После Гражданской войны военная жизнь Георгия Жукова (см. статьи Жуков в Первой Мировой войне, Жуков в Гражданской войне) продолжилась: тренировки в разнообразнейшей кавалерийской службе, учения, манёвры. Сперва был у него под командованием – эскадрон, потом – полк, бригада, наконец, и дивизия. Помогал в продвижении по службе Уборевич. Любил Жуков ощущать себя частицей единого великого организма – железной пролетарской Партии.

В практических делах простой крестьянин Жуков чувствовал себя, конечно, сильней, чем в вопросах теории. А вот – взяли в 1924 на год в высшую кавалерийскую школу, а там задали тему доклада: «Основные факторы, влияющие на теорию военного искусства», – и как в лепёшку расшибли: чего это такое? кого спросить? (Приятель по курсам Костя Рокоссовский подмог. А другой приятель, Ерёменко, – ну просто дуб.)

Жуков до войны

Георгий Жуков, командир 39-го Бузулукского кавалерийского полка. 1923 год

 

И так – служил вполне успешным кавалерийским командиром. Часто его упрекали в резкой требовательности, погоняльстве – но только такой и может быть воинская служба. Вдруг – подняли его от дивизии на помощника инспектора всей кавалерии РККА, при Семёне Михайловиче Будённом. Поручили написать боевой устав конницы. А проверял подготовку устава знаменитый Тухачевский. Его Жуков видел ещё в молодости, при подавлении Антоновского восстания, как высокого начальника, а теперь два месяца с ним близко встречались. Как неуклонимого коммуниста – выбрали Жукова и секретарём партбюро всех инспекций всех родов войск.

Но вот, в 1937 – 38, прямая незамысловатая военная служба вдруг стала – скользкой, извилистой. Вызывает высший окружной политрук, Голиков: «Среди арестованных – нет ли ваших родственников?» – «Нет». – «А среди друзей. Когда Уборевич посещал вашу дивизию, он у вас дома обедал». Не отопрёшься. (Больше чем обедал! – покровительствовал.) Да ещё Ковтюх, до последних месяцев «легендарный» – и вдруг «враг народа». А тут и Рокоссовского посадили… «И вы не изменили о них мнения после ареста?» Ну, как же: коммунист – и мог бы тут не изменить мнения?.. Мол, изменил. «И вы крестили свою дочку в церкви?» – «Клевета! клевета!» (И правда, никто Эру не крестил.)

И на партсобраниях опять обвиняют в повышенной резкости, в грубости, что не знал снисходительности, даже во вражеском подходе к воспитанию кадров: замораживал ценные кадры, не выдвигал. Но и тут как-то отбился.

А – новая беда: выдвигают командовать корпусом. Однако в их Белорусском военном округе командиры корпусов арестованы уже почти все до одного. Значит – это шаг не к возвышению, а в гибель. Но и отказаться нельзя.

Только то спасло, что как раз, как раз в этот момент и кончились аресты. (Уже при Хрущёве, после XX съезда узнал: в 1939 открывали на Жукова дело в Белорусском округе.)

И вдруг – срочно вызвали в Москву. Ну, думал – конец, арестуют. Нет! Кто-то посоветовал Сталину – послали летом 1939 на боевое крещение, на Халхин-Гол. И – вполне успешно, проявил неуклонность командования по советскому принципу – «любой ценой»! Кинул танковую дивизию, не медля ждать артиллерию и пехоту, – в лоб; две трети её сгорело, но удалось японцам нажарить! И – сам товарищ Сталин Жукова отметил, особенно по сравнению с финской войной, вскоре бездарно проваленной. Жуков был принят Сталиным – и назначен командовать Киевским военным округом! – огромный пост.

Но полгода всего прошло – новое распоряжение: передать округ Кирпоносу, а самому – в Москву: начальником Генерального штаба!! (И всего лишь – за Халхин-Гол.)

Искренно отказывался: «Товарищ Сталин! Я никогда не работал в штабах, даже в низших», – и сразу на Генеральный? За 45 лет никакого военно-академического, оперативно-стратегического образования не получал – как можно простому кавалеристу справиться с Генштабом, да при нынешнем многообразии родов войск и техники?

А ещё ведь боязно, знал: начальники Генштаба стали меняться по два в год: полгода Шапошников, заменили Мерецковым, теперь сняли Мерецкова и, говорят, посадили.

Нет, принять пост (с 15 января 1941)! И ещё – кандидатом в члены ЦК. Каково доверие!

Очень тёплое впечатление осталось от того сталинского приёма.

Правда – не скрыть, бывали потом очень горькие минуты. Когда сердился, Сталин не выбирал выражений, мог обидеть совсем незаслуженно. Но бывали и минуты – поразительного сердечного доверия.

Смежность в последние напряжённые месяцы до войны связала Жукова и Сталина общей ответственностью. Разве не видел Жуков, что от принятой в 30-х годах повелительной догмы «только наступать!» – на всех манёврах, и в 1940 – 1941-м, наступающая сторона ставилась нарочито в преимущественное положение? Ведь – мало занимались обороной, и уж вовсе не занимались отступлениями, окружениями? Не один Сталин, но и Жуков пропустил сосредоточение немецких сил на границе! Да ведь всё летали, летали немецкие самолёты над советской территорией, Сталин верил извинениям Гитлера: молодые, неопытные лётчики. А Жукову казалось, что – нет на земле человека осведомлённей и проницательней Сталина. Который до последнего надеялся, что войну с Гитлером удастся оттянуть!

К Сталину на приём – всякий раз шёл Жуков, как на ужас. (И всё-таки выпросил у него освободить Рокоссовского из лагеря.) Скован был Жуков и от неуверенности своей в стратегических вопросах, неуместности своей в роли начальника Генштаба. Но и от крайней неожиданности поведения Верховного: никогда нельзя было угадать, для чего он сейчас вызывает? Доклады он выслушивал кратко, даже как бы пренебрежительно. А о многом, о чём его осведомляли другие, Сталин с Генштабом не делился.

 

По материалам рассказа А. И. Солженицына «На краях». Читайте далее – статью Жуков в Великой Отечественной войне.