230. Настроение нации

Когда умер Мирабо, уже подходил к концу второй год революции. В течение всего этого времени волнения, начавшиеся в 1789 г., продолжались, но настроение громадного большинства нации было радостное и восторженное. Еще осенью 1789 г. в разных местах страны стали устраиваться празднества в честь свободы, но особенно грандиозное зрелище представлял собою праздник федерации на Марсовом поле в Париже в первую годовщину взятия Бастилии (14 июля 1790 г.). В торжестве участвовали король, Национальное собрание, национальная гвардия из всей Франции и сотни тысяч народа. Но это настроение начало меняться к 1791 г., и в нации возникли опасения за судьбу совершившихся в её жизни перемен. Более всего стали опасаться происков эмигрантов при иностранных дворах, тем более, что эмигранты начали даже организовать войско в пограничных областях Германии. Возникли также недоразумения и столкновения с иностранными державами. От уничтожения феодальных прав пострадали некоторые немецкие князья, владевшие землями в Эльзасе, Лотарингии и Франш-Конте, и это вызвало неудовольствие со стороны империи. В Авиньоне, принадлежавшем папе, папские чиновники были прогнаны, и город вошел в состав Франции, что крайне раздражило папу. Австрия, наконец, была недовольна тем, что французы поддерживали бельгийское восстание, которое вызвал своими мерами Иосиф II. Среди французов все более и более получала силу та мысль, что революция не может ограничиваться одной их родиной, но должна распространиться на весь человеческий род. Подготовлялось таким образом столкновение революционной Франции с Европой, но в 1791 г. во Франции серьезно о нападении на соседние страны еще не думали, а скорее боялись только иностранного нашествия с целью вмешательства во внутренние дела нации в пользу старого порядка. В первые годы революции, однако, Австрия, Пруссия и Россия были заняты польскими делами, а кроме того, Австрия и Россия воевали с Турцией, Россия вдобавок вела войну с Швецией, и Австрии, Наконец, нужно было усмирять Бельгию и Венгрию. Поэтому и не могло состояться вмешательства во французские дела, которого желали и эмигранты, и приближенные Людовика XVI.