Метод марксистской политэкономии
Весь строй политической экономии Маркса так же, как и его социально-философских идей, дан впервые не в научных его трудах, представляющих результат долголетнего изучения, но в произведении, которое хронологически предшествует этому изучению и в то же время заранее формулирует уже все основные его выводы – в «Коммунистическом манифесте». Эта характерная особенность развития научных идей марксизма заставляет нас установить на дальнейшие экономические исследования Маркса такую точку зрения, что они являются лишь попыткой позднейшего, апостериорного, индуктивного подтверждения идей и тезисов, полученных до этих исследований путем спекулятивным, априорным, философским. Если мы будем обозревать совокупность политико-экономических идей, развитых во всех сочинениях Маркса, то это станет еще очевиднее.
Хотя «Коммунистический манифест» формулирует все основные экономические идеи системы Карла Маркса, но развиваются они подробнее в его главном экономическом труде «Капитале», который, несмотря на огромные размеры, представляет собой как бы один трехтомный силлогизм, весьма последовательно развитый и логически разработанный. «Капитал» Маркса представляет собой одну логическую схему, в которой теоретические положения отчасти подтверждаются, отчасти иллюстрируются фактическим материалом, собранным Марксом во время его занятий в Британском музее. Метод Маркса есть дедуктивный и априорный (то есть, он лишь развивает частные выводы из заранее провозглашённого до всякого научного исследования догматического постулата). Иллюзорность индуктивного характера политэкономических (да и всяких других) выводов Маркса лучше всего опровергается сличением соответствующих положений «Капитала» с положениями «Коммунистического манифеста», где те же положения высказаны ранее фактического обоснования. Это весьма важно для общей характеристики научного творчества Маркса. Благодаря внешней манере его изложения, может создаться впечатление, что те или иные положения выводятся из силы фактов, что они приходят после долговременной работы, фактического исследования и изучения как его результат или итог. Однако на деле это далеко не так.
Метод Маркса в основных теоретических вопросах политэкономии есть старый метод Рикардо со всеми его достоинствами и недостатками. Маркс отличается от Рикардо и вообще от классической школы экономистов только большей мудреностью, в особенности в тех частях своего изложения, где проявляется то, что он сам назвал «кокетством с Гегелем», и нужно сказать, что это «кокетство» встречается как раз в тех местах, где сама по себе мысль наиболее проста. Иллюстрирующим примером может послужить параграф первого тома «Капитала» – «О форме стоимости». Совершенно простая, можно сказать, даже тривиальная мысль, в сущности, без всякой нужды закутывается таким количеством мудреных гегелевских выражений, что трудно даже понять, зачем это нужно, если, в сущности, можно без этого обойтись, как свидетельствует об этом популярное изложение самого Маркса для неподготовленного читателя.
Карл Маркс, фото 1875
В отличие от Рикардо, априорные выводы у Маркса иллюстрируются фактическим историческим материалом. Однако материал этот располагается по схемам наперед теоретически выработанным и представляет собой или доказательства, или хорошие иллюстрации, и лишь сравнительно немногие страницы и главы носят характер более или менее чистого исторического исследования. К числу таких глав относится, например, знаменитая глава «О первоначальном накоплении» (1-й том), где дана историческая картина происхождения капитализма в Англии.
Говоря об изложении «Капитала», в особенности 1-го тома, следует упомянуть о библиографическом аппарате. Работая в Британском музее, Маркс сделался одним из первых, может быть, даже первым знатоком старой политэкономической литературы, преимущественно английской, и на эту литературу и делаются обильные ссылки. Другим материалом являются официальные парламентские исследования, главным образом 1830-х годов, отчеты фабричных инспекторов. Главный фактический материал «Капитала» относится собственно к экономической истории Англии 1820-х, 1830-х и 1840-х годов и потому носит на себе черты этой эпохи, которыми она отличается в общей истории капитализма. Конечно, приравнивать эту определенную и своеобразную страницу истории Англии к истории капитализма вообще, как это до известной степени делает сам Маркс, в настоящее время, когда перед нами лежит развернутой целая история капитализма разных стран в XIX-XX веков, мы, разумеется, уже не можем.
Ещё одной особенностью изложения Маркса является его пристрастие к алгебраическим и математическим формулам; это иногда помогает изложению, а иногда служит скорей препятствием к пониманию и без того простых мыслей. Особенно много таких, нередко излишних формул и математических исчислений во II томе «Капитала», в котором изучается обращение капитала; он представляет собой почти сплошь математические исчисления; немало таких иллюстраций и в III томе, гораздо меньше в 1-ом, и здесь злоупотребление ими менее заметно. Нужно добавить, однако, что только 1-й том был издан самим Марксом (а второй и третий – уже после его смерти Энгельсом). Потому эти излишества математического изложения были бы, может быть, устранены самим автором, если бы он готовил сам свой труд в печать.
Общая политэкономия капитализма у Маркса чрезвычайно приближается к той, какую мы имеем и у Родбертуса. Общее знакомство с этой концепцией, хотя бы в абрисе, и затем сопоставление ее с концепцией Родбертуса дает некоторые интересные результаты.
Трудовая теория стоимости у Маркса
Маркс начинает свой «Капитал» изложением трудовой теории стоимости. В общем это изложение представляет собой воспроизведение идей Рикардо и даже Адама Смита, но сделанное с большей логической отчетливостью. Благодаря этому оно воспроизводит и все трудности, и слабые стороны их тоже с большей ясностью. Родбертус начинает свою политэкономическую систему установлением общего принципа, что все хозяйственные блага являются продуктами труда, но что трудовая теория стоимости применима лишь ко всему народному хозяйству, но не по отношению к отдельным меновым сделкам и не к отдельным капиталистическим предприятиям, вообще трудовая стоимость есть только идея, а не факт. Напротив, Маркс начинает свой полиэкономический анализ, исходя именно из вопроса о стоимости отдельного товара и об отдельных меновых сделках, так что его метод при этом характеризуется последовательным переходом от отдельного товара к отдельному хозяйству, а от него ко всей совокупности капиталистического обращения. Он ставит вопрос относительно меновой стоимости, которая, по его определению, является прежде всего количественным отношением, в котором потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода; значит, вопрос, им решаемый, таков: как определяются отдельные стоимости, по каким пропорциям они обмениваются со всеми другими товарами? – Маркс в своей политэкономии отвечает на это так, как отвечал ранее Рикардо и даже Смит в том смысле, что стоимость эта определяется трудом.
Однако ввиду того, что труд имеет различную потребительную оболочку, для приведения разных видов труда к соизмеримости, должно быть найдено что-то третье, tertium comparationis (третье сравниваемое), что-то общее, какая-то общая единица, которая делает их сопоставимыми. Это есть идея о приведении всякого определенного вида труда к затрате рабочей силы вообще, так что при этом рассмотрении продукты труда рассматриваются просто как сгустки (Gallerte) безразличного человеческого труда. «Все эти предметы, – пишет Маркс, – не выражают ничего больше, кроме того, что на их производство была потрачена человеческая рабочая сила, что в них накоплен человеческий труд. Как кристаллы такой общей им всем общественной субстанции, они представляют стоимости». Следовательно, здесь Маркс доводит идею трудовой теории стоимости до такой степени абстракции, до какой не доводил ранее ни один из сторонников ее. В сущности, что представляют собой эти сгустки труда, эта отвлеченная идея политэкономии, которой не соответствует никакая непосредственная реальность? Каким образом можно фактически установить эти равноколичественные сгустки труда относительно работы кузнеца, плотника, машиниста, кочегара и т. д.? – В действительности таких методов для измерения этой затраты труда не существует, и потому эта идея сгустков труда есть голая абстракция. Уже Смит и затем Рикардо натолкнулись на ту же трудность при развитии теории стоимости. При дальнейшем развитии своей политэкономической мысли Маркс ставит вопрос о величине этих стоимостей. Величина эта измеряется, по Марксу, количеством содержащейся в ней субстанции, созидающей стоимости; количество затраченного труда («сгусток его») измеряется его продолжительностью, рабочее же время измеряется, в свою очередь, определенными долями времени, часами, днями и т. д. Однако измерить единицами времени труд несуществующий, отвлеченные сгустки труда, нельзя, потому что они вообще не поддаются измерению, временем измеряется только определенный, конкретный труд, а не абстрактный.
Однако допустим, что и он измерим, и измеряется рабочее время, дальше является трудность, которая в политэкономии Маркса формулируется с особенной отчетливостью. Маркс сам задает себе следующий вопрос: «Можно вообразить, что если стоимость товара определяется количеством труда, потраченного в продолжение его производства, то, чем человек ленивее или чем он менее искусен, тем большею стоимостью обладает его товар, так как тем больше рабочего времени требуется ему для его изготовления, но тот труд, который образует сущность стоимости товара, есть одинаковый человеческий труд, трата одинаковой человеческой рабочей силы. Вся сумма рабочей силы общества, выражающаяся в стоимости всех товаров, принимается при этом в расчет как одна и та же человеческая рабочая сила, хотя она и состоит из бесчисленных единичных рабочих сил. Каждая из таких единичных рабочих сил – такая же человеческая рабочая сила, как и другая, насколько она обладает характером средней общественной рабочей силы и действует как таковая, если, стало быть, при производстве товара требуют только среднего или общественно-необходимого рабочего времени. Общественно-необходимое рабочее время есть такое, которое требуется для производства какой-нибудь потребительной стоимости, какого-нибудь товара, при данных общественно-нормальных условиях производства и при общественно-средней степени искусства и напряженности труда».
Таким образом, рабочее время измеряется в политэкономии Маркса как общественно-необходимое рабочее время. Но, спрашивается, как же определяется само общественно-необходимое рабочее время, где оно устанавливается, где тот признак, по которому данная степень способности труда рабочего признается соответствующей общественно-необходимой, и где тот признак, по которому она не признается? – Когда Оуэн устроил рабочий банк, где попытался ввести рабочие деньги, то оказалось большой, почти непреодолимой трудностью установить это общественно-необходимое время. Политэкономия Маркса дает на этот вопрос такой ответ: «Общественно-необходимое рабочее время есть такое, которое требуется для производства какой-нибудь потребительной стоимости, какого-нибудь товара, при данных общественно-нормальных условиях производства и при общественно-средней степени искусства и напряженности труда». Кто же определяет это рабочее время? – Рынок. Как же он определяет? – Путем рыночного обмена. – Получается логический круг (circulus vitiosus).
В дальнейшем развитии теории трудовой стоимости у Маркса новые трудности обнаруживаются, когда он вводит понятие различной интенсивности труда. Количество затраченного труда не может быть измерено точно не только потому, что эти «сгустки» абстрактного труда вообще неизмеримы, и не только потому, что общественно-необходимый труд может быть определен не иначе, как через посредство рынка, но еще и потому, что в равные времена может быть затрачено неравное количество труда, работа может иметь различную интенсивность; следовательно, нужно установить еще такую единицу средней интенсивности труда в данный промежуток времени. Маркс, не колеблясь, вводит в своей политэкономии понятие средней напряженности труда; следовательно, то, что выше этой средней напряженности или что ниже, является, соответственно, большей или меньшей стоимостью. Но опять-таки для определения этой степени интенсивности труда рыночной практике не дается никакого средства, кроме как тот же рынок. Таким образом, и здесь мы вернулись к тому же рынку, – еще более яркое подтверждение мысли, что трудовая теория стоимости вращается здесь в замкнутом круге.
Наконец, Маркс устанавливает еще, что разные виды труда имеют способность создавать разные стоимости в равные единицы времени. Маркс заявляет здесь так «Сложный искусный труд есть только более высокая степень простого труда, труда чернорабочего; так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого». – «Опыт показывает, – прибавляет Маркс дальше, – что такое приведение сложного труда к простому происходит постоянно. Даже и тогда, когда товар есть продукт труда наиболее сложного, стоимость его сводит его в каком-либо отношении к продукту простого труда. Различные соотношения, в которых различные виды труда приводятся к простому труду как к своей единице измерения устанавливаются каким-то общественным процессом без ведома, за плечами производителей, а потому представляются им существующими по обычаю. Из этого следует, что при анализе стоимости каждый род труда надо рассматривать как простой труд, это избавит нас от лишней работы сведения сложного труда к простому». Но в том и заключается дело, что если избавить себя от лишней работы сведения сложного труда к простому, то это просто значит признать проблему неразрешимой.
Но в особенности поразительно здесь то, что для ее осуществления в политэкономии Маркса опять-таки делаются ссылки на практику рынка. Таким образом, получается, что стоимость товара определяется трудом, но при измерении этого труда может быть определено общественно-необходимое время, определена средняя интенсивность труда, определена степень квалифицированности труда. Все эти важнейшие моменты определения количества труда, все эти единицы измерения устанавливаются рынком. Теория, поставившая себе задачей объяснить практику рынка, постоянно для этого объяснения ссылается на эту же самую практику. Как раньше у Адама Смита и Рикардо, трудовая теория стоимости и у Маркса наталкивается на то же препятствие, до известной степени непреодолимое. Все эти трудности были уже формулированы Адамом Смитом, и в этом отношении политэкономия Карла Маркса не вносит новых моментов в проблему.
Этот тезис, что стоимость определяется трудом и что, следовательно, меновые пропорции определяются количеством труда, затраченным на их приготовление, и рабочего времени Маркс считает доказанным и, считая доказанным, развивает целую экономическую систему и в том числе теорию капитала. Исходя из анализа товарного обмена, он развивает теорию денег и устанавливает роль денег в производстве; это учение о деньгах принадлежит к числу наиболее ценных и наиболее бесспорных экономических учений «Капитала». Вводя деньги, он дальше исследует в своей политэкономии процесс производства капитала, превращение денег в капитал. Как известно, это превращение Маркс объясняет тем, что деньги, затраченные на средства производства и на рабочую силу, дают прирост в виде прибавочной стоимости, благодаря наличию неоплаченного труда. Если рабочий расходует труда больше, нежели это соответствует стоимости его заработной платы, этим создается прибавочная стоимость. Все построение «Капитала» исходит из предположения соответствия трудовой теории стоимости действительности. Весь первый том «Капитала» представляет собой не что иное, как исследование производства прибавочной стоимости и тех способов увеличения ее количества, к которым прибегает капитализм. С этой точки зрения в «Капитале» исследуются формы заработной платы, продолжительность рабочего дня. Одним словом, всего 1-го тома совершенно нельзя понять, если не исходить из предположения о том, что стоимость определяется трудом и что трудовая теория стоимости есть факт.
При развитии этой полиэкономической теории в 1-м томе «Капитала» оказалась та же своеобразная трудность, с которой столкнулся и Родбертус; трудность эта создается при точном применении трудовой теории стоимости, как это делается у Маркса. Именно: равные капиталы в неравной пропорции распадаются на постоянный капитал и переменный капитал, т. е. на ту часть, которая затрачивается на орудия производства, и ту часть, которая затрачивается на заработную плату. Но прибавочная стоимость создается только той частью, которая затрачивается на заработную плату; равные капиталы, затрачивающие неравные части на заработную плату, будут поэтому получать неравные количества прибавочной стоимости. При равной общей затрате капитала тот капиталист, который занимает 10 рабочих, имел бы гораздо меньше, чем тот капиталист, который занимает 20 рабочих; одним словом, равные капиталы будут иметь неравные прибыли, благодаря неравенству их состава. Это заключение, логически вытекающее из всего 1-го тома «Капитала», противоречит практике рынка, и это несоответствие между равенством прибылей и между выводами трудовой теории стоимости и составляло то, что у Маркса называлось «загадкою сфинкса». Каким образом объяснить при соблюдении трудовой теории стоимости равенство нормы прибыли? – Много экономистов обломало зубы над этой загадкой, и много предлагалось разных решений. Энгельс не раз обещал разрешение этой загадки, но лишь в 1894 г., следовательно, через 27 лет после первого издания 1-го тома «Капитала», вышел III-й том «Капитала», в котором раскрывался секрет. Но, к великому разочарованию ожидавших разрешения этого вопроса по существу, оказалось разрешение разгадки состоит просто в том, что нет никакой загадки. Маркс развивает здесь очень сложную теорию, по которой цены не определяются стоимостями, рыночный обмен совершенно не соответствует трудовой стоимости. В таком случае является уже загадка совершенно другого содержания, загадка психологическая, именно: каким образом можно было написать весь I-й том «Капитала», построить всю теорию капиталистического производства, исходя из предположения, что цены определяются стоимостями, зная наперед, что эта предпосылка не только не соответствует действительности, но прямо противоположна ей и в конце концов отвергается и в самой теории? – Общее разрешение этого вопроса в политэкономии Маркса приблизительно совпадает с тем, что имеется у Родбертуса. Уже Рикардо совершенно ясно и решительно перечислил ряд ограничений, которые вносятся в трудовую теорию стоимости. Эту же идею формулировал и Родбертус. Преимущество политэкономии Родбертуса перед Марксом состоит при этом в том, что Родбертус исходит из предположения, что трудовая стоимость имеет силу лишь для всего народного хозяйства, но не для отдельного частного хозяйства, т. е. он начинает тем, чем кончает Маркс. Между тем Маркс развивает теорию трудовой стоимости, именно отправляясь от отдельных обменов и от отдельных хозяйств, причем стоимость эта получает значение не идеи, но непосредственного факта.
Он исходит из отдельного товара, а не из всего народного хозяйства. Таким образом, трудовая теория стоимости с III-м томом «Капитала» завершила свой цикл; насколько можно судить по литературному развитию, она уже не подвергается дальнейшей разработке.
Итак, в теоретической части своей политэкономической системы Маркс, в сущности, воспроизводит Рикардо со всеми трудностями, которые связаны с его теорией. Мы остаемся здесь в кругу идей классической политической экономии, воспроизводимых отчасти и Родбертусом.
Политэкономия капитализма у Маркса
Основные идеи капитализма у Маркса таковы: Маркс в своей политэкономии рассматривает процесс капиталистического производства как процесс внутренне противоречивый; причем с развитием процесса противоречия назревают, делаются все нестерпимее и неустранимее. Эти противоречия развиваются и в области производства и рынка, и в отношениях социальных. Основное производственное противоречие выражается в том, что капитализм, организуя производство как процесс общественный, отдает его ведение в руки частных лиц. Назревание этого противоречия выражается в том, что количество этих частных лиц, представителей производства, все уменьшается, а степень обобществления производства увеличивается; следовательно, заключительная стадия, к которой приводит это развитие, – это когда совсем малое число частных производителей организует весь процесс производства, тогда это несоответствие становится настолько ясно и невыносимо, что оболочка разрывается сама собой, как говорится в последней странице 1-го тома «Капитала» – «бьет час капитализма, экспроприаторы экспроприируются». Это предположение политэкономии Маркса о том, что число капиталистов, дольщиков капитала, непрерывно уменьшается, трудно поддерживать в настоящее время на основании всего, что мы знаем относительно новейшего развития капитализма. Что касается уменьшения числа капиталистов, концентрации капитала, то насколько у нас имеется статистических данных (см., например, данные, сопоставляемые Зомбартом в его лекции о социализме.), они свидетельствуют не об уменьшении числа капиталистов, а скорее об их увеличении, и во всяком случае такого прямолинейного прогресса в аккумуляции капитала не замечается. С другой стороны, самая степень противоречивости между общественным характером производства и индивидуальным его ведением ослабляется тем, что силою вещей создается целый ряд предприятий характера общественного, однако в то же время развивающихся еще в сфере капиталистического товарного обмена. Сюда относятся, например, кооперативы, предприятия муниципальные, государственные; затем более или менее широко организованные предприятия, ведущиеся акционерным путем.
Затем, что касается назревания противоречий капитализма, с точки зрения рынка, то здесь в основу политэкономической теории Маркса положена мысль, близкая до известной степени Родбертусу. Подобно Родбертусу, Маркс в III-м томе «Капитала» высказывает иногда мысль о том, что доля заработной платы понижается, вследствие этого понижается и участие рабочих в потреблении; таким образом, капитализм приходит к своему концу вследствие невозможности дальнейшего расширения рынка. Но у самого Маркса во II-м томе «Капитала» при анализе процесса его оборота указана возможность ответа на этот вопрос и до известной степени устранена эта принципиальная трудность. Именно там анализируется, каким образом две большие категории, два основных подразделения всего общественного производства, – именно: производства средств производства и средств потребления обмениваются между собой. При этом размножаются, находят сбыт и «рынок» все элементы капитала независимо от того, как велика в их составе доля заработной платы. Несомненно, затруднения для капиталистического развития, связанные с рынком, бесспорны, как на это указывается и многими экономистами и до Маркса, и после Маркса. О том, приведут ли эти затруднения к острому кризису и внезапному краху или же раньше острого кризиса капитализма почувствуется экономическая депрессия, которая заставит искать коренных средств излечения, об этом судить еще рано.
Одновременно с этими экономическими противоречиями, которые развиваются в капиталистическом производстве, созревают, согласно Марксу, и социальные, именно обострение, напряжение классовой борьбы. В основе этого утверждения лежит так называемая теория обнищания, пессимистическая теория капиталистического распределения, согласно которой на одной стороне все усиливается бедность, озлобление, а на другой возрастает роскошь, богатство и т. д.
Марксистская теория обнищания ни в малейшей степени не выдержала проверки временем и теперь устранена из программ почти всех левых европейских партий. То, что мы знаем об истории социального развития в передовых странах капитализма, как, например, в Англии или США, далеко не подтверждает этой теории. Между тем теория обнищания играет существенную роль в марксовом прогнозе относительно будущего общественного катаклизма, революционного взрыва, который «экспроприирует экспроприаторов».
При написании статьи использованы работы крупнейшего русского философа С. Н. Булгакова