«Триумфальное шествие советской власти», прочно вошедшее по сталинскому рецепту в советскую историографию, было в действительности таким же медленным, «ползучим» процессом, каким был и сам Октябрьский переворот.
Необходимо остановиться хотя бы на некоторых примерах «победы Октября» в провинции. В Нижнем Новгороде советская власть была провозглашена лишь 21 ноября. Крестьянский съезд в Воронеже (489 депутатов, в том числе 24 большевика) держался до 28 декабря, когда прибыл отряд матросов, разогнавший съезд. В соседней с Москвой Калуге сразу после Октябрьского переворота был создан Временный исполнительный комитет и правительственный комиссар Елкин передал от его имени готовность Калуги принять свергнутое Временное правительство. 14 ноября в Калуге был разогнан Военно-революционный комитет, созданный прибывшими из Москвы большевиками.
Эти немногие примеры говорят о том, что хотя в стране и царило безвластие, но чаша весов отнюдь не склонялась на сторону большевиков, и именно это обстоятельство – положение в русской провинции – не позволило им тогда сразу сорвать выборы в Учредительное собрание.
Башня Кремля после обстрела большевицкой тяжёлой артиллерией
Вот почему исход борьбы в Москве был крайне важен для страны. Он мог повернуть события и создать реальные силы для поддержки Учредительного собрания. Это понимала московская молодежь (юнкера, студенты, гимназисты, часть интеллигенции), взявшаяся за оружие.
Ленин был информирован московскими большевиками о том, что они готовы к захвату власти и отсюда в предоктябрьские дни вырос даже один из его планов – «начать в Москве, а в Петрограде поддержат». Однако московские большевики оказались в хвосте событий. Только после известия о захвате Зимнего дворца они решили начать восстание.
По петроградскому рецепту вооружённое восстание должно было быть начато от имени Совета рабочих и солдатских депутатов. 25 октября в здании Политехнического музея собралось расширенное заседание Московского совета и, как ни странно, на нем никто всерьез не возражал против создания временного органа для борьбы с «контрреволюцией». Так был создан московский Военно-революционный комитет. В него вошли от большевиков Ломов, Смирнов, Усиевич и Муралов. Последний – будущий командующий Московским военным округом, член Реввоенсовета и, еще позднее, известный троцкист – был фактически главным деятелем большевистского восстания.
От меньшевиков в ВРК вошли Николаев и Тетельбаум. Позже большевики кооптировали в ВРК руководителей Красной гвардии – Розенгольца, Ведерникова и др. Однако на следующий день меньшевик Югов огласил декларацию о том, что меньшевики вошли в ВРК лишь для того, чтобы продолжать борьбу против «безумной авантюры», как они называли Октябрьский переворот, и смягчить удары, которые, мол, неизбежно падут на головы демократии после поражения восстания. Июльские события в Петрограде еще не были забыты в Москве, и многие ожидали, что большевики потерпят такое же поражение, как и тогда.
Последствия большевицкого переворота в Москве. Документальная кинохроника
Военно-революционный комитет прежде всего поручил Розенгольцу привести к Московскому совету на Скобелевской (теперь Тверская) площади, где разместился ВРК, «минимум тысячу солдат с пулеметами». Вся большевистская организация была брошена на агитацию в казармы. Многочисленные большевистские мемуаристы рассказывают, как они ночью вели войска к ВРК. Так, например, Ангарский и Мостовенко называют разное время, когда каждый из них привел из Хамовнических казарм тот же самый 193-й запасный полк. Полк действительно собирался всю ночь, но к совету пришли только три роты, которые, по свидетельству большевика Будзинского, оказались небоеспособными. Тот же Будзинский пытался вывести 55-ый запасный полк, но после инцидента с разорвавшейся ночью винтовкой полк ограничился лишь «посылкой разведки» к совету. Не будем перечислять других попыток. В результате всех усилий, на следующее утро в распоряжении ВРК находилась лишь одна рота, а днем позже, 27 октября, Ломов мрачно констатировал: «нет солдатских частей, мало рабочих красногвардейцев». Единственной опорой ВРК оказались разрозненные группы «двинцев», – несколько сот солдат разных частей, привезенных в Москву после бунта на фронте и посаженных в Бутырскую тюрьму.
Важнейшей частью плана и главной надеждой ВРК был захват Кремля с находившимся там складом оружия. Рано утром 26 октября в Кремль явился назначенный ВРК комиссаром Е. Ярославский и объявил комендантом прапорщика Берзина – молодого большевика из 56-го запасного полка, игравшего впоследствии крупную роль в гражданской войне и позже в троцкистской оппозиции. Со стороны штаба округа никто не препятствовал действиям Ярославского и Берзина; находившиеся в Кремле три роты 56-го запасного полка открыли склады, и началась погрузка оружия. Но на этом и кончились первые успехи ВРК.
На Красной площади неожиданно появились вышедшие по собственной инициативе патрули юнкеров Александровского училища, поддержанные на первых порах двумя казачьими сотнями. Кремлевские ворота пришлось закрыть, и приехавшие за оружием красногвардейцы оказались вместе с солдатами 56-го запасного полка в осаде.
Правительственным комиссаром в Москве был доктор Кишкин, но он оказался 25 октября в Зимнем дворце в Петрограде и попал вместе с другими членами Временного правительства в Петропавловскую крепость. Другие представители правительства в Москве занимали позицию, которую правый эсер Авксентьев позже охарактеризовал как «преступное бездействие». Действительно, никаких следов деятельности замещавшего Кишкина правительственного комиссара Григорьева в дни московского восстания отыскать невозможно.
Командующий Московским военным округом полковник Рябцев сделал свою карьеру на шумихе, поднятой против генерала Корнилова в августе 1917 года. Он был связан с одной из социалистических партий, сотрудничал во «Власти народа», издаваемой Кусковой, а в 1919 году в одном из социал-демократических журналов левого направления в Харькове, где и был расстрелян при занятии города Добровольческой армией генерала Деникина. Рябцев бездействовал, не отдавая никаких приказов московскому гарнизону, и вел долгие, оставшиеся до сих пор неизвестными, переговоры с ВРК. До вечера 27 октября Рябцев лишь попробовал уговорить солдат 56-го запасного полка в Кремле допустить к охране и юнкеров. Этот представитель Временного правительства, которое уже находилось в Петропавловской крепости, упорно заявлял, что он до конца будет стремиться избежать гражданской войны. В то же время Московская городская дума, являвшаяся более широким, чем Совет общественным органом, образовала под давлением эсера Руднева Комитет общественной безопасности (КОБ), который, однако, не выставил никакой политической платформы, а объявил, что преследует лишь задачи «охраны и безопасности населения в период кризиса государственной власти». Однако и в этот комитет его левым большинством не были допущены не только кадеты, но даже и народные социалисты, которые, по свидетельству С. П. Мельгунова, были нежелательны, так как не подходили для предполагаемого объединения на единой платформе с большевиками.
Прибывший 27 октября из Петрограда член Временного правительства Прокопович, получивший на совещании товарищей министров полномочия организовать сопротивление в Москве, в КОБ не вошел и никакой борьбы не возглавил. Единственное, что он сделал, – обосновался в Александровском военном училище и оттуда старался смягчить напряженные отношения между КОБ и спонтанно выступившими на защиту правительства юнкерами и студентами.
Военная молодежь и студенчество (по свидетельству большевиков на 85% бывшие против ВРК) самостоятельно организовали патрулирование центра города. С 26 октября в Александровском военном училище и в Манеже шли многочисленные собрания и митинги, на которых выставлялось требование отставки Рябцева за бездействие. Учащаяся молодежь предложила принять командование находившемуся тогда в Москве генералу Брусилову, но этот хитрый и изворотливый человек отказался. Только 27 октября вечером, под давлением непрерывных митингов юнкеров и студентов, полковник Рябцев был вынужден объявить военное положение в Москве и предъявил засевшим в Кремле большевикам ультиматум о сдаче.
Берзин отверг ультиматум, и поздно вечером начался обстрел Кремля из пулеметов и винтовок. После почти непрерывного ночного митинга, большинство солдат 56-го запасного полка решило сдаться на следующее утро. Вынужденный к тому солдатами, Берзин открыл ворота.
Без достаточного охранения юнкера вступили в Кремль. Часть солдат и красногвардейцев, убедившись теперь, что юнкеров очень мало, передумала сдаваться и открыла огонь из казарм. Юнкера бросились было назад к воротам, но там развернулись и с помощью огня подошедшего броневика принудили сопротивлявшихся к сдаче. Было около ста убитых и раненых с обеих сторон. Этот эпизод многие советские историки превратили в сцену массового расстрела солдат в Кремле юнкерами. Большинство сдавшихся солдат и красногвардейцев через несколько дней были освобождены большевиками.
Теперь Рябцев мог легко окружить и занять помещение ВРК. По свидетельству Ломова «это ничего не стоило сделать». Но Рябцев предъявил ультиматум о сдаче и вновь погрузился в бездействие. Между ним и большевиком Ногиным снова начались переговоры об условиях разоружения и сдачи ВРК. Затягивая время, Ломов и Ногин соглашались по всем пунктам, кроме одного – суда над членами ВРК.
Штаб Рябцева не пытался также произвести хотя бы минимальную мобилизацию сил. В Лефортове, не получая никаких распоряжений, оставалось изолированным Алексеевское военное училище. В таком же положении находилась в Замоскворечье школа прапорщиков. В Москве, как показала большевистская регистрация несколько недель спустя, находилось в это время около 30 тысяч офицеров, но никто не подумал о призыве этих сил, так же как и ряда частей совсем небольшевистских настроений. Офицеры же не спешили на помощь свергнутому правительству Керенского, помня, как оно совсем недавно коварно предало генерала Корнилова.
Генерал Алексеев, писавший 8 ноября в Ставку о московских событиях, готов был обвинить полковника Рябцева в предательстве и объяснял причины поражения в Москве только тем, что юнкера и студенты «не имели совершенно предварительной организации и не были никем управляемы».
День 28 октября прошел в бездействии. Известный большевик Ольминский позже вспоминал, что «бывали моменты, когда казалось, что центру только и оставалось, что бежать». Кроме «двинцев» и случайных солдат ВРК не имел никакой охраны. Группа в 20-30 юнкеров и 40 вооруженных студентов заняла находившийся поблизости дом градоначальства на Тверском бульваре и вызвала панику в большевистском штабе.
Только после многочисленных усилий и под влиянием сведений о победе в Петрограде ВРК удалось к вечеру 28 октября провести несколько орудий из первой артиллерийской бригады, расположенной на Ходынском поле, к своему штабу на Скобелевской площади.
Найденные в ночь на 29-ое октября двадцать вагонов с винтовками помогли вооружить «двинцев» и несколько сот с трудом собранных красногвардейцев. На противоположной стороне силы тем временем таяли. Положение может быть охарактеризовано примером занятия пятнадцатью ударниками, стоявшими на стороне правительства, Брянского вокзала: шесть из них успешно прикрывали занятие огнем, а девять заняли временно сам вокзал. Небольшого количества юнкеров и студентов не хватало, однако, для занятия всех многочисленных зданий, которые надо было охранять, и едва хватало для обороны центра. Эта оборонительная тактика и погубила дело.
Начиная с 26 и по 29 октября штаб большевиков мог легко быть захвачен, и Москва имела все предпосылки стать опорой в установлении твердой, власти, необходимой для обеспечения работы Учредительного собрания, но полковник Рябцев и руководители из Комитета общественной безопасности, казалось, делали все, чтобы помочь успеху большевистского восстания.
29 октября КОБ повторил известную историю переговоров «Викжеля» и заключил перемирие с ВРК. Этим временем большевики сумели воспользоваться: они вооружили несколько отрядов в Замоскворечье, а из Иваново-Вознесенска прибыл отряд Фрунзе – это позволило ВРК прервать перемирие и возобновить наступление.
Бои начались, главным образом, у Бульварного кольца. 31 октября в районе Никитских и Арбатских ворот силы ВРК – около 500 человек с артиллерией – начали наступление, но были отбиты юнкерами и студентами, которых на этом участке было всего около 90 человек. Еще раньше артиллерийским обстрелом большевики вынудили юнкеров покинуть здание градоначальства. Из Замоскворечья начался артиллерийский обстрел Кремля. Несмотря на это, небольшой отряд юнкеров в тот же день, 31 октября, когда ВРК располагал уже значительными силами, почти пробился на Скобелевскую площадь и броневик юнкеров заставил разбежаться артиллерийскую прислугу. Но эта единичная попытка, предпринятая по инициативе одного из отрядов молодежи, окончилась ничем, так как у юнкеров не хватило патронов. Вообще не получая никакого снабжения уже с 31 октября, юнкера имели по 10 патронов на сутки и фактически именно эта причина заставила их прекратить бой.
1 ноября все еще немногочисленные силы Военно-революционного комитета вливаются в центр города и начинают артиллерийский обстрел гостиницы «Метрополь» и Кремля. Юнкера постепенно уходят, оставаясь лишь в отдельных зданиях. После сильного артиллерийского обстрела утром 2 ноября силы ВРК занимают Кремль. Большинство юнкеров ушло в течение ночи. Лишь немногие оставались у Николаевского дворца, где под начальством командира 56-го запасного полка Пекарского продолжали охранять золотой запас. Еще до прихода сил ВРК старый генерал Кайгородов – начальник арсенала – выпустил сидевших под арестом солдат 56-го запасного полка и их начальника Берзина. Пекарский и часть юнкеров были расстреляны.
Так кончились бои в Москве, где небольшая группа молодежи пыталась самостоятельно, без руководства, без оружия и снабжения оказать сопротивление захватчикам власти и выступить на защиту законного правительства. Большинство этой молодежи, глубоко разочарованное поведением партийных вождей из Комитета общественной безопасности, вскоре потянулось поодиночке на юг, чтобы вступить добровольцами в армию генералов Алексеева и Корнилова, начавших под лозунгом Учредительного собрания борьбу за свободу в России.
