Модные беллетристы современной Европы (см. статью Ницшеанство) немало повинны в одностороннем освещении многогранного и мозаичного облика Фридриха Ницше. Для художественной иллюстрации философских заветов Ницше они создавали искусственно какие-то экзотические типы, высоко приподнятые над реальным уровнем жизненной правды. Ницше наверно отрекся бы от таких самозваных внуков. Основная идея его философии далеко не в этом. Подлинный Ницше проповедует суровую дисциплину нравственного самообуздания и бесстрашный героизм идейного одиночества. Он высоко ставит в человеке трагическое мужество и упрямую решимость бороться со слепой и рабской инерцией жизни. Он предостерегает от малодушной привязанности к наслаждениям и грозно осуждает тех, «кто много коротких безумств назвать решается любовью».

 

Философия Ницше. Кратко и понятно, простым языком. Слушать аудиокнигу

 

В своей философии Фридрих Ницше клеймит тех, кто превратился из мнимого героя в подлинного сластолюбца, кто стал жить в кратких наслаждениях и утратил высокую цель за пределами дня. Сверхчеловек грядущего, о котором одно время страстно мечтал Ницше, далек, по его представлению, от того, чтобы беззаботно и безвозбранно развертываться во всю ширь жизнерадостных энергий. Суть сверхчеловека в том, что он свято блюдет героя в сердце своем и мужественно идет в свое трагическое одиночество. Здесь Ницше всегда был ригористом. Подобное требование строгой экономии нравственных энергий и зоркого контроля над страстями особенно характерно потому, что сам Ницше был натурой в высшей степени увлекающейся. Ницше умел молитвенно поклоняться избранному духовному спутнику, пламенеть юношеской влюбленностью и бескорыстно воскурять благоуханный фимиам своему обожаемому кумиру, но умел разбивать вдребезги постылые идолы и с кощунственной насмешкой обличать жреческий обман. Эта черта знаменитого философа не помешала однако твердой устойчивости его политических и его общественных убеждений.

Неуклюжий и громоздкий Левиафан германской государственности не только ничуть не импонировал требовательному эстетическому чувству Ницше, но, наоборот, вызывал у него слова, клокочущие смертельной ненавистью. Под свежим впечатлением отечественной политической мертвечины и общественного филистерства Фридрих Ницше называет государство самым холодным и самым отталкивающим из чудовищ. Государство лжет на всех языках о добре и зле. Все в нем обман – «крадеными зубами кусает оно зубастое». Даже великим душам нашептывает государство свою мрачную ложь, даже богатые сердца смущает оно своими коварными обольстительными речами. Героев и честных людей хотел бы уставить вокруг себя этот новый самозваный кумир. Это зябкое чудовище любить греться в солнечном сиянии чистой совести. «Приманить он хочет вас, вы, чрезмерное большинство. И вот придумана была адская штука: конь смерти, бряцающий сбруей божеских почестей». Нравственной цельности политического жизнепонимания нисколько не вредит афористический характер его изложения. Философия Ницше – огненная динамика вечного потока идей, радужная мозаика причудливого импрессионизма. Много непримиримых противоречий на его истинно поэтических страницах, но есть у него те выстраданные убеждения и идеи, которым он не изменял никогда, – ни в блаженные минуты пьянящего экстаза, ни в тоскливые дни безвольного недомоганья, ни в сумерках надвигавшегося безумия. Фридрих Ницше всегда в равной мере возмущался фарисейским лицемерием германских патриотов и корыстным ханжеством клерикальных ретроградов. С мефистофельской иронией говорил философ о покоелюбивой мещанской морали, трусливо желающей обнять маленькое эгоистическое счастье в уголке, о жалкой мишуре угодливого национализма, о барабанных трелях парадного прусского красноречия на смотрах и маневрах.

Жестоко ошибется, однако, тот, кому почудятся какие-либо анархические идеи на негодующих страницах, которые Ницше посвятил государству. Немецкий скептик, всего менее революционер-разрушитель по отношению к вековым политическим скрепам. Философ Ницше предвидит недалекий социально-политический кризис в Европе, не закрывает глаз на явные симптомы назревающего стихийного перелома и... нисколько не сочувствует этим общественно-психологическим явлениям. По своей основной политической идее Ницше – закоренелый консерватор пессимист, непоколебимо предубежденный против всякой самодеятельности народных низов. Никакой идеальной перспективы в безотрадной политической философии Фридриха Ницше нет. Демократизация общества глубоко претит и его нравственному и его художественному чувству. По его идее, необходимы чудовищные силы, чтобы задержать этот естественный «процесс уподобления» (progressus in simili), превращение человечества во что-то обыкновенное, посредственное, стадообразное и пошлое.

Этот мировой поток измельчания и вырождения стал казаться Ницше на склоне его лет неотвратимым и непоправимым и для сильнейших людей. В зрелую пору своего философствования Фридрих Ницше определенно пришел к какому-то угрюмому и черствому пессимизму, как личному, так и политическому. Те светлые видения античной красоты и античной доблести, которые чаровали, бывало, его восторженный юношеский взор, перестали теперь бодрить и посещать его. Он постепенно утратил прежнюю веру в человека и человечество. Мировой процесс окончательно вырисовался теперь для Ницше не поступательным движением вперед, но унылым и убийственно-скучным круговоротом. Земля стала в его глазах самой тусклой и безрадостной планетой. Человек начал казаться философу самым неудачным животным, обреченным на пожизненный плен у глупой необходимости. «Дурачества ради к планетам примешано немного мудрости». Согласно этим новым идеям Ницше, никакого предначертанного плана у мирового режиссера нет. Нескладная трагикомедия человеческих судеб повторяется бесчисленное число раз с докучливым мертвящим однообразием. Прежде Ницше приветствовал появление тех пессимистических миропониманий, которые отнимают у людей хилых и слабых охоту жить. Теперь философ незаметно для самого себя начинает исповедовать идею безысходного пессимизма.

Фридрих Ницше

Фридрих Ницше. Рисунок Х. Ольде, 1899

 

Однако перед преждевременным закатом своего непокорного гения, на самом краю немой бездны безумия Ницше пережил счастливые дни восторженной веры в себя и экстаза. Недолог был этот период блаженного самообмана у обреченного на безумие философа. Пахнуло на него живительной свежестью возрождающей весны, промелькнули на темнеющем горизонте мимолетными метеорами какие-то манящие призраки... Ницше стоит на пороге настоящей мании величия и совершенно утрачивает чувство нравственной перспективы. В странной книге своей «Се человек» он гордо спрашивает: почему я так мудр, почему я так остроумен, почему я пишу такие хорошие книги, и дает подробные ответы, подсказанные уже совершенно патологической самовлюбленностью. В сумерках надвигавшегося безумия Ницше стало казаться, что душевные и плотские страдания ниспосланы ему, как Спасителю человечества. Постепенно утратив почти полностью память и логическую способность, став во многом беспомощным ребёнком, Фридрих Ницше сохранил привлекательные черты истинной человечности. Погибший интеллект спасти было нельзя. Неумолимая болезнь приняла затяжную прозаическую форму паралитического слабоумия. Под мертвенным серым пеплом угасшего жертвенника еще долго теплились иные упрямые искры. Душа поэта-философа осталась на первые годы нежной и обаятельной, восприимчивой к каждому чистому впечатлению. В ней звучали чуть слышно замирающие отголоски самых возвышенных мелодий.