в августе 1904 - январе 1905
Пользуясь растерянностью власти, общество организовало 6-9 ноября 1904 общеземский съезд в Петербурге (из видных, но никем не уполномоченных земцев). Председателем выбрали Шипова, однако большинство съезда составилось из гораздо более радикальных членов «Союза освобождения». Не в силах совсем запретить съезд, власти ограничили его статутом частного совещания. Съезд поднял немало насущных, практических проблем (расширение прав и свобод, независимая судебная власть, уголовная ответственность должностных лиц, уравнение сословий и наций). Но раскололся по главному вопросу: должно ли народное представительство стать законодательным (большинство) или только законосовещательным (шиповское меньшинство)?
Шипов отвергал западную систему прямых равных тайных выборов. Он считал, что такое голосование за кандидатов, избирателям практически не известных, и за партийные программы, в тонкостях которых масса не разбирается, и на Западе приводит в парламенты большинство не из истинно достойных и опытных людей, а из оборотистых мошенников. Ещё менее такая система пригодна в условиях России. Вместо всеобщих прямых выборов западного образца Шипов предлагал трёхстепенные внесословные общие выборы хорошо знакомых избирателям способных местных деятелей: в волостях избирается уездное земское собрание, затем его хорошо знающие друг друга члены (а не прямо население) избирают из своей среды земство губернское, а то таким же порядком – земство всероссийское. Это всероссийское народное представительство должно иметь в законодательстве лишь совещательный голос – чтобы излишне не ослабить власти монарха, стоящего над сиюминутными выгодами, корыстными интересами и жадными партиями.
Большинство земского съезда отвергло мысли Шипова, презрительно прозвав его «славянофилом». Это стоявшее за западные образцы большинство и стало основой возникшей год спустя партии кадетов.
Святополк-Мирскому была подана записка о желательных реформах. Тот стал уговаривать Государя приступить к ним. Нерешительный Николай II колебался. А нетерпеливое земское большинство по заграничным директивам «Союза Освобождения» ринулось организовывать по всей России «банкетную кампанию». Во всех крупных городах представители высшего общества собирались за ломившимися яствами столами – и провозглашали даже и не то, за что ратовало большинство на земском съезде, а гораздо резче – долой самодержавие! да здравствует Учредительное Собрание! Чтили тостами и социалистов-террористов.
Колебавшееся правительство сочло: вот это и есть истинные цели либерального движения, а земский съезд только притворялся умеренным! 12 декабря Николай II издал манифест, где отменил пункт о всяком вообще народном представительстве, хоть совещательном, хоть законодательном. Святополк подал в отставку.
9 января 1905 в Петербурге расстреляли рабочую демонстрацию. Но 5 февраля был убит в теракте московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, и власть заговорила другим языком. Царский указ 18 февраля предписал «Совету Министров рассматривать и обсуждать поступающие виды и предположения от частных лиц и учреждений» о «государственном благоустройстве».
«Союз Освобождения», ставший уже сильнее земств, тут же стал создавать по всей стране либеральные союзы разных профессий, затем и их общее объединение – «Союз Союзов». Все они подавали трафаретные предложения: о всеобщем избирательном праве, Учредительном Собрании, конституции. Группу Шипова оттеснили с общественной сцены. Повсюду смелые лекторы произносили зажигательные речи о немедленном введении полной свободы. Среди них особенно выдвинулся будущий кадетский лидер Павел Милюков, звавший «примирить конституцию и революцию».
Павел Николаевич Милюков. Фото 1910
Союз союзов проводил съезды чуть не по два раза в месяц и призывал своих членов не просить свободу, а брать её явочным порядком. Милюков, председатель на одном таком съезде, возгласил: «Все средства законны против нынешнего правительства!.. Добивайтесь немедленного устранения захватившей власть разбойничьей шайки и поставьте на её место Учредительное Собрание!» В начале июля 1905 новое земско-городское совещание, собранное в Москве, в громадном княжеском дворце Долгоруковых, призвало «войти в ближайшее общение с народными массами для… обсуждения… политической реформы». Иными словами – собрать явочным порядком Учредительное Собрание.
Эсеровские дружины по всей стране убивали урядников и губернаторов. В деревнях горели помещичьи усадьбы, в городах не прекращались забастовки. Некоторые богатые конституционалисты как будто начинали пугаться всего этого, но Милюков заявил, что историческое значение актов физического насилия громадно.
6 августа 1905 правительство издало манифест об учреждении законосовещательной «Булыгинской» Думы. При Святополке такая Дума, возможно, и успокоила бы движение, но теперь либералы её отвергли. В августе же перепуганные власти бездумно объявили автономию высших учебных заведений – и тем создали острова революции, неприступные для полиции. Студенты теперь беспрепятственно бушевали на университетских митингах, и к ним собиралась всякая публика. «Союз» же всё более заливался социал-демократией.
В октябре 1905 в Москве прошёл учредительный съезд партии конституционных демократов (кадетов). (Позже основатели придумали ей новое название – Партия Народной Свободы – но оно не привилось.) Милюков на этом съезде с гордостью говорил, что программа кадетов «наиболее левая из всех, какие предъявляются аналогичными нам политическими группами Западной Европы». В стране как раз развернулась «всеобщая политическая стачка», и в разгар съезда на него принесли только что изданный Манифест 17 октября, которым царь вводил уже не законосовещательное, а законодательное представительство – и расширял в городах избирательные права. Но это было не Учредительное собрание, и Милюков на тут же организованном банкете заявил, встав на стол: «Ничего не изменилось! война продолжается!» Надо вести Россию дальше «соединением либеральной тактики с революционной угрозой». Кадеты верили, что, возбудив революцию против власти, они всегда смогут её в нужный им момент остановить.
После Манифеста царь поручил Витте создать либеральный кабинет и приступить к широким преобразованиям. Витте позвал в это правительство и кадетов. Но вдруг оказалось, что они совсем не готовы от речей по развалу власти перейти к самой работе власти. (Сходно потом было и в 1917.) Кадетам куда больше нравилась роль критикующей оппозиции. Кадетская делегация во главе с Кокошкиным вызывающе потребовала от Витте Учредительного Собрания и амнистии террористам – то есть полного уничтожения существующей власти.
Кадеты торопили всеобщие выборы – в обстановке, как нельзя более возбуждённой. Они не хотели понять, что народным массам пока чуждо глубокое понимание правового начала и проблем государственной жизни. Безрелигиозность кадетов мешала им понять сущность народного духа. Из-за неё они разлагали народную душу, способствуя проявлению злобы и ненависти – сперва к имущественным классам, потом и к самой интеллигенции. Лидер более умеренной, но тоже конституционалистской партии октябристов, Александр Гучков, писал: «Я никогда не скрывал своего безусловно отрицательного отношения к партии кадетов… Эта партия сыграла роковую роль в истории нашей молодой политической свободы… Эта партия ловко подсела на запятки русской революции, приняв её за ту триумфальную колесницу, которая довезёт их до вершин власти, и не заметив, что это просто дрянная телега, которая вконец завязла в кровавой грязи».
27 апреля 1906 открылось обещанное в Манифесте 17 октября законодательное представительство – Первая Государственная дума. Кадеты, получили в ней более трети депутатских мандатов, немало было и более левых депутатов: трудовиков (легальные эсеры), социал-демократов, представителей нацменьшинств. Манифестом 17 октября власть уже пошла на важнейшие уступки. Был установлен конституционный строй. Но его вначале следовало испытать на практике и лишь после этого постепенно развивать. Однако Первая Дума вместо сотрудничества объявила власти войну. Вместо того, чтобы умерять безрассудное нетерпение общества, она сама его подстрекала. «Ни о какой постепенности реформ, – писал потом в эмиграции умнейший представитель той же кадетской партии Василий Маклаков, – [Первая Дума] не хотела и слышать. Радикальное изменение ещё не испытанной конституции, установление полного народоправства, единовременное и массовое отчуждение частных земель, образование правительства из представителей Думы и ей подчинённого – были её первыми требованиями. Уступить им – значило бы приблизить революцию на 11 лет».
Вожди фракции кадетов в Первой Государственной думе: М. Петрункевич (первый справа), С. Муромцев (второй справа), В. Набоков (отец писателя, в центре)
Успехи последних месяцев вскружили кадетам голову. Они надеялись окончательно свалить власть, не желали быть осмотрительными и тратить 4 года на то, чего можно натиском достичь в 4 недели. Сам Милюков уже призывал коллег быть осмотрительнее, но его однопартийцы на преддумском съезде постановили: игнорировать правительство! игнорировать законы, изданные после 17 октября! провести программу в форме ультиматума! если правительство не уйдёт – воззвание к народу!
Первая Дума стала разговаривать с властью языком ультиматумов. Она требовала амнистии террористам и цареубийцам. Кадетский патриарх Иван Петрункевич восклицал, что осуждение террора стало бы «моральной гибелью партии». Несмотря на это, власти не прекращали переговоров о допуске кадетов в правительство. Милюков рвался получить пост премьера, а председатель Первой Думы, кадет Муромцев, брал и выше – готовился стать первым русским президентом. Но переговоры не удались, ибо кадеты не захотели отречься от выставленного ими ради союза с социалистами требования всеобщего принудительного отчуждения земли.
Неизбежным стал роспуск Думы, на который царь имел право по Основным законам (конституции) 23 апреля 1906 года. Вместе с роспуском Думы предполагалось и сменить правительство Горемыкина, созданное после увольнения провалившегося Витте. Пост премьера предлагали Шипову, но он отказался, побоявшись, что не получит народной поддержки. Кадеты и Дума готовили уже воззвание по аграрному вопросу к крестьянам: обратить в их пользу земли казённые, удельные, кабинетские, монастырские, церковные и принудительно отобрать частновладельческие. Робкий Николай II долго колебался распустить Думу, пока его не склонил к этому отчаянным убеждением премьер Горемыкин. Горемыкин же назвал лучшим преемником себе молодого, волевого Столыпина, лишь недавно ставшего министром внутренних дел.
9 июля 1906 вышел царский манифест о роспуске прозаседавшей 72 дня Первой Думы и назначении новых выборов во Вторую. Широкого народного негодования по этому поводу отнюдь не последовало. Большинство членов Думы мирно разошлось. Но около трети левых депутатов – кадеты и социалисты – выехали в Выборг, на финляндскую территорию, где действовали отличные от остальной России законы. Самые крайние предлагали объявить себя из Выборга Учредительным собранием и открыто призвать народ к свержению власти. Но кадетское большинство устрашилось этого, да и народного отклика на такой призыв не ожидалось. Было опубликовано лишь довольно беззубое «Выборгское воззвание». Оно выражало возмущение по поводу «разгона» Думы и предлагало лишь не платить податей (но прямые налоги составляли ничтожную часть бюджета) и не давать государству рекрутов (чей набор наступал лишь в ноябре). «Выборгское воззвание» никого не увлекло, никого не испугало и даже жалкостью своей успокоило власти.
