Меншиков, Александр Данилович

если вам нужны КРАТКИЕ сведения по этой теме, прочтите статью Меншиков Александр Данилович - краткая биография

(неправильно - Меньшиков) – фаворит Петра I и Екатерины I, открывающий собой ряд русских временщиков XVIII столетия. Год его рождения в точности не известен: по одним известиям (Берхгольц), он родился в 1673 г., по другим (Голиков) — в 1670 г. Не вполне выяснено и происхождение его: по словам одних, его отец был придворным конюхом, по словам других — капралом Петровской гвардии; существует также известие (позднейшее), что Меншиков в молодости продавал пироги на улицах Москвы и кормился этим промыслом. Знакомство Петра с Меншиковым, как обыкновенно принимают, состоялось через посредство Лефорта, взявшего Меншикова к себе в услужение. Несомненно то, что Меншиков служил в Преображенском полку с самого его учреждения, несколько лет исполнял обязанности денщика при Петре и приобрел его расположение, скоро перешедшее в тесную дружбу. С 1697 г. Меншиков неразлучен с Петром: вместе с ним совершает Азовский поход, вместе отправляется за границу и возвращается оттуда, участвует в стрелецком розыске, исполняет важные поручения; его влияние начинает перевешивать даже влияние Лефорта. После Нарвского сражения Меншиков вместе с царем участвовал в действиях русской армии в Ингрии, причем выказал большую храбрость и недюжинные военные таланты. После взятия в 1702 г. Нотебурга он был назначен комендантом этой крепости, затем губернатором вновь завоеванных областей; в его ведение в так называемую ижорскую канцелярию были переданы Петром многие общегосударственные доходы. Талантливый и энергичный, Меншиков не останавливался ни перед чем ради удовлетворения возникавших вследствие войны нужд; его быстрые, решительные действия вполне соответствовали кипучей энергии царя; лишенный всякого, даже элементарного образования (он едва мог подписать свое имя), он пополнял этот недостаток природной сообразительностью, еще развившейся в том ответственном положении, какое ему пришлось занимать. В 1705 г. Меншиков был вызван в Литву, где к этому времени сосредоточились военные действия, и здесь действовал сперва в качестве помощника фельдмаршала Огильви, начальствуя над кавалерией, а затем, с 1706 г., в качестве самостоятельного главнокомандующего. В том же году он одержал победу над шведским генералом Мардефельдом при Калише. Это была первая победа русских в правильной битве, и Меншиков был щедро одарен за нее. Еще раньше, в 1702 г., он получил диплом на достоинство графа Римской империи; теперь он был возведен в сан князя Римской империи, а в 1707 г. Петр возвел его в достоинство светлейшего князя Ижорского. Получив известие об измене Мазепы, Меншиков напал на Батурин, взял его приступом и жестоко разорил, перебив почти всех жителей. За Полтавскую битву Меншиков получил фельдмаршальское достоинство. До 1714 года он принимал участие в походах русских войск за границу, в Курляндию, Померанию и Голштинию, а затем его деятельность сосредоточилась на вопросах внутреннего устройства государства, касаясь, благодаря его близости к царю, едва ли не всех важнейших государственных нужд. Наиболее усердным сотрудником Петра Меншиков являлся, однако, не столько в силу ясного сознания тех принципов, какими направлялась деятельность преобразователя, сколько в силу своекорыстных мотивов, и эти последние придали всей его фигуре особою окраску. «Полудержавный властелин», по выражению Пушкина, «дитя сердца» Петра, как называл его последний в своих письмах к нему, был страшным взяточником и казнокрадом и, несмотря на награды, в изобилии сыпавшиеся на него, увеличивал свое состояние всякими недозволенными средствами. Не довольствуясь взятками с просителей, он грабил за границей имения польской шляхты, закрепощал себе малороссийских казаков, отнимал земли у смежных с его имениями помещиков, наконец, обкрадывал казну на всевозможных подрядах. В 1711 г. Петр впервые узнал о подобных злоупотреблениях Меншикова, а три года спустя назначена была, по доносам Курбатова (см.), особая следственная комиссия. С той поры и до конца царствования Петра I Меншиков почти не выходил из-под суда. Многочисленные следственные комиссии раскрывали грандиозные его злоупотребления, но их разоблачения только поколебали доверие и расположение Петра к Меншикову, не лишив последнего всецело влияния и власти. Помимо сохранявшейся еще у Петра привязанности к любимцу, помимо заступничества за него Екатерины, через него познакомившейся с Петром и питавшей теплое чувство к первому виновнику своего возвышения, здесь могли действовать и другие соображения: в лице Меншикова Петр дорожил одним из наиболее даровитых и преданных ему сотрудников. Как преданность царю, так и личные интересы Меншикова, тесно связанные с реформами, делали его врагом партии приверженцев старины. В такой роли выступил он, между прочим, и при столкновении Петра с сыном. Многие из современников, вряд ли, впрочем, основательно, считали даже Меншикова главным виновником гибели Алексея Петровича. Как бы то ни было, злоупотребления Меншикова благополучно сходили ему с рук; отделываясь при их раскрытии денежными штрафами, он успешно топил своих врагов, в числе которых бывали порой и очень сильные люди, как, например, Шафиров. При учреждении коллегий Меншиков был назначен в 1719 г. президентом военной коллегии. Лишь к концу царствования Петра, после того как известная Монсова история подорвала доверие царя к Екатерине, Меншиков, вновь уличенный в злоупотреблениях, подвергся серьезной опасности, но вскоре за тем последовавшая смерть Петра открыла ему дорогу к еще большей власти.

Главный виновник возведения на престол Екатерины I, Меншиков сделался при этой слабой и неспособной государыне истинным правителем государства. Верховный совет, учрежденный отчасти вследствие желания других вельмож положить предел самовластию Меншикова, вскоре сделался простым орудием в его руках. Чтобы упрочить свое положение, он попытался добиться с помощью русских штыков избрания на вакантный тогда престол курляндского герцогства, но попытка эта не увенчалась успехом. Тогда Меншиков принял другие меры к обеспечению себя на случай смерти Екатерины. Не рассчитывая на возможность устранить от престола сына Алексея Петровича, в пользу дочерей Петра и Екатерины, он заблаговременно перешел на сторону этого кандидата.

 

Меншиков и вопрос о престолонаследии после Екатерины I

Русское общественное мнение было крайне недовольно манифестом Петра I «Правда воли монаршей» (1722), который отменял привычный порядок престолонаследия от отца к сыну и передавал его на полный произвол царствующего императора. Неприязнь к насильственному западничеству Петра также была очень велика. Большинство русских считало, что наследовать Петру I должен был сын погибшего царевича Алексея под именем Петра II. В 1725 Меншикову и нескольким другим лицам удалось с помощью гвардейских штыков возвести на трон великой Российской империи девку Екатерину I, но после её смерти вновь устранить Петра II уже не представлялось возможным без кровавого междоусобия. За Петра Алексеевича стояла вся старая русская знать, которая и после Петра I сохраняла немало влияния. В пользу Петра II даже начал составляться заговор, участники которого думали воспользоваться армией, стоявшей на Украине под командой князя Михаила Голицына.

В 1725 Меншиков смог оттеснить от кормила правления Репнина. Канцлеру Головкину, при избрании Екатерины заявлявшему, что не худо было бы услышать об этом голос народа, должен был замолчать, Василий Лукич Долгоруков удален был в Варшаву послом, а Остерман, тоже державшийся стороны Петра Алексеевича, вовремя успел притвориться больным. Но здоровье Екатерины I быстро расшатывалось, а повторить события 1725 Меншикову вряд ли бы удалось. При этом, будучи некогда одним из виновников гибели царевича Алексея, Меншиков естественно должен был страшиться, что сын этого царевича Алексея, вступивши в возраст, не помянет добром гонителей родителя его, а Меншикова тем более, когда узнает, что и после Петра Великого Меншиков действовал против тех, которые готовы были заступиться за права законного наследника престола.

 

Разрыв Меншикова со сторонниками Екатерины I и её дочерей

Между тем уже делалось очевидным, что, сколько бы Меншиков ни старался, все его усилия будут напрасны: Петр станет государем мимо воли Меншикова, и Меншиков будет одною из первых жертв его, и защитить его некому тогда будет. Это делалось явным для Меншикова тогда, когда, добиваясь Курляндского герцогства, он увидал, что Екатерина не помогает его честолюбивым видам настолько, насколько бы ему хотелось. На Екатерину все более и более имел влияние голштинский герцог, зять государыни: этот герцог не любил Меншикова, да и Меншиков не любил герцога. Не без этого влияния произошло и то, что по курляндскому вопросу о поступках Меншикова поручено было произвести дознание заклятому врагу Меншикова, вельможе-еврею Девиеру. Императрица, зная неприязненные их отношения между собою, во все свое царствование благоволила к Девиеру и теперь хотела явно показать светлейшему князю, что не намерена состоять у него в покорности. В то время, как Меншиков находился в Курляндии, Голштинский герцог провел в верховном тайном совете постановление, чтоб никакой указ не был издаваем без подписи государыни или верховного совета. Во всех делах Меншиков видел и чувствовал, что герцог вредит ему, опасается его и строит против него ковы. Хотя наружное согласие не прерывалось между обоими соперниками, но оба они знали, что один другому не друг. А между тем Меншиков, придерживаясь строго партии императрицы и дочерей ее против прав великого князя Петра, должен будет работать для своего врага, Голштинского герцога: ведь может же быть объявлена наследницею старшая дочь Екатерины, жена Голштинского герцога! Даже если предположить, что не Анна, а другая дочь, Елизавета, будет объявлена преемницею Екатерины на престоле – для Меншикова все-таки немного от того верной надежды. Елизавета могла выйти замуж за какого-нибудь иноземного принца, и с нею вместе на русский престол воссел бы иноземец, и для этого-то иноземца Меншиков будет прокладывать дорогу! Иное дело, когда бы у Екатерины был сын, тогда Меншиков едва ли бы стал долго колебаться между сыном Екатерины и сыном царевича Алексея и, конечно, принял бы сторону первого и держался бы ее крепко. Но теперь представлялось выбирать: или пристать к стороне великого князя Петра, от которого можно было опасаться мести за родителя, или же стоять за дочерей Екатерины и трудиться – либо для своего врага Голштинского герцога, либо кто знает для кого в особе будущего мужа Елизаветы.

 

Союз Меншиков с партией великого князя Петра Алексеевича

Такой вопрос путем здравого размышления приводил Меншикова на сторону великого князя. Светлейший видел и знал, что народ станет за Петра, и потому все усилия Меншикова в пользу дочерей Екатерины могут оказаться напрасны и гибельны для него самого. А великий князь был так силен в народном сочувствии к нему, что если бы Меншикову удалось объявить одну из дочерей Екатерины I ее преемницей, если бы даже принесена была на верность новой государыне присяга – и тогда великий князь Петр Алексеевич без партии бы не остался. Его положение походило на положение его родителя в то время, когда Петр Великий хотел ограничиться тем, чтоб заставить его отречься от своих прав на престолонаследие в пользу брата. Сам же великий государь пришел скоро к тому убеждению, что это было бы напрасно: цель этим путем не была бы достигнута. Алексея непременно вытянули бы из бездействия и заставили сделаться если не вожаком, то значком партии, противной Петру и его преобразованиям. Точно так теперь, при государыне Екатерине, было то же с сыном царевича Алексея. Около этого малолетнего великого князя группировалась первоначально враждебная Меншикову партия, которая брала себе мальчика за значок. Разные побуждения завлекали русских в эту партию: одни видели в этом отроке воскресителя старины, других привлекало к нему чувство законности или виды на ограничение самодержавия, как мы заметили выше, а некоторые имели в виду собственные выгоды и возвышение, как всегда бывает при переменах. Как ни разнообразны могли быть побуждения, привлекавшие к царственному отроку, все-таки в результате выходило, что у Петра готово было явиться так много сторонников, что отважиться на борьбу с ними было бы дело чересчур рискованное и опасное. Это знал Меншиков и не мог он этого не знать, после того как в тайную канцелярию к генерал-майору Ушакову чуть не каждый день привозили провинившихся в том, что предпочитали права на престол великого князя Петра Алексеевича правам императрицы Екатерины Алексеевны; а у некоторых духовных лиц уважение к великому князю доходило до того, что они не страшились поминать его имя на ектениях в богослужении как законного наследника престола.

 

План женить Петра Алексеевича на дочери Меншикова

Соображая все это, Меншиков пришел к мысли – из противника сделаться сторонником и защитником прав великого князя Петра Алексеевича. К этому настроил его цесарский посланник Рабутин. В интересах римского императора естественно было тогда домогаться, чтобы после императрицы Екатерины был объявлен наследником великий князь Петр Алексеевич, свойственник императора Карла VI, сын сестры императрицы. Кроме этих родственных связей, много пользы надеялось извлечь для себя имперское правительство от вступления на русский престол этого отрока. Рабутин первый подал Меншикову мысль перейти на сторону Петра и тем угодить императору. Заодно с Рабутиным действовал на Меншикова датский посланник Вестфален, который, в видах своего правительства, хотел не допустить Голштинского герцога до престолонаследия в России. Но чтоб обезопасить себя от мести со стороны великого князя за родителя, Меншиков, также следуя совету Рабутина, положил женить наследника русского престола на своей дочери. Таким образом, когда этот наследник станет императором, сколько бы ни старались озлобить его против врагов его родителя, чувство мести к Меншикову сталкивалось бы в нем с чувством уважения к своему тестю. Но Меншикову оказывалось нужным заранее оградить себя по этому поводу. Иначе – великий князь мог дать обещание жениться на дочери Меншикова, а потом отречься от такого обещания. Меншикову казалось, что для предупреждения такого несчастия полезно будет устроить это дело теперь, пока жива Екатерина. Обвенчать великого князя с княжной Меншиковой теперь же было невозможно: великий князь не достиг совершеннолетия. Но можно было связать его на будущее время волею императрицы-бабушки. Сама судьба или стечение обстоятельств помогли в этом Меншикову. Екатерина очутилась как бы в долгу сделать для Меншикова угодное.

Сын польского выходца Сапеги, получившего в России звание фельдмаршала, прекрасный молодой человек, пленявший взоры и сердца красавиц петербургского высшего общества, возымел было желание сочетаться браком с княжной Меншиковой, но потом по старанию Екатерины вознамерился жениться на племяннице императрицы, Скавронской. Это обстоятельство подало Меншикову смелость просить государыню в замену отнятого у его дочери жениха благоволить дать ей другого, дозволить жениться на ней великому князю. Императрица в это время была уже больна и ослабела духом. Она на все согласилась. Узнали об этом ее дочери и противники Меншикова, во главе которых очутился тогда Толстой, бывший недавно еще его другом. Они соображали, что из этого может последовать такое возвышение временщика, которое для них всех будет небезопасно; они просили Екатерину не допускать до этого. Императрица говорила им в утешение, что данное Меншикову соизволение на брак великого князя с его дочерью не решает вопроса о престолонаследии.

 

Меншиков и завещание Екатерины I

Но вслед затем Меншиков подсунул больной государыне завещание, по которому престол назначался великому князю Петру, а двум дочерям императрицы давалось по 300.000 рублей на приданое, по 100.000 рублей каждой в год до совершеннолетия будущего государя и по одному миллиону каждой единовременно, да вдобавок все туалетные украшения и все столовое серебро и золото; а местности и земли, составлявшие частную собственность государыни, предоставлялись ее родственникам Скавронским. В завещании своем императрица поручала великому князю жениться на Меншиковой, а дочери Елизавете выйти замуж за епископа любского, двоюродного брата Голштинского герцога. Управление государством до совершеннолетия Петра поручалось администрации, состоящей из двух цесаревен, Голштинского герцога и прочих членов верховного тайного совета в числе девяти особ, между которыми дела формально решаться должны по большинству голосов, но на деле главенствовал Меншиков. Великий князь, достигший совершеннолетия, не должен требовать отчета от администрации. Россия обязывалась содействовать Голштинскому герцогу получить Шлезвиг и шведскую корону. Цесаревнам предоставляется свободный выезд за границу, но для герцога Голштинского надлежит купить от казны дом в Петербурге. Права потомству цесаревен по старшинству их между собою предоставляются только тогда, когда бы не осталось потомства от великого князя. Это завещание уничтожало указ Петра Великого о назначении наследника от произвола царствующего лица и возвращало права великому князю по его происхождению.

Завещание вскрыто было на другой день по кончине императрицы, 7 мая 1727 г. Что Меншиков распоряжался волею находившейся в предсмертном томлении государыни, это – понятно, но решить невозможно, в какой степени и по каким побуждениям согласиться должны были на все цесаревны. Девиер и другие товарищи были осуждены именем императрицы в день ее кончины и затем сосланы.

 

Меншиков возводит на престол Петра II

На другой день после смерти Екатерины, в пять часов утра, созвана была гвардия, состоявшая тогда из двух полков: Преображенского и Семеновского; она была расставлена у окон дворца. В дворцовую залу, где собирался обыкновенно верховный тайный совет, созвали весь генералитет, знатнейших духовных сановников, знатное шляхетство, всего было до трехсот человек. Будущего императора посадили на высоком месте. Меншиков приказал распечатать и громко прочитать завещание императрицы Екатерины. Все единогласно закричали: виват! Все присутствовавшие двинулись в церковь. По совершении литургии опять все отправились в залу. Молодой царь сел на возвышении под балдахином на кресле; по правую сторону от него сидели на стульях: цесаревна Анна с своим супругом, великая княжна Наталья Алексеевна, сестра нового, государя, и великий адмирал Апраксин, а по левую также на стульях сидели: цесаревна Елизавета, Меншиков, канцлер Головкин и князь Дмитрий Михайлович Голицын. Остерман стоял подле императорского кресла. Снова прочли завещание и решили записать его в протокол.

Тут фельдмаршал Сапега заметил, что он не отходил от постели умиравшей государыни и никакого завещания не видал и ничего от неё о таком завещании не слыхал. И потом завещание Екатерины I многие считали подлогом, который устроил Меншиков. Но при коронации Петра II на замечание Сапеги не обращено было внимания, и самому завещанию по вопросу о возведении на престол Петра не придавали значения. Завещание имело важность по отношению к цесаревнам и родственникам императрицы. Что касается престолонаследия, то без всяких завещаний Русская земля давно уже признала права Петрова внука.

Одиннадцатилетний император в этот же день произнес несколько пожалований: между прочими, Меншиков возведен был из вице-адмиралов в адмиралы, а сын его, Александр, сделан обер-камергером.

Трудно было желать полного единодушия, чем то, какое сопровождало восшествие на престол Петра II. Все радовались, что отменился нелепый и опасный закон, навязанный России Петром Великим, закон, предоставлявший царствующему государю назначать себе преемника, не руководствуясь никакими соображениями о первородстве. Все были довольны, преисполняясь надеждами на хорошее царствование.

Приверженцы русской старины пророчили при сыне царевича Алексея возвращение для России всего, что было изломано, уничтожено Петром Великим. Но во главе управления государством на время малолетства государя оставался Меншиков, любимый сподвижник Петра, а воспитателем царствующего отрока был назначен Остерман, умный иноземец, умевший обрусеть в России. Приводя программу воспитания малолетнего государя, историк Вебер говорит, что можно утвердиться в Пифагоровом учении о переселении душ, глядя как гений Петра Великого переходил в государственных людей его века.

 

Переезд Петра II в дом Меншикова

Меншиков начал с того, что послал известить страдавшую в заточении в Шлиссельбурге бабку императора, первую супругу Петра Великого, Евдокию Лопухину, постриженную насильно под именем инокини Елены. Несчастная узница содержалась в Шлиссельбурге. От нее отнята была прислуга, и бывшая царица должна была сама себе мыть белье и подметать свою комнату. Никто к ней не допускался. Говорят, будто такие стеснения постигли ее особенно по злобе императрицы Екатерины. Теперь Евдокия Лопухина вдруг узнала, что внукее достиг престола. Меншиков, извещая ее об этом именем ее царствующего внука, просил ее благословения внуку на брак его с княжной Меншиковой. Евдокию вывели из запертой тюрьмы, перевели в просторные комнаты, прислали ей белья, платья, прислугу, столовые приборы, дали обстановку, более приличную для бабки государя императора.

Чтоб держать в руках несовершеннолетнего государя, Меншиков перевел его из дворца в свой дом на Васильевском острове. Предлогом к такому переселению послужило то, что неприятно было оставаться в том дворце, где так недавно скончалась императрица, и где еще лежало ее непогребенное тело. Меншиков уступил для государя половину своих просторных палат и сверх того еще домик в своем саду, примыкавшем к палатам. Государь очутился как будто в плену у Меншикова, так что ни с кем он не мог ни видеться, ни беседовать. Остерман, с титулом обер-гофмейстера при особе императора, занимался обучением его. Прежние воспитатели Петра, Маврин и Зейкин, были отдалены. Маврин был заподозрен Меншиковым в участии в заговоре с Девиером, и отправлен в Тобольск в почетную ссылку под предлогом поручения по службе. После был удален от воспитательства и Зейкин, а через несколько времени отпущен на свою родину в Венгрию.

Двенадцатого мая одиннадцатилетний император, помещенный в доме Меншикова, вошел в отделение, оставленное князем для себя с семейством. Он застал там у князя нескольких вельмож. «Я сегодня хочу уничтожить фельдмаршала», – сказал он. Все, стоявшие тут, переглянулись между собой, не понимая в чем дело. Тогда Петр подал Меншикову бумагу: это был подписанный рукой государя патент на чин генералиссимуса. Напрасно домогался этого чина при Екатерине зять ее герцог Голштинский.

 

Обручение Петра II с Марией Меншиковой

Через четыре дня после этого производства Меншикова в генералиссимусы, 16 мая совершилось погребение императрицы обычным образом в Петропавловском соборе, а 22 числа того же месяца совершилось другое событие, которое должно было укрепить могущество Меншикова. Члены верховного тайного совета приехали к Меншикову в дом: Меншиков предложил на обсуждение вопрос об исполнении воли покойной императрицы, благословлявшей своего наследника и внука императора Петра вступить в брак с княжною Меншиковой. Все члены верховного тайного совета без возражений согласились и составили протокол. Воля императрицы в ее завещании была выражена так ясно и положительно, что спора об этом не могло быть допущено. Тайный советник Степанов отвозил составленный в доме Меншикова протокол в Екатерингоф для подписи Голштинскому герцогу и двум цесаревнам. Они все находились тогда в Екатерингофе и держали карантин по поводу распространившейся в Петербурге эпидемической оспы, от которой умер жених принцессы Елизаветы, епископ любский. И они все трое подписали протокол: никакого противоречия невозможно было поставить.

В четверг 24 мая совершилось обручение молодого царя с княжною Марией Александровной Меншиковой. Обряд совершен был архиепископом Феофаном Прокоповичем. После обряда все присутствовавшие стали приносить новообрученным поздравления, сделалась большая давка, все целовали государю руку, а государь целовал поздравлявших в уста и, по обычаю того времени, подносил своими руками в кубках венгерское вино. Прежний жених теперешней царской невесты Сапега был здесь же и оказывал Меншикову знаки уважения и любезности. Мария Александровна в качестве царской невесты тогда же получила титул высочества, ей назначен был особый штат и содержание в 34.000 р. в год. На все согласились члены верховного тайного совета в угоду могучего Меншикова. Но царь был отрок и не показал при этом важном событии в своей жизни той нежности, какую можно было бы требовать от жениха к невесте. По окончании обряда своего обручения он уехал в Петергоф на охоту.

 

Меншиков – повелитель России

Руководство воспитанием Петра II Меншиков передал Остерману, которого надеялся держать в полной себе покорности. Юный государь каждую среду и пятницу должен был посещать заседания Верховного тайного совета. Но эти посещения ограничились на деле только одним разом, 21 июня. Всей администрацией заправлял Меншиков, который даже и не ездил в совет – дела приносились к нему на дом для подписи. Цесаревны, дочери Петра I, тоже не бывали в совете. Их придворное значение совсем пало, а старшая, Анна, скоро уехала из России с мужем.

Герцог Голштинский стоял Меншикову костью в горле. Меншиков очень желал выпроводить его из России, чтоб не иметь близко себя особ, которые по рождению стояли выше его и пред которыми он должен был смиряться. Сначала герцог не думал, как видно, убираться из родины своей супруги. 19 мая министр его Бассевич подал в верховный тайный совет мемориал: в нем, упоминая об уплате указанного в завещании Екатерины миллиона и ежегодном платеже по 100.000 цесаревнам, сообразно тому же завещанию, он просил купить для герцога дом в Петербурге, а до того времени разместить свиту его в здании Академии Наук. На этот мемориал не последовало ответа. После смерти жениха Елизаветы, епископа любского, умершего от оспы, Меншиков под предлогом охранения здоровья государя заставил герцога с супругой не ездить во дворец, а потом стал так обращаться с ним, что герцог увидал необходимость уезжать. Молодой государь должен был ехать в Москву короноваться. Меншиков представлял герцогу, что ему обременительно будет ехать за государем в Москву и совершенно незачем; лучше ему ехать в свое Голштиигское герцогство и хлопотать о приобретении Шлезвига, так как уже заключен у России договор с римским императором, и последний обязался прилагать все зависящее от него старание, чтоб герцогу достался Шлезвиг. Герцог понимал, что Меншиков хочет его выпроводить. Мало было ему опоры против могучего временщика. Русские люди не любили пришельца, роптали, что содержание его в России дорого обходится. Меншиков уже давно, еще при строгом государе Петре Великом, привык обкрадывать казну, теперь он распоряжался ею совершенно по произволу – все это прощалось ему, своему, но не прощалось иноземцу даже и то, что не имело подобия с таким казнокрадством, однако все-таки делало ущерб государственной экономии. Еще более не нравилось людям старорусского направления то высокомерие, с которым относился молодой и, неопытный герцог к русской национальности, в чем он разделял тогдашний недостаток всех немцев, живших в России, исключая умного Остермана, который один понимал, как надобно в России держать себя немцу, и был так бескорыстен и нежаден, что отказывался от предоставляемых ему в собственность имений, конфискованных у Толстого после его ссылки и составлявших от пяти до шести тысяч крестьянских дворов. Уразумев свое положение, Голштинский герцог скоро убедился, что и в самом деле ему лучше подобру-поздорову убраться из страны, воспользовавшись теми деньгами, которые предоставлялись в его пользу по завещанию Екатерины. 2 июня его министр Бассевич и другой министр Штанке заявили в верховном тайном совете, что их герцог имеет намерение уехать навсегда в свое наследственное герцогство вместе с супругой.

 

Болезнь Меншикова и образование враждебной ему придворной партии

В начале июля Меншиков заболел и более двух недель не выходил. Болезнь, постигшая его, была, как говорили, лихорадка, но она сопровождалась разными мучительными припадками и между прочим кровохарканьем, подававшим повод подозревать чахотку. Были минуты, когда болезнь казалась до того важной, что опасались за жизнь Меншикова.

В это время раздумье брало многих; составлялись разные планы и предположения. Не терпели Меншикова старолюбцы, не терпели его и те, которых нельзя было признавать в числе старолюбцев, не терпели за высокомерие, надменность и алчность; все тайно желали, чтоб он сошел со сцены. Но вреднее для него в его болезни было то, что в то время, когда он был болен, молодой царь подвергся влиянию, зарождавшему в нем неприязненное чувство к Меншикову. Не видясь с Меншиковым во время болезни последнего, Петр виделся со своим наставником Остерманом, ходил к нему по утрам в халате и проводил целые дни в постоянном сообществе с Долгоруковым – Иваном Алексеевичем и отцом его Алексеем Григорьевичем. Князь Иван Алексеевич, молодой человек восемнадцати лет от роду, очень поправился малолетнему царю. Во время смерти императрицы Екатерины он был осужден по делу Девиера и удален в деревню, по молодой царь упросил Меншикова простить его и приблизил к себе. Родитель этого князя Ивана Алексеевича, князь Алексей Григорьевич, обергофмейстер великой княжны Наталии Алексеевны, был назначен помощником Остермана в звании царского воспитателя. Меншиков не боялся ни этого князя, ни его сына. Князя Алексея Григорьевича он считал не настолько умным, чтоб опасаться его с какой бы то ни было стороны, сына его – слишком молодым, чтоб тот мог вредить ему, так высоко ставшему в кругу государственных сановников и заручившемуся обручением своей дочери с государем.

На Остермана он надеялся. Но Остерман не был сердечно расположен к Меншикову, напротив, возненавидел его за высокомерие и чрезвычайную заносчивость. Меншиков воображал, что теперь уже никто не нужен ему, и со всеми обходился свысока. И с Остерманом дозволил себе светлейший такого рода обращение, которое не могло понравиться последнему. Остерман, не ссорясь еще с Меншиковым, во время болезни последнего не употреблял, однако, своего влияния на государя для того, чтоб укоренять в нем любовь к своему будущему тестю.

Напротив, Остерман сходился тогда с князем Василием Лукичем Долгоруковым: это был, как кажется, самый умнейший из князей Долгоруковых того времени, приобрел себе известность дипломатическими сношениями в Польше и Швеции и находился с Меншиковым не в ладах по курляндскому делу еще при покойной государыне, когда не хотел содействовать честолюбивым замыслам князя Меншикова получить Курляндское герцогство. Говорят, что Остерман и князь Василий Лукич подействовали на князей Алексея Григорьевича и сына его Ивана Алексеевича, и последние, приобретая более и более расположение государя, старались возбудить в государе нерасположение к светлейшему князю. В сообществе с Долгоруковым Петр пристращался к охоте; Остерман был этим недоволен, так как ему хотелось, чтоб царь гораздо более тратил времени на ученье, чем на забавы, однако не препятствовал Петру ездить с Долгоруковыми на охоту в надежде, что, быть может, они по крайней мере успеют устранить Петра от Меншикова.

Во второй половине июля Меншиков оправился от болезни. Герцог решился тогда уехать. Бассевич, именем своего герцога, получил от Меншикова в, уплату завещанного жене его миллиона двести тысяч, а остальные подлежали уплате в течение восьми лет, но Меншиков тогда же взял с герцога взятку восемьдесят тысяч рублей: из них Бассевич привез Меншикову 60.000 тотчас же, а на остальные 20.000 привез от герцога обязательство в уплате. «Ты много труда положил, – сказал Бассевичу Меншиков. – Возьми эти двадцать тысяч в свою пользу». Однако, герцог ограничился одними обещаниями Бассевичу, когда тот привез ему от Меншикова записку, предоставлявшую эти 20.000 в пользу Бассевича, и никогда не заплатил своему министру обещанной суммы.

25-го июля герцог с супругой отплыл в Голштинию. Меншиков все более входил в силу, и честолюбивые замыслы одолевали его. Брак Елизаветы с епископом любским не состоялся. У Меншикова возникла мысль женить на ней своего сына Александра и таким образом утвердить двойным союзом родство свое с царскою фамилиею. В этом у него явился соперник, маркграф бранденбургский, которого прусский посланник Мардефельд силился посватать Елизавете; но прусский король неблагосклонно относился к этому плану, поэтому у Меншикова не терялась надежда. К умножению его честолюбия римский император прислал ему диплом на княжество Козель в Силезии, обещанное еще ранее через Рабутина, когда дело шло о том, чтоб Меншиков старался пред императрицей Екатериной о назначении Петра преемником ей на престоле.

Зазнаваясь в своем величии, Меншиков окончательно разошелся с Остерманом. Выздоровевши от болезни, он увидал, что молодой император заявлял к Остерману большую любовь и привязанность. Меншикову было это не по сердцу. Он хотел, чтобы Петр любил и уважал его более всех других сановников. В Петергофе он придрался к Остерману за то, что тот ведет воспитание русского царя не так, как бы нужно было и как бы хотела русская нация: Остерман – лютеранин, и внедряет своему царственному питомцу такие взгляды, которые приличны были бы для государя лютеранской веры, но не для православного, каким должен быть государь России; Остерман отводит его от посещения церкви и хочет оставить его без всякой религии, так как и сам Остерман в сущности не принадлежит ни к какой религии и ни во что не верит: с такими обличениями отнесся к Остерману светлейший. Остерман сначала стал объяснять Меншикову, что это несправедливо, но Меншиков разгорячился, обругал Остермана атеистом и грозил ему ссылкой в Сибирь. Тогда Остерман со своей стороны потерял свое обычное хладнокровное благоразумие и сказал Меншикову: «Напротив, я за тобою знаю много такого, за что тебя следовало бы не то что в Сибирь заслать, но даже четвертовать». В самом деле, Остерман, как и другие, знал за Меншиковым, например, такого рода поступки, что он держал у себя фальшивого монетчика и, отчеканив на несколько тысяч монет из низкопробного серебра, спустил его на жалованье войскам в персидские области и через то возбудил между тамошними туземцами ропот: те говорили, что русские обманывают их выпуском в обращение плохих денег. Так Меншиков своей гордостью и заносчивыми выходками вооружил против себя все окружающее и приготовлял врагов из тех, кого прежде считал друзьями.

 

Меншиков ищет союзников

Между тем Меншиков старался сближаться и с такими, которые были с ним враждебны по коренным убеждениям. В то время он пытался сойтись с князем Дмитрием Михайловичем Голицыным, по боярской своей важности считавшимся главнейшим вожаком старолюбцев, сторонников русской старины. И он и брат его фельдмаршал князь Михаиле Михайлович были ненавистники Петербурга и желали перенесения столицы в Москву. Они видели в основании Петербурга корень зла и вместе с тем относились с нелюбовью к Петровским замыслам устроить могучий флот и преобразить Россию в сильную морскую державу. «Петербург, – говорил князь Дмитрий Михайлович, – это часть тела, зараженная антоновым огнем; если ее впору не отнять, то пропадет все тело». Оба брата имели большую силу, даже и при Петре Великом, несмотря на то что государю известно было их старолюбивое направление. Теперь, когда восшествие на престол сына царевича Алексея подавало надежды на торжество старины, Голицыны возвысились еще более, и в кругу, близком к правлению, все заискивали их благорасположения. У фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына была дочь, взрослая невеста, Меншиков возымел намерение женить на ней своего сына. Только что перед тем он мечтал сделать своею невесткою принцессу Елизавету, но эта принцесса так же отмахивалась от этого жениха, как и от других членов владетельных европейских домов. Елизавета заявила нежелание вовсе связывать себя браком. Она жила весело и пользовалась свободой вполне.

И Остерман со своей стороны хотел сблизиться с братьями-стариками Голицыными. Но более всего надеялись тогда, что Голицыны войдут в силу, когда приедет бабка государя, несчастная Евдокия Лопухина, мать царевича Алексея. Выше мы привели известия, сообщаемые иностранцами того времени, о положении, в каком узница находилась в Шлиссельбурге. Меншиков имел повод опасаться этой старухи, если она получит возможность, иметь влияние на внука, а потому после смерти Екатерины и провозглашения Петра императором в первых месяцах, хотя и послал к ней от царского имени просить благословения на брак, однако не сделал распоряжений о совершенном освобождении бабки государя. Только тогда, когда Меншиков заболел, и когда многие неблагоприятели его надеялись, что больной князь уже не оправится, в Верховном тайном совете состоялось такое распоряжение. Оно потревожило не только Меншикова, но вместе с ним и всех тех, которые некогда враждебно относились к сыну освобождаемой царицы и к ее родным, к Лопухиным; оно неприятно подействовало и на герцога Голштинского, вовсе нерасположенного сердечно к Меншикову и совершенно непричастного к суду над царевичем и Лопухиными. Говорят, что в числе причин, побудивших герцога поторопиться отъездом из России, было между прочим нежелание встречаться с царицею, которая, как сказывали, скоро должна была появиться при дворе. Ожидали от нее, что она будет враждебно относиться ко всему иноземному и неприязненно встретит мужа Петровой дочери. 25 июля уплыл герцог с женою, а 26 того же месяца в верховном тайном совете, в смысле восстановления чести царицы Евдокии, в монашестве инокини Елены, последовал указ отобрать у всех манифест о деле царевича Алексея Петровича, Глебова и Досифея, где обнародовались неприличные поступки бывшей царицы. Тогда же уничтожалась сила указа Петра I 1722 года, по которому престол мог принадлежать, независимо от всяких прав по происхождению, тому лицу, кого назначит себе преемником прежде царствовавший государь.

Выздоровевши, Меншиков не смел нарушить состоявшееся без него распоряжение верховного тайного совета о даровании свободы царской бабке, но помешал ей приехать прямо в Петербург. Меншиков велел увезти ее в Москву, в предположении, что сам царь скоро должен ехать для коронации, и тогда бабка увидит своих внучат. Впрочем, старуха сама охотнее отправилась на житье в Москву. Петербург не мог возбуждать в ней ничего, кроме отвращения. Напротив, с Москвой связывались воспоминания юности и первых лет супружества, пока она еще не успела опротиветь мужу. Притом многолетнее горе направило ее к презрению земною суетою и к предпочтению тихих прелестей отшельнической жизни. Она поместилась в Новодевичьем монастыре.

 

Самовластие Меншикова разгулялось теперь на просторе, обращаясь порой на самого императора; это его и погубило. Пытаясь примириться со старыми родами, он приблизил к Петру II Долгоруких, которые воспользовались этим, чтобы восстановить императора против Меншикова 8 сентября 1727 г. Меншиков был арестован и на другой день последовал указ о ссылке его в Раненбург. Вслед за тем все его громадные богатства были конфискованы, а после того как в Москве найдено было подметное письмо в пользу Меншикова, он с женой, сыном и дочерьми был сослан в Березов, где и умер 12 ноября 1729 г.

 

Статьи и книги о Меншикове

Есипов. «Жизнеописание А. Д. Меншикова». «Русский Архив», 1875

Есипов. «Ссылка Меншикова в Березов». «Отечественные Записки», 1860, № 8 и 1861, №№ 1 и 3

Костомаров. «История России в жизнеописаниях ее деятелей". Глава «Александр Данилович Меншиков».

Щебальский. «Князь Меншиков и граф Мориц Саксонский». «Русский Вестник», 1860, №№ 1 и 2

Порозовская. «А. Д. Меншиков». Биографическая библиотека Павленкова. СПб., 1895



© Авторское право на эту статью «Меншиков» принадлежит владельцу сайта «Русская историческая библиотека». Её электронное и бумажное копирование без согласия правообладателя запрещено!