Царствование царя Бориса Годунова (1598–1604)
Сильно хлопотал Борис Годунов в первые два года своего царствования о том, чтобы привязать к себе народ, закрепить его любовь за собой и родом своим. При вступлении своем на престол он освободил сельский люд на один год от всяких податей; торговым людям дал право два года торговать безданно-беспошлинно; служилым людям было выдано сразу двойное жалованье за год. Разным краям даны были льготы. Громадное состояние Бориса давало ему возможность изумлять всех своею тороватостью. Знал он, как русский народ чтит нищелюбие, и щедро помогал нищим и калекам; ни один бедняк, подавший ему челобитную, не уходил от него с пустыми руками. Вдов, сирот и нищих он кормил, одевал, оделял деньгами. Крестьяне были несколько облегчены: определено, сколько они должны платить землевладельцу и сколько работать на него. В царствование Бориса Годунова крестьянам даже позволили временно переходить, но только от мелких помещиков к мелким же, а не к богатым. Старался он противодействовать пьянству, которое было сильно распространено в народе, приказывал закрывать кабаки. Ни один царь еще, казалось, не заботился так о благоденствии народа, как Борис.
В первый год своего царствования Борис Годунов был обрадован известием из Сибири. Воевода Воейков на реке Оби разбил окончательно Кучума, который после поражения бежал и скоро погиб. Сибирский край был окончательно закреплен за Россией постройкой новых городов и открыт для мирной промышленности.
Много заботился Борис о том, чтобы охранить южные окраины государства от набегов крымцев. По приказу царя здесь построен был целый ряд новых крепостей, засек. Сами татары догадывались, что Борис Годунов хочет как бы задушить их, выдвигая свои укрепления все дальше и дальше на юг и восток. Зорко сторожили русские по границам своих степных недругов, чтобы вовремя дать весть о движении их. Об этих сторожах находим любопытные известия у одного иностранца, бывшего в русской службе (Маржерета). Стража была расставлена повсюду, где могли бы пройти орды татар. По степи росли одинокие дубы. При таких дубах на расстоянии 8, 10 и более верст становились сторожа – по два ратника у каждого дерева: один сторожил, сидя на верхушке дуба, другой подле дерева кормил оседланных коней. Лишь только сидевший на дереве замечал в степной дали облака пыли, поднимаемые обыкновенно татарской конницей, немедленно один из двух стражей скакал во весь опор на быстром коне к другому дереву, еще издали знаками и криками указывал сторожу, с какой стороны грозит опасность; тогда от этого дерева таким же способом давалась весть к следующему доходила до ближайших крепостей и, наконец, до Москвы. Вторые сторожа, оставшиеся при деревьях, выждав несколько времени и приглядевшись внимательнее к тому, что творилось в степи, садились на коней и передавали уже более определенные вести тем же способом, как их товарищи. Таким образом, при помощи этого живого телеграфа старались предупредить опасность, принять военные меры, собрать ратную силу, чтобы вовремя встретить врага. Каждую весну русские выжигали в степи траву, чтобы татары не могли найти корма для своих лошадей.
Благодаря всем этим мерам, все труднее и труднее становилось крымцам делать внезапные разбойничьи набеги, и хан, бывший в то время не в ладах с турецким султаном, присмирел, даже заискивал у Бориса. Ханские послы, ездившие к нему в Серпухов и видевшие огромные ратные силы царя во всем их блеске, своими рассказами, конечно, тоже содействовали миролюбию хана.
Но за Кавказом наши дела были плохи. В царствование Бориса Годунова кахетинский князь Александр хотя и признавал себя слугою России, но в то же время заискивал милости у персидского шаха, а сын Александра принял магометанство, перешел на сторону Персии и даже убил своего отца. Рано еще было русским думать о Закавказье, с которым и сношения поддерживать было тогда еще трудно, и русский отряд (около 7000 человек) погиб без пользы для дела в борьбе с турками и туземными горными племенами.
На западе Борис Годунов хотел добиться в своё царствование того же, о чем мечтал Грозный, – стать твердой ногой на Балтийском побережье. Русская вывозная торговля сильно упала с потерей Нарвы. Балтийские берега были необходимы для России, и царь это вполне сознавал и не спускал глаз с Ливонии. В это время шли раздоры между польским королем Сигизмундом и его дядей Карлом, отнявшим у него Швецию. Будь на месте Бориса государь смелый, решительный, Ливония не миновала бы его рук, стоило лишь вступить в тесный союз с Карлом, искавшим русской помощи, и общими силами ударить на Польшу. Но Борис не любил решительных действий, не охотник был до войны, рассчитывал больше выгадать хитростью да изворотливостью – думал от Швеции добыть Нарву, а от Польши Ливонию или часть ее, угрожая шведскому королю союзом с Польшей, а польскому – союзом со Швецией. Не надеясь завладеть сам желанным краем, он думал по примеру Ивана Грозного посадить там своего подручника. С этой целью Борис вызвал в Москву племянника шведского короля, принца Густава, думая сделать его королем Ливонии и выдать за него свою дочь Ксению, но все эти замыслы кончились ничем; удалось только с Польшей заключить перемирие на 20 лет. Ливонии Годунов не добыл и с Густавом, который не захотел принять православия, разошелся, дав ему в удел разоренный Углич.
Сильно хотелось Борису породниться с каким-нибудь королевским домом. Когда не уладилось дело с Густавом, Годунов стал приискивать другого жениха своей дочери между иностранными принцами. Жениха нашли в Дании: брат короля, принц Иоанн, согласился ехать в Москву, породниться с царем и сделаться удельным князем.
С великим торжеством приняли юного принца в Москве.
На торжественном обеде в Грановитой палате царь Борис Годунов сидел на раззолоченном троне, за серебряным столом, под висящею над ним короною. С одной стороны его сидел царевич Федор, с другой – принц Иоанн как член царской семьи. За богатым угощением последовали дорогие подарки: Борис и Федор сняли с себя алмазные цепи и возложили на шею принца, царедворцы поднесли ему два золотых ковша, украшенных яхонтами, несколько серебряных сосудов и драгоценных тканей и мехов. Красивый и приветливый принц скоро стал общим любимцем. Он, несмотря на свою юность, вел себя очень благоразумно, выказывал желание учиться русскому языку и принять православие. Лучшего жениха трудно было бы и желать для Ксении, которая слыла тоже и красавицей, и разумницей.
Любопытно современное описание ее красоты: "Царевна Ксения Годунова, – говорит современник, – "зельною красотой лепа", бела, "млечною белостию облияна" и лицом румяна; очи у нее большие, блестящие, особенно красивые, когда сверкают в них слезы жалости; брови союзные (сросшиеся); телом она изобильна (полна), ростом не высока и не низка; черные волосы ее "аки трубы" лежат по плечам". Но не красотой только привлекала к себе Ксения; по свидетельству того же современника, она была чудного разума, в книжном деле искусна и любила пение, особенно духовное.
Но браку Ксении с Иоанном не суждено было состояться. Принц внезапно заболел жестокой горячкой. Царские врачи употребляли все усилия спасти его. Годунов обещал им не слыханные еще награды и милости... Но чрез несколько дней, к ужасному горю его, датский принц скончался.
Несмотря на семейные неудачи и горести, Борис во время своего царствования деятельно занимался правительственными делами, сносился с Западом: с Англией, Германией, Италией, сильно хлопотал о том, чтобы добыть в русскую службу разных опытных мастеров. Никогда прежде не было столько иностранцев на службе московской, как при Борисе Годунове. Никогда они и не были в такой чести и милости, как при нем. Он понимал цену знания и просвещения, задумал было даже вызвать из-за границы ученых людей, основать школы, где бы иностранцы учили русских не только разным наукам, а также и языкам иностранным; но духовные лица восстали против этого. Они говорили, что Русская земля, несмотря на свою обширность, едина по вере, нравам и языку; если же настанет разноязычие, то поселится раздор и прежнее согласие исчезнет. Как ни странно было это мнение, осторожный царь, не желая идти прямо наперекор духовенству, отказался от своего намерения, но задумал другим путем понемногу освоить русских с западным просвещением. Раньше был обычай посылать русских молодых людей в Константинополь учиться греческому языку; теперь же Борис Годунов послал по нескольку человек в Англию, Францию и Германию. Но как будто в оправдание слов духовенства, предостерегавшего русских людей от западного соблазна, посланные за границу молодые люди так обжились там, так им полюбились тамошние порядки, что только один вернулся в отечество, остальные же променяли родину на чужбину.
Как царь Борис «любил и жаловал иноземцев», видно, например, из рассказа о приеме ливонцев, искавших спасения в России от преследований поляков, занявших Ливонию.
Когда ливонцы, в царствование Бориса Годунова, прибыли в Москву, им отвели отличное помещение в боярских домах, неподалеку от дворца, в изобилии снабдили всем нужным для хозяйства: дровами, рыбою, мясом, маслом, вином, пивом, медом, хлебом и прочим. Сверх того, при каждом доме был пристав для разных покупок.
Назначен был день представления ливонцев Борису Годунову. Многие из них стали было отказываться от этой чести, извиняясь тем, что не смеют предстать пред его величеством в бедной своей одежде; но царь велел им сказать, что он их хочет видеть, а не платье, и что их наделят всем нужным. Они явились во дворец. Годунов сидел с сыном в приемной палате. Его окружали; князья и бояре в роскошных парчовых одеждах, украшенные золотыми цепями и дорогими каменьями. Потолок, стены и пол были обиты дорогим": турецкими коврами. Немцев подводили к Борису Годунову по старшинству лет, сначала старых, а под конец молодых. Царь сказал им чрез переводчика:
– Поздравляю вас, чужеземцы, с прибытием в мое государство; радуюсь благополучию вашего путешествия. Меня трогает несчастие, которое принудило вас покинуть родину и имущество. Вы получите втрое больше того, что потеряли в своем отечестве. Вас, дворяне, делаю князьями; вас, граждане, – боярами. Одарю вас землею, слугами, работниками; одену в бархат, шелк и золото; наполню пустые кошельки ваши деньгами; буду для вас не царем и господином, а истинным отцом; вы будете не подданные, а дети мои; никто, кроме меня, не станет судить и рядить ваших споров; дарую вам свободу в обрядах богослужения; присягните только пред Богом по вере вашей не изменять ни мне, ни сыну моему, не уходить тайно к туркам, татарам, персам, шведам, полякам, не скрывать, если узнаете какой-либо против меня замысел, не посягать на мою жизнь ни ядом, ни чародейством; тогда получите такую награду, что о ней будет говорить вся Римская империя!
Один из ливонцев произнес в ответ Годунову от имени всех немцев краткую речь, в которой благодарил его и клялся, что все они будут до гроба верны отцу своему, государю всероссийскому.
– Молите Бога, немцы, о моем здоровье, – отвечал царь Борис Годунов, – пока я жив, вы не будете ни в чем нуждаться! – И, указав на жемчужное ожерелье свое, промолвил: – И этим поделюсь с вами.
Затем царь допустил их к своей руке; целовали они руку и царевичу. Годунов пригласил их к обеду. Пожилые и знатнейшие из немцев заняли места так, что царь их всех мог хорошо видеть. Прислуживали всем бояре. На столе, покрытом скатертью, находился белый вкусный хлеб и соль в серебряных солонках. Пир начался тем, что сразу, в один принос, было подано столько блюд, что весь обширный стол был заставлен; носили кушанья до самого вечера. Много было всякого рода пива, меду и вин заморских. Царь, отведав с поданного ему блюда, сказал:
– Приглашаю вас, любезные немцы, на мою царскую хлеб-соль.
Так же приветствовал царь немцев, выпивая вино. Бояре старались напоить гостей допьяна, но те, видимо, воздержались, зная от приставов, что Годунов любит трезвость.
Заметив, что гости стесняются, царь засмеялся и спросил, почему они не веселятся и не пьют за здоровье друг друга, как это у них водится. Те ответили, что не смеют предаваться шумному веселью пред лицом царя.
– Я вас потчую как хозяин, – сказал Борис Годунов. – Веселитесь, как хотите, не опасайтесь нарекания, пейте за мое здоровье! Лошади готовы; когда настанет время, вас отвезут невредимо.
Сказав это, государь встал и пошел к царице, а боярам поручил так употчевать гостей, чтобы они забыли все житейские горести и печали. Царская воля была исполнена, и немцы не помнили даже, как и домой добрались. Так принимал и честил иноземцев Борис, по достоверному рассказу одного иностранца (Буссау), который мог все это слышать от очевидцев. Осыпанные царскими милостями, щедро наделенные деньгами, землей и крестьянами, немцы становились самыми преданными слугами царя. Из них в царствование Бориса Годунова был составлен довольно сильный отряд государевых телохранителей.
Осторожный Борис все более и более недоверчиво начинал смотреть на бояр: до ведома его, конечно, стали доходить разные враждебные слухи, и он, несмотря на свой большой ум, не только боялся, чтобы его самого и близких ему лиц не извели отравой, но сильно опасался и волшебства. Сохранилась любопытная запись, по которой присягавший должен был между прочим клясться: "Мне над государем своим, царем, и над царицею и над их детьми в еде, питье и платье и ни в чем другом лиха никакого не учинить, зелья лихого и коренья не давать и не велеть никому давать; людей своих с ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуний не добывать на государское лихо; также государя царя, царицу и детей их на следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру лиха не посылать и следу не вынимать".
Не о себе только заботился Борис Годунов – в сыне своем Федоре он души не чаял, и самой задушевной мечтой его было закрепить за своим наследником престол; присягали все не только царю, но и царевичу. В грамотах и указах говорилось: "Великий государь царь и сын его, великий государь царевич, пожаловали и пр.". Ни один государь русский раньше не заботился так о воспитании и обучении детей своих, как царь Борис Годунов.
