(Если вам нужны КРАТКИЕ сведения о конце татарского ига над Русью, прочтите статью "Россия и татары при Иване III" из Учебника русской истории академика С. Ф. Платонова)

 

Москва и татары в начале княжения Ивана III

Зависимость Москвы от хана при Иване III приходила к концу. Близился конец татарского ига. Золотая Орда была уже совсем не то, что прежде: незадолго пред тем от нее отпало два ханства – Казанское и Крымское. Хотя великий князь и давал большие дары ордынским послам, но давал, сколько хотел; стало быть, этого нельзя назвать настоящей данью; однако хан все еще считал татарское иго над Русью существующим, видел в великом князе московском своего данника и требовал от него знаков покорности. Есть известие, что ордынские послы явились в Москву с ханскими грамотами и басмой (изображением хана); великий князь должен был преклоняться пред басмой и, стоя на коленях, слушать чтение ханской грамоты. Иван Васильевич обыкновенно уклонялся от этого унизительного обряда – сказывался больным. Но раз, когда татарский хан Ахмат особенно настойчиво потребовал дани, Иван Васильевич не вытерпел, изломал басму, разорвал грамоту, стал в гневе топтать ее ногами а послов велел умертвить; только одного оставил в живых и сказал ему:

– Иди, объяви хану, что, если он не оставит меня в покое, с ним будет то же, что случилось с басмою!

Иван III топчет ханскую басму

Иван III топчет ханскую басму. Картина Н. Шустова

 

Иван III проявил этим явное стремление положить конец татарскому игу. Хотя неизвестно, насколько правдив вышеприведённый рассказ. Трудно и поверить, чтобы хан мог требовать от такого сильного государя, как Иван Васильевич, поклонения пред своей басмой. Поводов к вражде и безтого было довольно. Крайне расчетливый, даже скупой, Иван Васильевич едва ли мог ублажать татарского хана особенно щедрыми дарами; гордая Софья Фоминишна, без сомнения, желала, чтобы и помину не было о татарском иге над Москвой: она добилась того, что ханским послам не позволили жить в прежнем почете в Кремле. Притом и литовский великий князь подстрекал хана к войне с Москвою. Еще в 1472 г. Ахмат напал было на московские владения; удалось ему сжечь один только город, а затем он ушел назад.

 

Стояние на Угре 1480 и конец татарского ига

Но в 1480 г., когда у Ивана Васильевича возникли сильные распри с братьями, хан условился с Казимиром Литовским общими силами ударить на Москву. Татары желали восстановить своё иго над Русью. Иван Васильевич вовремя принял все меры к защите: помирился с братьями, пообещал им прибавку к их уделам; послал большой отряд войска с воеводой Ноздреватым и крымским царевичем Нордоулатом на судах вниз по Волге, чтобы врасплох напасть на беззащитную столицу Ахмата – Сарай. Крымский хан Менгли-Гирей, верный союзник Ивана, обязался помогать ему. Со всех концов московской земли стала собираться и русская рать против татар. Сила собралась громадная. Русские жаждали положить конец татарскому игу. В числе воевод был знаменитый Даниил Холмский; при войске был и сын великого князя Иван Иванович... Главное начальство над всем ополчением взял на себя великий князь. Дело, видимо, предстояло большое. Народ был в сильной тревоге. Стали ходить слухи о разных дурных приметах, о зловещих знамениях: в той стране, куда шли татары, звезды падали на землю, словно дождь; в Москве колокола сами собою звонили; в одной церкви обрушился верх. Все это сильно пугало суеверный люд. Москва стала готовиться к защите на случай осады татарами. София Фоминишна выехала из Москвы в более безопасное место, на Белоозеро; с нею Иван Васильевич отправил и свою казну; но мать великого князя, инокиня Марфа, пожелала остаться в столице и разделить с населением грозящие ему от татар опасности. За это ее очень хвалили в народе – видели в ней настоящую русскую женщину.

Иван Васильевич отправился к войску, которое уже стояло отрядами по Оке и Угре. Нападение Ахмата, подошедшего к Угре с громадной ордой, напоминало нашествие Мамая. Ждали все битвы с татарами, подобной Куликовской. Духовенство ревностно побуждало воинов и благословляло их на бой с погаными, чтобы не допустить их разорять Русскую землю и окончательно избавиться от татарского ига. Но война была совсем не по душе осторожному и расчетливому Ивану Васильевичу: победа зависит нередко от простой случайности, от счастья, а он смело действовал только там, где можно было рассчитывать наверняка. Велика была у него рать, но и ханская орда была не меньше. На беду, нашлись еще и между советниками великого князя малодушные люди, «богатые сребролюбцы, ожиревшие предатели», как называет их летописец, которые усиливали его нерешительность перед татарами: они напоминали ему о том, как Дмитрию Донскому пришлось искать спасения от Тохтамыша, Василию Дмитриевичу – от Едигея; напоминали ему о плене его отца. И вот, в то время как в Москве все ждало с нетерпением отрадных вестей из войска и конца татарскому игу, неожиданно приезжает сюда сам с Угры Иван Васильевич, главный вождь, приказывает сжечь вокруг столицы посады, посылает звать к себе из войска и сына своего, и князя Холмского. Все это показывало, что он не надеется устоять в бою с татарами, что опасается их набега на Москву. Народ пришел в ужас. Поднялся ропот:

– Князь покидает войско, робеет, – говорили недовольные, – сам разгневал хана – не платил ему выхода (дани), а теперь опять выдает нас татарам и игу.

В Кремле встретили великого князя митрополит и ростовский владыка Вассиан. Вассиан сильно корил великого князя, назвал его даже бегуном, говорил ему:

– Вся кровь христианская падет на твою голову за то, что ты выдаешь христианство, бежишь без бою с татарами. Чего боишься смерти? Не бессмертный ты человек, а смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай мне, старику, войско. Посмотришь, уклоню ли я лицо свое пред татарами!

Недовольство в Москве было так велико, что Иван Васильевич не остановился даже в Кремле, а жил в Красном Сельце под Москвою. Ни Холмский, ни сын, стоявшие на Угре в войске против татар, к нему не ехали, несмотря на его приказы.

– Умру здесь, а к отцу не пойду, – говорил молодой князь.

Стояние на Угре

Стояние на реке Угре. 1480

 

Убедился Иван Васильевич, что надо покориться общему желанию, и, сделав некоторые распоряжения на случай осады Москвы татарами, снова отправился к стоявшему на Угре войску. Благословляя великого князя на свержение татарского ига, митрополит ободрял его и между прочим сказал:

– Мужайся и крепись, сын духовный, не как наемник, но как пастырь добрый, полагающий душу свою за овцы, постарайся избавить врученное тебе словесное стадо Христовых овец от грядущего ныне волка. Господь Бог укрепит тебя, поможет тебе и всему твоему христолюбивому воинству.

«Стояние на Угре» продолжалось. Иван Васильевич прибыл в стан; но все-таки природная его нерешительность и робкие советники опять взяли верх: он пытался покончить дело с татарами миром. Завязались переговоры. Отправлен был посол к расположившемуся по ту сторону Угры хану с дарами и челобитьем, чтобы он «пожаловал свой улус, не велел бы его воевать». Хан обрадовался: он побаивался и сам вступать в решительный бой с сильною московскою ратью, а литовская помощь не приходила.

– Жалую Ивана, – приказал хан сказать в ответ, – пусть он приедет бить челом, как делали предки его.

Это означало бы восстановление татарского ига. Иван Васильевич, конечно, не поехал. Тогда хан умерил несколько свои требования и послал сказать:

– Сам не хочешь ехать, так сына или брата пришли!

Это требование также не было исполнено. Подождав напрасно ответа, Ахмат послал в третий раз сказать:

– Если сына и брата не хочешь прислать, то пришли для переговоров Никифора Басенкова.

Этого боярина татары очень любили: он был уже раз в Орде и щедро их одаривал.

Неизвестно, как бы поступил Иван Васильевич; но в то время пришло к нему послание Вассиана – оно прервало переговоры.

В своем длинном и красноречивом послании Вассиан, побуждая Ивана III положить конец татарскому игу, писал между прочим следующее:

«Ныне слышим, что татарин Ахмат уже приближается и губит христиан, а ты пред ним смиряешься, о мире молишь, а он гневом пыша твоего моления не слушает, вконец хочет разорить христианство. Дошел до нас слух, что прежние лживые советники советуют тебе не противиться врагам, отступить и оставить словесное стадо Христовых овец на расхищение волкам. Молюсь твоей державе, не слушай их! Что советуют тебе эти льстецы лжеименитые, которые думают, будто они христиане? Советуют бросить щиты и без борьбы с окаянными сыроядцами предать христианство, свое отечество и подобно беглецам скитаться по чужим странам. Помысли, великомудрый государь, от какой славы в какое бесчестие сведут они твое величество, когда погибнет народ тьмами, а церкви Божий будут разорены и поруганы татарами. Кто каменносердечный не восплачется об этой погибели? Убойся же и ты, пастырь! Не от твоих ли рук взыщет Бог эту кровь? Не внимай, государь, людям, хотящим честь твою преложить в бесчестие, хотящим, чтобы ты стал беглецом, назывался предателем христианским; выйди навстречу безбожным агарянам-татарам, поревнуй прародителям твоим, великим князьям, которые не только обороняли Русскую землю от поганых, но чужие страны покоряли – говорю об Игоре, Святославе, Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за Русскую землю, и о многих других, о которых ты лучше моего знаешь. А достохвальный великий князь Дмитрий, твой прародитель, какое мужество и храбрость показу над теми же окаянными сыроядцами. Сам впереди бился, не щадил жизни своей для избавления христиан, не побоялся множества татар, не сказал сам себе: «У меня жена и дети и много богатства. Если и землю мою возьмут, то поселюсь в другом месте». Но не колеблясь воспрянул на подвиг, наперед выехал и стал лицом к лицу против окаянного татарского воина Мамая, желая исхитить из уст его словесное стадо Христовых овец. За то и Бог послал ему на помощь ангелов и святых мучеников; за то и до сих пор Дмитрий славится не только людьми, но и Богом. Так и ты поревнуй своей прародителю, и Бог защитит тебя; если же ты с воинами до смерти постраждете против татар за православную веру и святые церкви, то блаженны будете в вечном наследии... Но, быть может, ты опять скажешь, что мы находил под клятвою прародительской – не поднимать на хана рук, то знай, что клятву, данную поневоле, нам велено разрешать, и мы прощаем, разрешаем, благословляем тебя идти на Ахмата, не как на царя, а как на разбойника, хищника, богоборца: лучше, обманувши его, спасти жизнь, чем, соблюдая клятву, погубить все, т. е. пустить татар в землю на разорение и истребление всему христианству, на запустение и осквернение святых церквей и уподобиться окаянному Ироду, который погиб, не желая преступить клятвы. Какой пророк, какой апостол или святитель научил тебя, великое христианского царя, повиноваться этому безбожному, оскверненному, самозваному татарскому царю? Бог не столько за грехи, сколько за недостаток упования на Него, напустил на прародителей твоих и на всю землю нашу окаянного татарина Батыя, который разбойнически завладел нашей землей, поработил нас и воцарился над нами, не будучи царем и не от царского рода. Тогда мы прогневали Бога, и Он разгневался на нас, как чадолюбивый отец, а теперь, государь, если ты надеешься от всего сердца и прибегаешь под крепкую Его руку, то помилует нас милосердный Господь...»

Но как ни было убедительно и красноречиво послание Вассиана, Иван Васильевич все-таки не решился вступить в открытый бой с татарами, чтобы положить конец татарскому игу путём кровавого сражения. Когда река Угра, разделявшая русских от врагов, замерзла, и татары легко могли перейти ее по льду, великий князь дал приказ своим полкам немедленно отступать. Ужас обуял тогда ратных людей: они могли подумать, что татары уже перешли Угру и окружают их. Отступление русских было так поспешно, что походило на бегство. Но Ахмат и не думал их преследовать; татарам было не до того: они были босы и ободраны, по словам современников, а в то время наступали морозы. Помощи от Литвы хану не было. Могли дойти до него и недобрые вести из Орды. Отряд русских воинов, под начальством Ноздреватого, в это время напал на беззащитный Сарай и разграбил его. Так было дело или иначе, но хан с татарской ордой своей 11 ноября поспешно пошел от Угры назад и, проходя по литовским владениям, разорял и грабил их, злобясь на Казимира за то, что тот вовремя не помог ему и не соединился на Угре с татарами.

Великий князь торжественно вернулся в Москву. Все радовались, что дело с татарами обошлось так легко. «Не человек нас оборонил, – говорили в народе, – а Бог и Пречистая Богородица».

1480 год, год стояния на Угре, считается последним годом владычества татар над Русской землей. Татарскому игу над Москвой пришёл конец.

Мемориал в честь стояния на Угре 1480

Мемориал в честь стояния на Угре 1480. Калужская область

 

Отношения Ивана III с Крымом и Казанью

Вскоре после стояния на Угре в Москву пришла радостная весть, что желавший восстановить это иго Ахмат погиб в борьбе с другой враждебной ему татарской ордой (6 января 1481 года). А двадцать лет спустя Кипчацкое царство (Золотую Орду) разгромил крымский хан Менгли-Гирей, союзник Москвы.

Менгли-Гирей постоянно враждовал с Золотой Ордой и потому дорожил союзом московского великого князя, чтобы заодно действовать против общего врага. В 1475 году турки покорили Крым, и крымский хан стал подручником султана, который мог сменить его, когда вздумается. А в случае такой беды Иван Васильевич мог дать у себя убежище своему старому союзнику. Стало быть, у татарина Менгли-Гирея были причины дружить с Москвою, и Крымская Орда до поры до времени была неопасна для нее.

Русские не только освободились от татарского ига, но и сами стали подчинять себе остатки распавшейся Орды. Скоро и Казань утратила свою независимость. Когда здесь начались усобицы, Иван Васильевич вмешался в дела казанских татар. В 1487 году русское войско осадило Казань, и казанцы должны были принять хана из рук Ивана Васильевича. Ханом был посажен Магмет-Аминь, как подручник великого князя московского. Около этого же времени были покорены земли на северо-востоке – Пермская область и приуральские земли.