Аристотель о сути и задачах риторики

«Риторика» Аристотеля, состоящая из трех книг, посвящена по общепринятой традиции искусству красноречия. Правда, этот большой трактат имеет особую логическую направленность, что вполне естественно для теории красноречия как искусства убеждения.

Этот трактат, возможно, гораздо больше, чем широко известная «Поэтика» Аристотеля, оперирует именно категориями эстетическими, а не узкологическими. «Риторика» по самой сути своей есть замечательный образец аристотелевской эстетики, неразрывно связанной с силлогистикой, то есть системой доказательств, которую необходимо понимать широко, включая сюда выводы не только относительно полной достоверности фактов, но и относительно кажущегося, возможного и вероятного бытия, без чего немыслимо ни одно подлинное произведение искусства.

 

Аристотель. Иллюстрированная биография

 

Аристотель определяет риторику как искусство убеждения, то есть то, которое использует возможное и вероятное в тех случаях, когда реальная достоверность оказывается недостаточной. Таким образом, аристотелевская риторика не довольствуется достоверным знанием, так как человеческая жизнь и человеческое общение не ограничиваются только точно проверенными силлогизмами, а, наоборот, полны неожиданных суждений и мыслей, придающих речи особую убедительность и даже воздействие на других людей и на целое общество. В риторике Аристотеля, таким образом, объединяются процессы логические и нелогические, рациональные и иррациональные, как это и необходимо для передачи всего многообразия жизненной и творческой практики человека.

Риторика как искусство убеждения базируется у Аристотеля на диалектике, понимаемой им в данном случае специфически, а именно как логическое учение о вероятных умозаключениях, о том, что не обязательно существует на самом деле и не всегда соответствует нормам человеческого разума, а устремлено на нечто кажущееся, правдоподобное, возможное, условное, но отнюдь не осуществленное и абсолютно завершенное. Аристотель, исследуя область риторики, погружается в область чистой возможности, то есть той, которая специфична для всякого художника и всякого человека, переживающего художественное произведение. Таким образом, риторика, по убеждению Аристотеля, – это то же искусство, то же творчество, воздействующее на действительность во всем ее становлении и во всех ее возможностях. Аристотель не ограничивает риторику только учением об ораторском искусстве или о красноречии вообще. Задача риторики – искусство убедительно говорить на основе методов внелогических доказательств, а потому риторика больше всего применима к художественной области и творчеству, имеющему мало общего с формальной техникой оратора, то есть техникой красноречия.

 

«Риторика» Аристотеля о понятии прекрасного

Одна из главных проблем риторической эстетики Аристотеля – это проблема прекрасного. Прежде всего в «Риторике» (гл. I, 9) Аристотеля важно не прекрасное само по себе, но его желательность, его вероятность, его становление. Риторика, целью которой является логика убеждения, должна убедить кого-то в красоте того или иного человека или предмета, причем совершенно не обязательно, чтобы красота была реально присуща человеку и предмету. Аристотель прекрасно понимает, что если предмет желателен, то это еще не значит, что он красив. Иногда бывает достаточно доказать желательность данного предмета, и собеседник уже из-за одного этого станет понимать предмет как прекрасный. Кроме того, для убеждения слушателя важно доказать, что данный предмет вполне достоин похвалы, хотя не все похвальное обязательно прекрасно. С логической точки зрения желательность и похвальность не являются главными признаками прекрасного, так как они не всегда прекрасны. Однако с точки зрения риторической эстетики, вполне достаточно сказать, что прекрасное желательно само по себе и похвально. Прекрасное точно так же можно назвать и благим.

Отсюда первый вывод из риторики, понимаемой художественно-эстетически: прекрасное желательно ради себя самого, прекрасное похвально и прекрасное есть благо («Риторика», гл. I, 9). Но если прекрасное есть благо, то его можно назвать и добродетелью, которая, по Аристотелю, есть не что иное, как возможность приобретать и сохранять благо, а также возможность наделять этим благом других. Однако добродетель представляется Аристотелем дифференцированно, и, значит, все виды добродетели (справедливость, мужество, благоразумие, щедрость, великодушие, бескорыстие, кротость, рассудительность, мудрость) прекрасны так же, как их последствия (награды за прекрасные поступки).

С точки зрения позиции, занятой Аристотелем в «Риторике», прекрасно и все то, что делается человеком не для себя самого, но для других, то есть для добра как такового, для бескорыстного добра. Так, прекрасны все добрые дела, которые совершаются, например, для защиты отечества, и вообще все то, в чем заинтересован не сам делающий, но те, для кого он делает что-нибудь доброе. В этом смысле прекрасное всегда противоположно постыдному, оно всегда бесстрашное, справедливое.

Все эти особенности прекрасного характеризуют его как нечто самодовлеющее, как нечто не нуждающееся ни в чем другом. Но, разумеется, это все не то абсолютно прекрасное, которое Аристотель формулировал в своей теоретической философии. Это – такое прекрасное, которое только кажется прекрасным, которое необходимо в речах и разговорах и для того, чтобы убеждать своих собеседников и слушателей в красоте разных предметов, которые с точки зрения строго логической и теоретико-эстетической вовсе не являются прекрасными. Значит, соответственно и надо убеждать таких людей и не распространяться о таком прекрасном, которое выводится в теоретической философии и которое прекрасно уже в абсолютном смысле этого слова.

Так, прекрасное в одном месте может и не трактоваться как прекрасное в другом месте; и, стараясь убедить людей в том, что данный предмет прекрасен, надо учитывать то место, где мы пользуемся этим доказательством, а также сословие и положение людей, которые выслушивают наши доказательства.

 

Аристотель о риторическом стиле

Другая основная проблема риторической эстетики, кроме проблемы прекрасного, – это проблема стиля. Здесь очень важно подчеркнуть весьма здравое и очень трезвое отношение Аристотеля к проблеме стиля. Это отношение вполне серьезное, и анализу стиля посвящена вся третья книга «Риторики». Дух научной объективности пронизывает всю аристотелевскую теорию стиля, несмотря на чувствительность Аристотеля к стилю предшествующих ему писателей и на избирательное цитирование разных писателей в «Риторике».

Аристотель относит стилистические приемы к той же области речи, куда относится также учение о способах убеждения и о построении частей речи («Риторика», гл. III, 1). Этим, правда, еще не дается определение стиля, но уже и здесь становится ясным, что такое стиль для Аристотеля. Говоря нашим языком, стиль какого-нибудь произведения, по Аристотелю, есть не что иное, как его определенная структура, как способ и манера говорить, почему и термином «стиль» мы переводим аристотелевскую lexis (что буквально значит «говорение», «строй речи»). Аристотель недаром поместил свое учение о стиле именно в риторику. Ведь риторика, по мысли Аристотеля, вовсе не говорит относительно объективных предметов в их абсолютной данности, но говорит о них лишь постольку, поскольку они восприняты человеком, поскольку он их понимает, поскольку они его убеждают. Особой трезвостью отличаются суждения Аристотеля о поэтическом, прозаическом, трагическом и т. п. стилях. Он ровно ни в каком стиле не заинтересован как ученый и пытается анализировать их совершенно в одной плоскости, хотя мы и знаем многое об его чисто личных художественных вкусах и пристрастиях, никак не отраженных в его научной теории. Сам Аристотель, будучи представителем греческой классики и почти еще не выходя за ее пределы, мало отдавал себе отчет в том, что он представитель именно классики, классической эстетики. Однако он был представителем поздней классики и определенно чувствовал наступление эллинизма, поэтому он имел полную возможность формулировать общие особенности классической эстетики в целом, совсем не подозревая того, что все эти формулы стиля были уже формулами завершительными и максимально осознанными.

Прежде всего Аристотель требует от стиля принципиальной и глубочайшей ясности. Он еще не знает того, что ясность вообще является характерной чертой классики. Но мы-то теперь хорошо знаем, что классика не только в греческой, но и во всякой другой культуре всегда отличается ясным стилем в противоположность нагромождениям архаики и утонченной манерности декаданса. Аристотель много и прекрасно говорит о ясности стиля в трактате («Риторика» гл. III, 2).

Но ясность, отчетливость, определенность, по Аристотелю, не должны делать классический стиль сухим. В гл. III, 3 «Риторики» мы находим подробное рассуждение о том, что способствует холодности стиля, и о том, как нужно ее избегать.

Классический стиль предполагает соответствующее построение речи: оно должно быть ясное, простое, всем понятное, безыскусственное. В речи не должно быть ничего экстравагантного, варварского, бьющего в глаза своей оригинальностью или рассчитанного на сплошное удивление («Риторика», гл. III, 5).

Хороший стиль допускает длинноты, а также сжатость только в меру. Все слишком длинное и все слишком сжатое, по Аристотелю, не соответствует хорошему стилю («Риторика», гл. III, 6). А по-нашему, это вообще не соответствует классическому стилю.

Все предыдущие рассуждения Аристотеля о стиле могут навести читателя «Риторики» на мысль, что он проповедует слишком сухой, твердый, неповоротливый и холодный стиль. Несомненно, классический стиль всегда обладает определенной правильностью, мерностью и отсутствием всякого излишества. Это и заставило Аристотеля в предыдущих пунктах «Риторики» говорить именно о такой соразмерности и мерности того, что он называет стилем. Однако такое узкое понимание классического стиля совершенно не соответствует действительности, не соответствует оно также и взглядам Аристотеля. Классический стиль может быть не только строгим и размеренным. Он вполне может отличаться наличием чувства, соответствием действительности и разнообразием характеров, разнообразием речи. Аристотель указывает и такие черты стиля, которые отличаются мягкостью, изяществом. Но классический стиль всегда характеризуется моральной сдержанностью, благородством чувств и художественной простотой.

Создавая свою теорию стиля, Аристотель дает в «Риторике» теорию того, что мы теперь называем чисто классическим стилем. Этот стиль – ясный, исключающий холодность, нехаотический, в меру сжатый, в меру длительный, соответствующий действительности (характерам, возрасту, полу, национальности), в меру патетический, общедоступный.

Этот стиль присущ и поэзии, и ораторской речи, и вообще всем произведениям искусства.

Вполне понятно, почему Аристотель так занят теорией стиля в области риторических проблем.

Аристотель занимается в «Поэтике» и «Риторике» особого рода действительностью, которая не ограничена раз навсегда установленными фактами, а вечно колеблется между «да» и «нет». Он прекрасно прочувствовал природу художественного произведения с заложенными в нем бесконечными возможностями и своей особой логикой, основанной на поэтическом, риторическом и диалектическом видении бытия. Без понимания этой концепции Аристотеля нечего и думать хотя бы отчасти прикоснуться к риторике Аристотеля как к науке о художественно и эстетически понятном слове во всем многообразии его воздействия на жизнь.