Дантон

Дантон до революции

(Жорж Danton; 1759 — 5 апреля 1794) — знаменитый деятель французской революции. Будучи сыном прокурора бальяжа Арси, он провёл детство в сельской обстановке и благодаря чтению книг проникся поклонением древнему миру. Готовясь к адвокатуре в Париже, Дантон ознакомился со свободомыслящей и просветительской литературой и принимал горячее участие в масонстве. В 1787 он купил место адвоката при совете короля, считая тогда еще возможным переворот сверху; но в 1791, при ликвидации старых судебных должностей, Дантон не принял в обмен никакой новой, чтобы отдаться революционной деятельности.

Жорж Жак Дантон

 

Начало участия Дантона в революционных событиях

Уже с 1789 Дантон деятельно проводил крайние революционные и республиканские идеи в собраниях и клубах, играл видную роль в событиях 14 июля и 5-6 октября 1789 и в основании клуба Кордельеров. Всюду и всегда Дантон был против двора, министерства, национального собрания; 17 июля 1791 он призывал народ на Марсовом поле подписывать петицию о низложении короля. После подавления этого движения Дантон недель на шесть скрылся в Англию и вернулся только к выборам в Законодательное собрание. В депутаты он избран не был, но стал в Париже подготавливать низложение короля, то в качестве администратора департамента, то в звании товарища прокурора Парижской коммуны, то в клубах, то среди отрядов народного войска – федератов Марселя и Бретани или Entants-Rouges из предместья Сен-Антуан.

Дантон во главе якобинцев и террора

В ночь с 9 на 10 августа 1792 Дантон дал толчок к образованию нового, более республиканского генерального совета коммуны, арестовал Манда, преемника Лафайета в командовании национальной гвардией, и заменил его Сантерром. После 10 августа Дантон был назначен министром юстиции. Опираясь на Парижскую коммуну, он сделался вождем в борьбе против роялистов внутри страны и в обороне границ против Австрии и Пруссии. Враги Дантона обвиняли его в подкупности, растратах, организации сентябрьских убийств. Эти обвинения были далеко небезосновательны. Дантона действительно можно назвать главным зачинщиком сентябрьских убийств, хотя сам он уверял, что был просто не в силах остановить их. К избиению санкюлотскими террористами в сентябре 1792 тысяч невинных граждан Дантон отнёсся с полным равнодушием. Источников же своего неслыханного обогащения в революционные годы он внятно никогда не мог объяснить.

Дантон был выбран депутатом в Конвент от Парижа и подвергался здесь нападкам жирондистов. Он стоял в Конвенте за суровые законы против бежавших из Франции от убийств и насилий черни эмигрантов, за казнь короля. Дантон был одно время главой клуба якобинцев и первым председателем первого Комитета общественного спасения. Время с апреля 1793 по сентябрь 1793 было эпохой наибольшего влияния Дантона. После падения жирондистов (28 июля 1793) он развил чрезвычайную деятельность. Дантон сыграл видную роль в создании мощной центральной революционной власти, в подавлении анархического брожения Париже. Именно он предложил дать Комитету общественной безопасности диктаторские полномочия и предоставить в его распоряжение крупные средства. Членом Комитета общественной безопасности Дантон не был. Чтобы избежать обвинений в тяге к личному возвышению, он объявил, что не войдёт в орган, который именно благодаря ему стал первой властью в государстве. Осенью 1793 Дантон не являлся членом формально созданного более всего его руками правительства террора. Для отвода глаз он занимал положение мощного покровителя и вдохновителя этого правительства извне. Дантон дал главный толчок к замене парламентского правления жирондистов революционной диктатурой Комитета общественного спасения и повёл борьбу с врагами якобинцев внутри и вне Франции посредством революционных трибуналов и колоссальных наборов.

Дантон на трибуне Конвента

 

Дантон во главе «снисходительных»

После победы при Жемаппе Дантон был послан Конвентом в завоеванную Бельгию для обустройства там французского оккупационного режима. Ввиду раздражения, которое политика вмешательства вызывала в соседних государствах, Дантон, трезвый политический практик, настоял в Конвенте на решении не вмешиваться во внутренние дела других наций (13 апреля 1793), не предпринимать ни наступательных войн, ни завоеваний (15 июня 1793). По его мнению, французской республике следовало прекратить борьбу с Европой и добиваться своего признания другими державами. Дантон наметил систему внешней политики, которой следовали потом его преемники: в Англии поддерживать любую оппозицию против Питта, добиваться нейтралитета мелких держав – Дании, Швеции и пр., пытаться отделить Пруссию и Баварию от коалиции, силой принудить к миру Сардинию и Испанию, упорно бороться против Австрии, вовлекая её в затруднения на Востоке агитацией в Польше и Турции.

Осенью 1793 Конвент стал ещё сильнее порабощать Францию. Начался самый кровавый период революции. Ввиду этого из среды монтаньяров Конвента выделилась группа так называемых «снисходительных». Самым влиятельным и красноречивым её вождём стал Дантон, считавший, что революционная власть уже достаточно упрочилась, и дальнейшее усиление революционного террора только подрывает её. Опасаясь, что недовольный народ низвергнет якобинскую верхушку, бывший ярый террорист Дантон предлагал теперь Комитету общественной безопасности отменить акты, поставившие террор в «порядок дня». Как указано выше, Дантон стоял и за более миролюбивую внешнюю политику. Но многие одержимые якобинские террористы желали ещё сильнее раздуть революционную войну: она давала повод оправдывать всё новые грабежи и насилия «санкюлотов» внутри страны.

 

Борьба Дантона с Робеспьером

Причиной завязавшейся в Конвенте борьбы во многом было личное соперничество. За время частых отлучек Дантона из Парижа в Комитете общественной безопасности усилились его конкуренты – Робеспьер и Эбер. Дантон долго не противился их возвышению, ибо часто находился вне столицы и чересчур рассчитывал на свою популярность. Теперь Дантону надо было энергично ударить по обоим Комитетам с трибуны Конвента, но в решающий момент этот мастер политического маневра проявил необъяснимое легкомыслие и как будто ждал собственного поражения. Его охватил упадок духа, возможно, вызванный семейными несчастьями. Жена Дантона умерла, когда он был в одной из поездок по армии, и, вернувшись, он приказал вырыть тело супруги из земли, чтобы проститься с ней. Однако, несмотря на видимое горе, Дантон вскоре вновь женился. Пошли слухи, что утехи с новой возлюбленной мешают ему достаточно заниматься политикой.

Однако Дантон и его ближайший соратник Камилл Демулен стали призывать в газете «Старый Кордельер» смягчить революционный террор, отказаться от мер против христианства и сделать мирные предложения внешним врагам Франции. Тогда новые вожди Комитета общественной безопасности, Робеспьер и Кутон, стали искать поводы обвинить Дантона в контрреволюции. Робеспьер только что расправился с группой Эбера и довёл свое влияние в правительстве до апогея.

 

Процесс и казнь Дантона

Комитет общественной безопасности арестовал дантонистов Фабра д'Эглантина, обвиненного в ажиотаже, и Базира. 25 вантоза II года (15 марта 1794) был арестован, по ложному обвинение в измене, Эро де Сешель, член Комитета общественного спасения, проводивший в нём дипломатические идеи Дантона. Робеспьер твёрдо решил покончить с Дантоном, главным своим соперником в борьбе за власть. Кровавый террорист Бийо-Варенн стал неустанно преследовать Дантона яростными нападками.

Робеспьер избегал лично выступать против главного героя событий 10 августа 1792, долговременного вождя национальной обороны. Он стал действовать против Дантона руками Сен-Жюста, которому дал материалы для полного лжи доклада. 10 жерминаля Комитеты общественного спасения и общей безопасности в соединенном заседании постановили арестовать Дантона, Камилла Демулена и ещё нескольких человек. Приказ об аресте подписали все присутствовавшие члены обоих комитетов, исключая двух или трех. Волей или неволей им пришлось сделаться орудиями честолюбия Робеспьера.

Когда на следующий день Конвент узнал об аресте Дантона, там едва не вспыхнул бунт против Робеспьера. Слышались крики: долой диктатора! Но Робеспьер высокомерной и полной угроз речью нагнал страх на оппозицию. Депутаты «болота» поддержали его, и Конвент постановил предать обвиняемых Революционному трибуналу.

Процесс дантонистов занял четыре заседания трибунала (2–5 апреля 1794). Шестнадцать обвиняемых были разделены на две категории: 1) Делакруа, Дантон, Демулен, Филиппо, Эро де Сешель и Вестерман обвинялись в «составлении заговора с целью восстановить монархию, низвергнуть национальное собрание и республиканское правительство»; 2) ещё десять дантонистов судили за взяточничество (утверждалось, что они «составили заговор с целью путем лихоимства подорвать престиж республики»). Трибунал, по якобинскому принципу «амальгамы», намеренно свалил в одну кучу деятелей, обвиняемых в политических преступлениях, и их сподвижников, обвиняемых в воровстве – чтобы запятнать первых соседством вторых.

Процесс велся с нарушением всех формальностей. Обвиняемые не могли добиться представления в суд оправдательных документов. Дантону, однако, удалось произнести громовую речь, и его красноречие произвело потрясающее впечатление на аудиторию. Дантон потребовал, чтобы выслушаны были свидетели защиты. Трибунал не мог найти поводов для отказа. Тогда Сен-Жюст убедил Конвент, что обвиняемые дантонисты бунтуют. По докладу Сен-Жюста депутаты дали право трибуналу немедленно лишать слова и права защиты всякого «заговорщика», который дерзнет оказывать сопротивление национальному правосудию или будет его оскорблять. Главный обвинитель Фукье-Тенвиль заявил, что Дантон хотел «двинуться во главе вооруженной армии на Париж, уничтожить республику и восстановить монархию». Не уверенные в исходе новой борьбы за власть судьи долго колебались вынести приговор. Говорят, что некоторые члены Комитета общественной безопасности входили в совещательную комнату и склоняли судей осудить обвиняемых во «благо республики» («Робеспьер полезнее для Республики, чем Дантон – значит, нужно гильотинировать Дантона».).

 

Казнь Дантона 

 

Наконец, суд решился на обвинительный вердикт. Дантон и его друзья яростно протестовали, но были лишены слова; смертный приговор, произнесенный в их отсутствие (5 апреля 1794), был приведен в исполнение в тот же день. Проезжая на телеге смертников мимо дома, где жил Робеспьер, Дантон крикнул: «Максимилиан, ты последуешь за мной!» (И Робеспьер был действительно казнён через три месяца.) Перед казнью Дантон нецензурно ругался, а Камилл Демулен плакал. У подножия эшафота было слышно, как Дантон сказал себе самому: «Дантон, мужайся!» Эро де Сешелю, подошедшему обнять его, он сказал: «Наши головы встретятся там», – в корзине палача. Последние слова Дантона были обращены к палачу Самсону: «Ты покажешь мою голову народу; она стоит этого».

В 1891 г. парижский городской совет поставил Дантону статую.

 

 

Ипполит Тэн о Дантоне

Лучший художественно-исторический портрет Дантона дал известный французский историк XIX века Ипполит Тэн. Публикуемая ниже характеристика составлена по материалам Тэна.

 

Практицизм и здравый ум Дантона

В Дантоне, в отличие от Марата, нет ничего безумного, напротив, у него не только самый здравый ум, но он еще обладает политическим талантом в столь значительной степени, что с этой стороны ни один из его сотрудников или противников не может быть с ним сравниваем и что среди деятелей Революции один Мирабо был ему равен или превзошел его. Дантон – оригинальный, самобытный ум, а не, подобно большинству своих современников резонерствующий теоретик и писака, то есть педантичный фанатик, существо созданное книгами, лошадь, вертящая мельничный жернов с наглазниками и все кружащаяся по одному и тому пути. На взгляд Дантона не оказывают влияния абстрактные предрассудки, он не вносит с собой ни общественного договора подобно Руссо, ни социального искусства подобно Сийесу, ни принципов или кабинетных комбинаций. Дантон отошел от них в сторону инстинктивно, может быть, даже из презрения: он в них не нуждался, он не знал бы, что с ними делать. Системы являются костылями для бессильных, а Дантон работоспособен. Формулы являются очками для близоруких, а ведь у него хорошие глаза.

Дантон. Портрет кисти Шарпантье

 

Дантон мало читал, мало думал, говорит один образованный современник‑философ; он почти ничего не знал, и он не имел дерзости предугадывать что‑либо, но он смотрел и видел. Представлять себе расходящиеся или сходные, поверхностные или глубокие, существующие в настоящее время или возможные в будущем, стремления различных партий и двадцати шести миллионов душ, правильно оценивать силу вероятного сопротивления и мощь свободных сил, подмечать и улавливать решающий момент, комбинировать средства выполнения, находить деятельных людей, размерять произведенное действие, предвидеть будущие противодействия, не раскаиваться и не упорствовать, применять преступления ради политических целей, лавировать перед слишком значительными препятствиями, останавливаться и действовать окольными путями, даже вопреки выставляемым принципам, смотреть на вещи и людей только взглядом механика, строителя машин – ко всему этому неуклонно стремился Дантон 10 августа, 2 сентября 1792, во время фактической диктатуры, которую он себе присвоил между 10 августом и 21 сентябрем, затем в Конвенте, в первом Комитете Общественного спасения, 31 мая и 2 июня 1793. До самого конца, вопреки взглядам своих приверженцев, Дантон старался уменьшить или по крайней мере не увеличивать сопротивление, которое должно было победить правительство.

Несоразмерность положения и инстинктов Дантона

Среди брани и криков клубов, требовавших изгнания пруссаков, захвата прусского короля, низвержения всех престолов и короля, Дантон переговорами добился почти мирного отступления герцога Брауншвейгского, он старался отделить Пруссию от коалиций, он стремился превратить войну пропаганды в войну интересов. Дантон заставил Конвент декретировать, что «Франция никоим образом не вмешается в управление других держав», он добился союза со Швецией, он заранее положил основы Базельского трактата, он думал о спасении короля. Так, граф де Ламет, полковник, член законодательного собрания, рассказывал, что он отлично знал Дантона. После сентябрьских избиений он бежал в Швейцарию и был внесен в список эмигрантов. Приблизительно за месяц до смерти короля он решился на последнюю попытку и прибыл в Париж. «Я отправился прямо к Дантону и, не называя своего имени, настоятельно просил меня принять. В конце концов меня ввели к Дантону, и я нашел его сидящим в ванне. – Вы здесь? – воскликнул он, – вы знаете, что стоит мне только сказать одно слово, и вы погибнете на гильотине?» «Дантон, – сказал я ему, – вы большой преступник, но есть гнусности, на которые вы неспособны, и между прочим вы не способны донести на меня». – «Вы явились спасти короля?» – «Да». После этого у нас завязался очень дружеский разговор. – «Я согласен, – сказал Дантон, – попытаться спасти короля, но мне нужно иметь миллион, чтобы подкупить необходимых людей, и эта сумма мне нужна через неделю. Я вас предупреждаю, что если я не могу сохранить ему жизнь, я буду вотировать за его смерть. Я хочу спасти его голову, но не имею малейшего желания потерять свою». Нужную сумму не удалось достать, Дантон, как он предупредил, подал свой голос за казнь короля, а затем он способствовал возвращению де Ламета в Швейцарию.

Несмотря на недоверие и нападения жирондистов, стремящихся обесчестить его и погубить, Дантон упорно протягивает им руку для примирения. Он объявляет им войну только потому, что они не хотят заключить мира, и он старается облегчить их участь, когда они повержены на землю. Среди стольких болтунов и писак, которые обладают логикой только на словах и ярость которых слепа, которые повторяют фразы с чужого голоса и являются механизмами для убийств, ум Дантона, всегда широкий и гибкий, идет прямо к фактам, не для того чтобы их извращать, но для того чтобы подчиниться им, подладиться к ним и понять их. С таким умом можно дойти далеко и добиться многого, остается только выбрать путь, по которому пойдешь. Знаменитый бандит Мандрен, при старом режиме, был тоже необыкновенным человеком, только он избрал большую дорогу.

Дантон – варвар

Между демагогом и разбойником существует большое сходство. И тот и другой предводители шаек, и каждому из них необходим случай для образования их шайки. Дантону нужна была Революция для образования своей шайки. Не имея никакой протекции, ни средств, получив звание адвоката после больших усилий, Дантон долгое время блуждал без дела и скитался по улицам и по кафе. В кафе Школы хозяин, человек в парике, в сером платье и с салфеткой под мышкой, прислуживал гостям с улыбкой на лице, а дочь его сидела за конторкой в качестве кассирши. Дантон познакомился с ней и предложил ей руку. Для этого ему пришлось купить должность адвоката в Королевском Совете, найти в своем маленьком городе людей, которые согласились бы за него поручиться, и одолжить необходимые средства. Дантон женился и поселился в маленьком пассаже Торговли. Долгов у него было больше чем дел. Он был обречен на профессию требующую аккуратности, умеренности тона, приличного стиля и безукоризненности манер, на прозябание в ограниченной рамками семейной жизни, причем без помощи тестя, дававшего еженедельно по двадцати франков, невозможно было свести концы с концами. В подобной обстановке возмутилось все существо Дантона, чувствовавшее потребность к удовольствиям и власти, возмутились все его могучие инстинкты инициативы и деятельности. Дантон не подходил к мирной рутине наших гражданских поприщ, ему подходила не регулярная дисциплина старого общества, продолжающего свое существование, но грубая резкость общества, которое разрушается или вновь создается.

По темпераменту и характеру Дантон варвар и притом варвар, рожденный для того, чтобы командовать другими людьми, подобно какому-нибудь вассалу в шестом столетии или барону в десятом. Он колосс с лицом монгола, обезображенным оспой. Безобразие его трагично и ужасно. У Дантона сведенное судорогой лицо «ворчащего бульдога», маленькие глаза под нависшими бровями, угрожающе сморщенный лоб, громовой голос, жесты солдата, в нем кипит кровь, энергия. Силы, кажущиеся неограниченными подобно силам природы, ищут себе выхода. Могучая декламаторская речь Дантона, подобная реву быка, разносится, несмотря на закрытые окна, на пятьдесят шагов вдаль. У него искрений пафос, у него вырываются крики возмущения, мести и патриотизма, способные возбудить самые жестокие инстинкты в самой мирной душе и великодушные инстинкты в самой очерствелой душе, он произносит проклятия и ругательства, у Дантона цинизм не монотонный и напускной как у Эбера, но живой, естественный, достойный Рабле. В нем известная доля веселой чувственности и насмешливого добродушия, у него сердечное и фамильярное обхождение, открытый товарищеский тон, одним словом Дантон обладает внешними и внутренними данными более всего способными к тому, чтобы овладеть доверием и симпатиями парижского плебса. Все содействует прирожденной популярности Дантона и создает из него одного из вожаков санкюлотизма. С подобными данными, благоприятными для сцены, чувствуешь искушение играть известную роль, как только открывается театр, каков бы ни был театр, каковы бы ни были актеры – бездельники или уличные девки, какова бы ни была роль, гнусна, смертоносна, и хотя бы она в конце концов привела к гибели того, кто ее играет. Чтобы сопротивляться искушению, нужно иметь отвращение в чувствах и душе, развиваемое тонкой или глубокой культурой, а у Дантона этого нет. Ни с физической, ни с моральной стороны Дантон не чувствует ни к чему отвращения: он может целовать Марата, брататься с пьяницами, поздравлять сентябристов, отвечать выражениями ломовых извозчиков на ругательства уличных женщин, жить вместе с мазуриками, ворами, с Корра, Вестерманом, Гюгененом и Россиньолем, заведомыми злодеями, которых он после 2 сентября посылает в департаменты.

Для того, чтобы работать в грязи, необходимо быть грязным, не нужно зажимать носа когда подобные люди приходят за своим заработком, нужно им хорошо платить, обращаться к ним со словами одобрения. Дантон соглашается на это и применяется к порокам, он нисколько не стесняется. Он не восстает против того, что берут взятки. Дантон сам брал деньги от двора для того, чтобы иметь возможность играть свою роль, тратил их против самого же двора и, вероятно, при этом внутренне хохотал, подобно тому, как мысленно хохочет крестьянин в блузе, когда ему удается провести своего помещика, подобно тому, как хохотал, как описывают древние историки, франк, когда он получал от римлян деньги и затем употреблял их на ведение войны с ними же. Дантон не имеет уважения ни к себе самому, ни к другим; точные и деликатные ограничения, окружающие человеческую личность, кажутся ему выдумками законников и салонными приличиями. Подобно Хлодвигу он попирает их, и подобно Хлодвигу таким же образом, с худшей шайкой Дантон бросается на колеблющееся общество с целью его уничтожить и воссоздать его ради своей выгоды.

Ясность взгляда Дантона на суть революции

С самого начала Дантон понял характер и нормальное средство производить революцию, то есть применение народной силы. В 1788 году он уже участвовал в мятежах. С самого начала Дантон понял конечный объект и окончательный результат революции, то есть диктатуру насильственного меньшинства: на следующий день после 14 июля 1789 года он основал в своем квартале маленькую республику, независимую, агрессивную, центр партии, убежище детей, не имеющих родителей, место собрания фанатиков, вертеп всех людей с воспаленными мозгами и всех убийц, мошенников, духовидцев и насильников, газетных или уличных болтунов, и в этом более чем якобинском государстве, которое он установит впоследствии, Дантон царит, как будет царить впоследствии, в качестве вечного председателя округа, батальонного командира, клубного оратора, зачинщика всевозможных нападений. Там узурпация является правилом, никакая законная власть не признается; бравируют короля, министров, судей, собрание, муниципалитет, мэра, начальника национальной гвардии. По природе и из принципов поставили себя выше законов: округ берет Марата под свое покровительство, ставит двух часовых у его дверей, чтобы защитить его от преследований и сопротивляется с оружием в руках против вооруженной силы, которой поручено привести в исполнение приказ об аресте. Лучше того, от имени Парижа, «первого часового нации», претендуют управлять Францией. Так Дантон объявляет в Национальном Собрании, что граждане Парижа – естественные представители восьмидесяти трех департаментов и предлагает ему, по их приказанию, отменить уже изданный декрет.

В этом заключается вся идея якобинства. Со своим проницательным умом Дантон проник в нее до глубины и возвестил ее в надлежащих выражениях; теперь, чтобы применить ее широко на деле, Дантону остается только перейти из маленького театра в большой, из кордельеров в Коммуну, в министерство, в Комитет Общественного Спасения, и во всех этих театрах он играет ту же роль с тем же самым результатом. Деспотизм, установленный силой и поддерживаемый страхом, – вот его цель и его средства; это Дантон, прилаживая средства к цели и цель к средствам, руководит великими днями и вызывает решительные меры Революции – 10 августа, 2 сентября, 31 мая, 2 июня, декрет поднимающий в каждом большом городе армию санкюлотов, которым платят жалованье, чтобы они угрожали своими пиками аристократам, декрет, который в каждой коммуне, где хлеб дорог, облагает богатых податью, чтобы дать возможность беднякам покупать хлеб, декрет, который предоставляет рабочим сорок су за каждое заседание в секциях, учреждение Революционного трибунала, предложение превратить Комитет Общественного Спасения во временное правительство, провозглашение террора, применение семи тысяч делегатов первичных собраний в качестве агентов всеобщего вооружения. Благодаря Дантону произносятся зажигательные слова, которые возбуждают всю молодежь и бросают ее к границам, благодаря ему выносятся разумные решения, ограничивающие поголовное ополчение набором граждан от восемнадцати до двадцати пяти лет и полагающие конец безобразиям черни, поющей и танцующей карманьолу в самой зале Конвента.

Дантон создал машину террора, но неспособен ею управлять

Но почему же раз Дантон создал машину, он не решается ею управлять? Дело в том, что хотя Дантон ее и построил, он неспособен управлять ею. В критические дни он способен увлечь собрание или толпу, управлять в течение нескольких недель Комитетом. Но работа правильная, упорная, внушает ему отвращение, Дантон не создан для писания, для бумаг и рутины административного дела. Он не будет никогда полицейским и чиновником, подобно Робеспьеру и Бийо, не будет никогда самым тщательным образом читать ежедневные раппорты, не будет учителем декоративных отвлеченностей, холодным лгуном, старательным и убежденным инквизитором, в особенности он никогда не будет методичным палачом. С одной стороны, глаза Дантона не покрыты серой пеленой теории: он видит людей не сквозь призму общественного договора, как сумму арифметических единиц, но видит их такими, какие они на самом деле, видит, что они живут, страдают, в особенности те, которых он знает, видит, что у каждого есть своя физиономия и свои жесты. При этом зрелище все внутреннее существо содрогается, если у человека оно имеется, а у Дантона оно есть; у Дантона есть даже сердце, широкая и живая чувствительность, чувствительность человека, в котором существуют все первобытные инстинкты, хорошие наряду с дурными, которые культура не могла иссушить, чувствительность, которая допустила сентябрьские избиения, но при которой человек не решается действовать собственноручно и лично принимать каждый день участие в систематических и ничем не ограниченных убийствах. Уже в сентябре, «прикрывая свое сострадание рыданиями», Дантон вырвал у убийц несколько славных жизней. Когда гильотина угрожает жирондистам, Дантон «болен от горя» и отчаяния. «Я не могу их спасти, – восклицает он, – и крупные слезы скатываются по его щекам». С другой стороны, на глазах его нет толстой пелены неспособности и непредусмотрительности. Дантон понял внутренний порок системы – неизбежное и скорое самоубийство Революции. «Жирондисты, – говорит Дантон, – заставили нас броситься в санкюлотизм, который их поглотил, который нас всех поглотит, который поглотит самого себя». «Я учредил революционный трибунал, я прошу за это прощения у Бога и у людей». «В революциях власть попадает в руки больших злодеев. Лучше быть простым рыбаком, чем управлять людьми». Но Дантон имел претензию ими управлять, он построил новую правительственную машину и, не обращая внимания на его крики, машина его работает согласно своей структуре и данному им импульсу. Она стоит перед Дантоном эта мрачная машина, с своим громадным колесом, которое давит всю Францию, со своей железной цепью, бесчисленные зубья которой раздирают каждую часть каждой жизни, с своим стальным ножом, который беспрестанно поднимается и снова опускается; ход её, который ускоряется, требует каждый день все большего количества человеческих жизней, и её поставщики должны быть так же бесчувственны, так же глупы, как и она. Дантон не хочет, не может быть таким. – Он устраняет себя, он развлекается, старается забыться, Дантон полагает, что главные головорезы, быть может, будут согласны его забыть, конечно, они не нападут на него. «Они не осмелятся... Меня трогать нельзя, я – кивот». Дантон предпочитает быть гильотинированным, чем гильотинировать других.

Раз он сказал или подумал это, он вполне созрел для эшафота.

 

Литература о Дантоне

Робинель. Дантон, мемуары о его частной жизни

Робинель. Дантон, государственный человек

Дантон. Избранные речи. – Харьков, 1924

Дантон. М., 1964. (Жизнь замечательных людей)

Фридлянд Г. С. Дантон. – М., 1965

Толстой А. Н. Смерть Дантона

 

Во Франции режиссёром Анджеем Вайдой снят фильм «Дантон» (1982), с Жераром Депардье в главной роли