Русские поэты 1820-х годов образовывали единое движение, которое можно назвать школой. Обычно их называют «пушкинской плеядой». Но были и поэты, находившиеся вне этого движения, которых современники, можно сказать, почти не признавали. Одним из таких «непризнанных» литераторов был Вильгельм Кюхельбекер (1797–1846), – если и не блестящий, то очень своеобразный поэт.
Вильгельм Кюхельбекер. Рисунок 1820-х годов
Лицейский товарищ Пушкина, он, несмотря на немецкую кровь, был самым горячим русским патриотом, и хотя в действительности являлся романтиком, настойчиво называл себя литературным консерватором и сторонником адмирала Шишкова. Идеалист-энтузиаст Кюхельбекер примкнул к заговору декабристов и последние двадцать лет жизни провел в тюрьме и сибирской ссылке. Он напоминал дон Кихота смешной внешностью и поведением, но все, его знавшие, его любили, а Пушкин, больше всех его дразнивший, посвятил ему лучшие и искреннейшие строки в своем стихотворении на лицейскую годовщину 1825 года.
Несмотря на смешную внешность и комический энтузиазм, Кюхельбекер был человеком немалого ума, и его недолгая деятельность как литературного критика (1824–1825) ставит его, вместе с Киреевским, на первое место среди критиков Золотого века русской поэзии. Кюхельбекер одинаково ценил Шекспира и Расина, отказывая Байрону в праве числиться на равных с ними. Как поэт Кюхельбекер обладал тонким пантеистическим видением мира, но ему не удавалось найти этому должное выражение – его поэзия, как и большая часть поэзии второй половины века, была формирующейся вселенной, ожидавшей строителя. Только изредка удавалось ему напасть на необходимую форму, и тогда он создавал стихи поистине прекрасные. Одно из таких стихотворений – благородная элегия на смерть Пушкина, начинающаяся единственным его стихом, знакомым большинству читателей:
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы,
Исполненный несокрушимых сил!
Это Жалоба поэта заключает Золотой век русской поэзии.
Альманах Кюхельбекера Мнемозина (1824–1825) был первой площадкой для молодых идеалистов, которые стали вводить в России культ Гёте и метафизику Шеллинга. Они называли себя «любомудры» (русский перевод греческого слова «философы»).