Греция под владычеством Македонии до смерти Демосфена.

Борьба партий в Афинах. Процесс по поводу золотого венка, данного Демосфену.

Речь Ликурга против Леократа

Около того времени, когда спартанский царь Агис был смертельно ранен в сражении с Антипатром у Мегалополя (стр. 203 и след.), в Афинах были решены два процесса, имевшие политическое значение. Оратор Ликург, человек патриотического образа мыслей и благородного характера, подверг [330 г.] обвинению Леократа, гражданина, который, после битвы при Херонее, забыл обязанности чести, покинул родину, взяв с собой свое имущество, и занялся в Родосе и Мегаре торговлей, а теперь возвратился в Афины; Ликург обвинял его в измене отечеству, и если б он был признан виновным, то был бы наказан смертью.

Мы уже упоминали об этой обвинительной речи Ликурга (II, 775). Она не отличается изяществом, но имеет то достоинство, что проникнута уважением к павшим за свободу Греции и напоминает гражданам об их обязанности непоколебимо служить благу отечества. Обвиняемый не был осужден; только половина судей подала голос за обвинение; но уж и этот результату показывает, что речь Ликурга произвела сильное впечатление. Леократ подвергся всеобщему презрению, как гражданин, забывший свои обязанности.

Процесс о венке

Гораздо важнее был процесс о венке, данном Демосфену [330 г.]. Незадолго перед смертью Филиппа Македонского Ктеcифон предложил правительственному совету и народному собранию наградить Демосфена за его бескорыстную патриотическую деятельность, дать ему, при стечении граждан на празднике Великих Дионисий, золотой венок, и публично выразить благодарность ему народа. Это была самая почетная награда, какую мог получить афинянин. Когда в театре, перед началом спектакля, гражданин был приглашаем выйти на орхестру и при всем собрании граждан, съехавшихся на праздник иностранных депутаций и гостей, ему подносили от имени афинского народа золотой венок, провозглашая его заслужившим благодарность отечества, слава его разносилась по всей Греции и увековечивалась тем, что венок вешали в храме Афины‑Паллады с надписью, возвещавшей потомству имя гражданина, получившего эту награду, и заслуги его перед народом. Ктесифон предлагал дать Демосфену на празднике Великих Дионисий золотой венок «за его доблесть и мужество, и за то, что он постоянно приносит народу пользу словом и делом»; правительственный совет одобрил это предложение, и с одобрения совета (probuleuma) оно было внесено в народное собрание. В собрании противился ему Эсхин, произнесший против Ктесифона обвинительную речь, в которой говорил, что предложение противозаконно, несообразно с истиной и вредно государству. Но причинам, остающимся совершенно неизвестными нам, прошло шесть лет, прежде чем это обвинение было передано на рассмотрение народного суда (гелиэи). Много десятков лет не было процесса, который возбуждал бы такой сильный интерес. Когда пришел день суда, весь город волновался ожиданием, чем решится дело, и множество иноземцев съехались в Афины слушать судебные речи. Два величайшие оратора того времени выступали в этом процессе один против другого, и решение народного суда должно было показать, продолжает ли афинский народ и теперь, когда восторжествовало македонское оружие и сияет ослепительной славой имя Александра, считать защитника греческой свободы, представителя проигранная дела  достойным венка; вопрос шел о том, которая из двух партий служила благу родины: партия ли приверженцев союза с Македониею, или та, которая боролась против этого союза. Обе партий сгруппировались вокруг своих вождей, как перед битвой.

Демосфен

Автор фото - Sting

Речь Эсхина на процессе о венке

Эсхин в начале своей речи доказывал, что предложение Ктесифона противоречит обычаю и закону, потому что оно было сделано раньше, нежели Демосфен отдал отчет в исполнении возложенных на него обязанностей и потому что гражданин, которого народ награждаем, венком, должен получать эту награду не в театре, а в правительственном совете, или на Пниксе в народном собрании. От этих аргументов он перешёл к сущности дела, к тому, что Демосфен совершенно недостоин такой награды.

Эсхин говорил, что Демосфен не заслуживает награды по своему личному характеру, и выставлял его человеком бесчестным и бессовестным; но его мнению, не заслуживает награды Демосфен и по своей общественной деятельности, будучи виновником всех бедствий, каким подвергалась Греция от начала царствования Филиппа до настоящего времени; Эсхин говорил, что Демосфен подвергал родину этим бедствиям преднамеренно, но своему корыстолюбию и по другим эгоистическим мотивам. Когда где можно получить деньги, то Демосфен всегда тут, но поступать мужественно он неспособен. Если по случайному стечению обстоятельств произойдет что-нибудь хорошее, Демосфен приписывает это себе; когда приближается опасность, он прячется, а когда восстановляется спокойствие, он требует себе похвал и золотых венков. Афинский народ не украсит золотым венком, наградою за гражданскую доблесть, человека, дед которого был изменник родине, бежал и женился на скифиянке, и который сам навлек на себя презрение своими пороками, мотовством, мошенничеством, всякими низостями, который по трусости и алчности изменил родине и союзникам; этого труса, бежавшего из битвы, этого изменника, подкупленного персами, должно выгнать из Афин, вместо того, чтобы награждать его публичным провозглашением благодарности и золотым венком; награда ему заставила бы героев, бившихся, при Марафоне и Платее, стонать в гробах.

Речь Демосфена на процессе о венке

Эсхин требовал, чтобы судьи заставили Ктесифона самого защищать свое предложение, не дозволяли ему выставить своим защитником Демосфена; судьи отвергли это требование, находя, что должно предоставить свободу защиты Демосфену, на которого нападает Эсхин. Таким образом, Демосфен получил возможность оправдать свою деятельность в речи «о венке»; это была надгробная речь свободе Афин и Греции. Он выставил в самом блистательном свете свою политическую деятельность, свой образ мыслей, свои поступки в трудные для родины времена, оправдал перед современниками и потомством свою борьбу против Македонии, победоносно опроверг все клеветы, все порицания, сорвал маску благонамеренности с измены, беспощадно раскрыл лживость коварных обвинений и уничтожил их. Речь, которую сказал он тогда в защиту себе, составляет памятник его славы; в ней вполне выразились и гениальность его ума, и возвышенность его характера, искренность его любви к родине, чистота его жизни. Читая эту речь, мы видим человека, все действия которого имели целью благо родины, свободу Греции, вся жизнь которого была исполнением долга чести. Эта возвышенная речь, проникнутая искренним одушевлением, произвела на судей такое впечатление, что в пользу его противника не набралось и пятой части голосов судей. Таким образом, Ктесифон был оправдан, была подтверждена справедливость награды, данной Демосфену, Эсхин был осужден заплатить 1000 драхм штрафа, как постановлял закон, и был объявлен не имеющим права возобновлять обвинения подобного рода. Гордость Эсхина не вынесла такого унижения. Он не захотел заплатить штраф, покинул Афины, уехал в Азию, прожил несколько времени в Эфесе, потом поселился на Родосе и умер в глубокой старости на Самосе (между 322–318 годами).

Демосфен начинает речь замечанием, что он находится в положении, гораздо менее выгодном, чем Эсхин; обвинения обыкновенно выслушиваются с удовольствием, а он для защиты своей чести принужден оправдывать себя и свою политическую деятельность, – это легко может навлечь на него упрек в самолюбии, тщеславии. Но, говорит он, если бы он действительно был так виноват перед государством, как утверждает Эсхин. то отказ в публичной похвале и награде был бы слишком легким наказанием для него; Эсхин должен был бы требовать наказания ему, как изменнику, и должен был бы сделать это давно, а Эсхин не делал и не делает этого и тем самым показывает лживость своих обвинений. Чтобы вполне раскрыть ее, Демосфен описывает свою политическую деятельность со времен своего посольства к Филиппу и своих действий во время заключения Филократова мира (II, 929 след.) до разрушения Фив Александром, и объясняет свою политику относительно Александра по взятии Фив. Он доказывает, что во всех бедствиях, каким подверглись фокейцы и беотийцы виновна только бесчестная продажность Эсхина и других людей македонской партии; за это теперь Эсхин имеет землю в Беотии, называется другом Филиппа и Александра; на деле он был только наемным прислужником их. Доказывая справедливость слов Ктесифона, что «Демосфен постоянно приносил народу пользу словом и делом», он напоминает слушателям о своей борьбе против Филиппа во время осады Олинфа, Перинфа и Византии, о тои, как по взятии Византии он продолжал защищать честь отечества до поражения при Херонее. «Каждый человек умирает», говорил Демосфен, «умирает и тот, кто прячется от всякого участия в делах родины; но честные люди обязаны мужественно держать себя, как требует гражданская доблесть, и твердо выносить судьбу, какой подвергнет их воля божества»; он напоминает выгоды, какие доставил народу его закон о триерархиях, установивший справедливое распределение повинности по снаряжению кораблей, между тем как прежде богатые почти вовсе не несли этих расходов (II, 801 и 924). Опровергнув возражения Эсхина, относившиеся к тому, что предложение Ктесифона было сделано раньше отдачи Демосфеном отчета, и к тому, что обычай воспрещает давать награды в театре, а не на Пниксе, Демосфен переходит к опровержение клеветы Эсхина. Он яркими красками изображает пошлую обстановку, в которой вырос Эсхин, низкие правила этого человека, продавшегося врагам родины; противопоставляет гибельным его действиям, возбудившим Амфиктионов к объявлению войны Амфиссе, свою деятельность по занятии Элатеи Филиппом; говорит, что хотя Филипп и победил, но политика, принятая афинянами по совету его (Демосфена) принесла честь им, а Эсхин из бедствия греков извлек себе почести и богатство; он называет афинских приверженцев Македонии низкими льстецами, бессовестными людьми, продавшими свободу родины сначала Филиппу, потом Александру, ставящими свое благо в удовлетворении страсти к пошлым наслаждениям, погубившими свободу, потоптавшими высшее благо предков, – то, что афинский народ не был подвластен царям. Он обращает на самого Эсхина обвинение в продажности, которому подвергал его этот клеветник. «Ты спрашиваешь меня, Эсхин, за какие услуги родине считаю я себя достойным награды? На это я скажу тебе, что между тем как влиятельнейшие государственные люди Греции, начиная с тебя, продавались Филиппу, потом Александру, ни любезности, ни огромные обещания, ни надежда, ни страх, никакие другие соблазны и опасности не могли отклонить меня от того, что считал я справедливым и полезным для родины; скажу тебе, что я никогда не взвешивал, как вы, на какой стороне будет для меня выгода, не склонялся на ту сторону, на которой был перевес личной пользы, давал мои советы народу по прямому, справедливому, неподкупному убеждению и, руководя важнейшими государственными делами, всегда шел путем честного убеждения: за это я считаю себя достойным награды. С самого начала и избрал в моей политической жизни прямую правую дорогу служения чести, могуществу и славе родины, решил жить для блага отечества». Таким образом целью речи о венке было не одно только то, чтобы изобличить коварство Эсхина, доказать, что он и его политические друзья – изменники, продавшиеся иноземцу на пагубу отечества; доказывая это, Демосфен с тем вместе оправдывал свою политическую деятельность, укреплял в своих согражданах убеждение, что, принося жертвы делу свободы Греции, они исполняли обязанность чести; Демосфен воздавал патриотизму ту славу, какой заслуживает это чувство. Речь о венке – последняя из дошедших до нас речей Демосфена, она – завещание его, прекраснейший памятник ему.

Афины и Александр Македонский

Мы не имеем сведений о том, как шла историческая жизнь Греции в следующие шесть лет. Великие события, происходившие на востоке, вероятно, отвлекали внимание историков от мелких дел греческих государств, от борьбы партий в них. Но по возвращении Александра из Индии произошло несколько фактов, расстроивших прежнее согласие между Афинами и Македонией. Гарпал, похитивший деньги из казны Александра, нашел себе приют в Афинах (стр. 225 и след.); когда было сделано в народном собрании предложение воздавать Александру божеские почести, многие ораторы говорили вещи, неприятные Александру, и старик Ликург сказал: «хорош был бы этот бог, служа которому надобно было б очищаться от осквернения не тогда, когда входишь в храм, а когда выходишь из него». Конечно, это должно было раздражать Александра, гордившегося своими победами; а в афинянах было возбуждено неудовольствие его вмешательством во внутренние дела греческих государств, его требованием, чтобы греки дозволили возвратиться изгнанникам (стр. 232 и след.). Быть может, еще при жизни Александра дело дошло бы до войны между Афинами и Македониею, если бы в Афинах не восторжествовали тогда враги Демосфена, если бы по делу о Гарпале к ним не присоединились прежние политические друзья его и если б эта коалиция не принудила оратора бежать из Афин.

Процесс Гарпала

По предложению Демосфена, афиняне, как мы видели (стр. 226), решили арестовать Гарпала, положить в казначейство при храме Паллады привезенные им деньги и хранить их там для возвращения Александру. Но скоро Гарпалу удалось, при содействии подкупленных им людей, бежать из‑под стражи; он уехал в Крит и через несколько времени там убил его спартанец Фимброн. Его деньги, хранившиеся в афинском казначействе, оказались составляющими только 350 талантов, между тем как сам он говорил, что привез в Афины 700 талантов. Это произвело в Афинах большой шум; возникло всеобщее убеждение, что часть денег он успел употребить на подкупы; Демосфен, желая разъяснить дело, предложил, чтоб Ареопагу было поручено произвести следствие и сообщить народному собранию, были ли произведены подкупы, и если были, то какие граждане была подкуплены [324 г.]. Ареопаг тянул следствие полгода и наконец представил список граждан, против которых существуют сильные подозрения, что они были подкуплены Гарпалом; Ареопаг отмечал и суммы, какие получили они; но это был простой список имен и цифр без всяких разъяснений того, на чем основаны подозрения.

Осуждение Демосфена

Рядом с Филоклом, Демадом, Аристогитоном находился в этом списке и Демосфен; он, по уверению Ареопага, получил от Гарпала 20 талантов. Народное собрание назначило комиссию из десяти лиц для ведения процесса против обвиненных. В числе десяти обвинителей находились Гиперид, Пифей и Стратокл. Главной целью всего этого дела было повредить Демосфену, против которого македонская партия соединилась с его прежними, политическими друзьями. Приверженцы Македонии желали угодить Александру, гнев которого Демосфен навлек на Афины тем, что помешал выдаче Гарпала, а потом не мог предотвратить его бегства из‑под ареста. Прежние политические друзья Демосфена говорили, что он перешел на сторону македонян, потому что он советовал признать Александра заслужившим божеских почестей и часто виделся на олимпийском празднике с македонским посланником, который привез повеление Александра возвратить изгнанников. Пифей, сын мельника, человек недостаточного образования, но умевший говорить резко в простонародном, вкусе, выступил обвинителем против Демосфена; кроме Пифея говорили против Демосфена Стратокл, какой‑то неизвестный гражданин, для которого коринфянин Динарх написал речь, дошедшую до нас (II, 775), и наконец прежний политический друг Демосфена. Гиперид, от речи которого дошли до нас некоторые отрывки. Говорят, что Гиперид выразился об этой своей речи: «мои слова горьки, но они не куплены». О том, виновен или нет был Демосфен, неодинаково судят древние историки, неодинаково судят и новые Нибур, Грот и Шефер считают обвинение клеветою завистников и врагов Демосфена. Образ действий Ареопага не возбуждает доверия к себе: он долго медлил наконец высказал обвинение, не приводя никаких оснований для своих подозрений, – это не похоже на добросовестное, беспристрастное ведение следствия; и в самом процессе обвинители не приводили никаких положительных улик, заменяли их неопределенными подозрениями и пошлыми ругательствами (особенно такова речь Динарха); потому, вероятно, следует думать, что обвинение было клеветой. У позднейших греческих историков рассказываются подробности о подкупе Демосфена Гарпалом, но это, без сомнения, вымыслы: во‑первых, характер этих подробностей чисто анекдотический, а во‑вторых обвинители не высказывали ничего подобного. Но судьям не нужно было доказательств; они признали виновным государственного человека, речи которого так часто одушевляли народ; он был осужден заплатить 50 талантов штрафа, не мог внести такой огромной суммы и был посажен в темницу. Ему скоро удалось бежать и следующие годы он жил на Эгине и в Трезене, глубоко огорченный неблагодарностью своих сограждан. Однажды он сказал своим молодым друзьям, что если бы знал, сколько горя приносит политическая деятельность, сколько забот, зависти, клевет ожидают государственного человека, то скорее умер бы, чел решился б избрать себе эту карьеру. Стратег Филокл, несмотря на свои заслуги, тоже был объявлен подкупленным изменником и осужден на изгнание за то, что допустил Гарпала выйти на берег в Пирее, которым тогда командовал. Но с Демадом поступили снисходительно, вероятно, потому, что он пользовался покровительством Александра; а пошлый интриган Аристогитон отделался незначительным штрафом.

Такой исход процесса о подкупах Гарпала доставил приверженцам Македонии полное владычество в Афинах. Были устроены великолепные торжества в честь Александра, как бога, и в честь Гефестиона, как героя. Пифей, ставший из‑за денег приверженцем Македонии, обогатился и роскошничал. Клевета не пощадила даже умершего Ликурга: он был обвинен в похищении государственных денег, и его сыновья были отведены в темницу; Гиперид убедил народ освободить их: «Что скажут люди, которые будут проходить мимо гробницы Ликурга?» говорил он судьям: «Они скажут: этот человек жил честно и, управляя государственными финансами, построил театр, Одеон, верфи, триеры; а наш город оскорбил его честь и бросил в темницу его детей». Эти слова подействовали: дети Ликурга были освобождены, и клевета на него умолкла.