ГЛАВА ВТОРАЯ

VI

(окончание)

Приступ и взятие Смоленска

Сенаторы много раз советовали королю оставить осаду Смоленска и идти прямо в Москву; по их мнению, он там появлением своим мог бы изменить дела и усмирить восстание. Этого домогались и поляки, осажденные в Москве, и русские бояре, королевские приверженцы. Но Сигизмунд говорил, что не взять Смоленска – оскорбительно для его чести. Находились у него приближенные, которые поддерживали это мнение, желая польстить ему.

Время проходило. Все ждали, что смольняне доведутся до крайности, не станут более терпеть и сдадутся. Но смольняне не сдавались. Уже послы отвезены были в Польшу – смольняне все упорствовали. Между тем, соперник Жолкевского, Ян Потоцкий, умер. Тогда послан был гонец к Жолкевскому, уехавшему в Оршу, с приказом остановиться; потом другой гонец побежал к гетману и привез ему королевское приглашение воротиться к войску и принять над ним начальство. Король даже прислал за особой гетмана три цуга лошадей. Жолкевский прежде был оскорблен: во-первых, король отдавал предпочтение его сопернику, во-вторых – не слушал его советов. Жолкевский видел и не раз представлял королю, что дело, счастливо им устроенное, пропадет оттого, что король не присылает сына в Москву, а сам стоит под Смоленском, раздражает московский народ и, вместе с тем, дает ему время собраться для восстания. Жолкевский и теперь не надеялся, чтобы король стал поступать так, как гетману казалось лучшим. Он уклонился и отвечал, что уже услал лошадей вперед в Могилев. Через несколько дней после того король переменил свое намерение. Он ясно увидел, что Жолкевский не хочет более вести московского дела, сообразил, что с Жолкевским нельзя ему сойтись в планах, и назначил предводителем войска под Смоленском Якова Потоцкого, брата умершего Яна, а к Жолкевскому послал еще раз гонца с приказанием не ворочаться и продолжать свой путь в Русь.

Решено было: не двигаться с войском к Москве, а оставаться под Смоленском, пока не возьмут этого города.

Еще несколько недель прошло. Король все ждал, что смоляне сдадутся. Поляки примечали, что ряды годных к оружию на смоленских стенах все редели и редели, но смольняие не думали сдаваться. Шеин недаром удерживал их и ободрял. "Шеин, – говорили поляки, – помнит геройскую смерть отца своего, павшего при взятии Сокола, во время войны с Баторием".

Оборона Смоленска 1609-1611. Изображение XVII века

Проходил май. Смоленск не сдавался. Между тем, в последние дни сентября назначен был в Польше сейм. Королю к этому времени следовало воротиться в отечество. Король хотел и должен был явиться перед лицом своего народа победителем; надобно было, во что бы то ни стало, взять Смоленск, иначе пришлось бы ему терпеть насмешки. И вот, в первых числах июня назначен был генеральный приступ. Приготовлены были для забросания рва мешки с землей и со всякой тяжестью, весом по 20 центнеров. Войско польское поставлено было на всех четырех сторонах осажденного города. На восточной стороне, где стояли казаки, занявшие Духов монастырь, почти против Аврамиевских ворот, находился сам главный предводитель польского войска, староста каменецкий Яков Потоцкий; на северной стороне, где протекал Днепр, против Крылосовских ворот, стояли литовский маршал Христофор Дорогостайский и Бартоломей Новодворский; на западе – брат Якова Потоцкого, Стефан Потоцкий староста фелинский; здесь же стояла батарея и был пролом, сделанный польскими орудиями; но за проломанной стеной был насыпан высокий вал, защищавший город и окопанный пространным глубоким рвом. Между южной и западной стороной стояла немецкая пехота под начальством Яна Вейгера. Недалеко от Крылосовских ворот, против которых стоял литовский маршал, была яма для стока нечистот. Какой-то москвич-перебежчик явился к Новодворскому и известил его, что туда можно положить порох и, таким образом, взорвать стену. Новодворский осмотрел яму, затем поляки всыпали туда пороху.

В полночь со 2-го на 3-е июня, когда уже занималась летняя северная заря, поляки пошли на приступ. Первый полез на стену Стефан Потоцкий; по его приказанию жолнеры быстро бросились приставлять к стенам лестницы; сам предводитель показывал им пример и нес собственноручно лестницу. Этот приступ был сделан внезапно и стремительно: осажденные никак его не ожидали. В то же время немцы пехоты Вейгера с другой стороны приставили так же быстро лестницы к стенам и полезли по ним вверх. Русские подняли тревогу, скликали друг друга к оружию, звонили в колокола и бросились на стены. В Смоленске стены были тридцать локтей в ширину; на них было где разойтись и померяться. Завязался кровавый рукопашный бой на стенах. Русские работали усердно и кричали для собственного ободрения. Поляки подались, принуждены были сходить со стен. Их дело казалось тут проигранным и поправилось неожиданно. Когда русские, стоявшие на стенах, дружно и удачно сгоняли врагов со своих стен, вдруг вспыхнул порох, подложенный поляками в подстепную канаву. По одним известиям, его зажег своеручно Новодворский, бросив в яму, недалеко от входа канавы в Днепр, петарду; другие говорили, что осталось неизвестным, кто зажег его – поляки или московские люди. Взорвало стены на тридцать локтей в длину и на двенадцать в ширину[1]. Пораженные неожиданным взрывом стены, русские пришли в панический страх, оставили стены и валы и метались в беспорядке. Они никак не думали, что с этой стороны можно было подложить мины и сделать взрыв. Вслед за тем, Дорогостайский и Новодворский бросились во вновь сделанный пролом, но увидели, что через него нельзя пробраться за грудами разметанной стены и вала, и повернули на Княжеские ворота. Жолнеры разбили разметанные кучи земли и бревна, которые загораживали дорогу к воротам, пробили ворота и вломились в город. В это время сам главный предводитель, Потоцкий, стоявший на западной стороне против того места, где прежде была проломана стена, бросился в глубокий ров; жолнеры его быстро перелезли этот ров, с великим трудом взлезли на. высокий вал и, не встречая отпора, очутились в городе. Вдруг загорелась башня, стоявшая близ Княжеских ворот. В башне был порох. Огонь скоро дошел до пороха: башню взорвало, и тотчас же загорелись близ стоявшие дома. Пожар распространился по городу с чрезвычайной быстротой. Загорелись другие три башни из семи, стоявших по стене, примыкавшей к реке, на северной стороне крепости; с грохотом падали стропила и кровли. Дорогостайский приказывал тушить пожар, обещал награду, но это было невозможно. Русские сами зажигали дома, чтобы не доставалось имущество победителям. К тому же, поднялся сильный ветер – пламя достигло до архиерейских палат; там были сложены и деньги, и имущество жителей и служилых и уездных людей; там было много узорочья, и золота, и одежд... и в погребе 150 пудов пороха. Толпы народа бежали в соборную церковь. Владыка смоленский Сергий, во всем облачении, стоял перед престолом и гласно молился за души погибших и готовых погибать. Тогда русские, видя, что все уже пропадает, зажгли пороховой склад под домом владыки. Владычние палаты с громом полетели на воздух; треснула и отвалилась одна стена в соборе; кое-какие поляки, гнавшиеся за русскими, были ранены, иные погибли; жолнеры ворвались в полуразрушенные стены собора; там, среди_развалин и дыма, лежала, склонив головы, толпа народа, женщин и детей; над ними стоял в царских дверях в блестящем облачении владыка. Враги были поражены его видом; он был прекрасен, с белокурыми волосами, с окладистой бородой. Первая ярость прошла; поляки не стали более умерщвлять никого; но сами русские, предводимые священниками и монахами, бросались в огонь, решаясь лучше погибать, чем терпеть поругание и унижение от победителей. "Где Шеин?" – кричали поляки. Им указали на одну башню. Там заперся Шеин с женой, с сыном-дитятей, с товарищем своим, князем Горчаковым, и с несколькими дворянами. Толпа немцев бросилась на эту башню; русские побили их. Тогда сам Стефан Потоцкий приблизился к башне и звал Шеина на объяснение. Шеин показался наружу с сыном. Потоцкий уговаривал, чтобы он пощадил свою жизнь. Не столько сам Шеин, как другие, с ним бывшие, решились сдаться. Шеин сошел и отдал свое оружие; за ним то же сделали и другие.

Оборона Смоленска от поляков. Картина Б. Чорикова

14-го июня были представлены пленные торжествующему королю. Вместе с тем, Дорогостайский представлял королю отличившихся при взятии крепости. Кроме таких, которые беспрестанно досаждали королю требованием жалованья, были также служившие без жалованья, которые, в надежде получить староства и каштелянства, прибыли служить бесплатно для славы Речи Посполитой и распространения католической веры; между ними обратил тогда на себя внимание один мальтийский кавалер; когда его представили Сигизмунду, он сказал, что не хочет никаких наград, кроме королевской милости к ордену, к которому он принадлежит. Шеина приняли сурово и ему, как преступнику, дали вопросные пункты. Преимущественно хотели узнать – с кем он был в умышлении, в сношениях, в совете. Шеин ничего не говорил. Архиепископ Сергий и товарищ Шеина, Горчаков, как видно, выгораживали себя перед победителями и говорили, что они советовали ему сдаться; Шеин показал, что от Горчакова он ничего не слыхал, а Сергий хоть и сказал ему как-то раз, что уж не сдаться ли им, но на это не было обращено внимания, и после того архиепископ ничего не говорил подобного. На вопрос: что бы он делал, если бы отсиделся в Смоленске, Шеин отвечал: "Я всем сердцем был предан королевичу, а если бы король сына на царство не дал, то, так как земля без государя быть не может, поддался бы я тому, кто был бы царем на Москве". Между тем, Сигизмунд не оценил прямоты его: допрос сопровождался пыткой. Поляки думали, что в Смоленске остались сокровища, и хотели от него дознаться, но ничего не добились. После пытки его отправили в Литву в оковах, разлучили с семьей; сына взял себе король, а жену и дочь – Сапега[2]. Впрочем, впоследствии судьба его улучшилась. Он сошелся с Новодворским, главным виновником взятия Смоленска: оба оценили друг друга и сделались друзьями.

Несмотря на то, что город был весь поврежден взрывом, поляки, однако, нашли в нем значительные запасы съестного: овса, ржи, гусей, кур, павлинов, поросят и, к удивлению победителей, только одну корову для молока к столу архиепископа. Взято до 200 орудий, кроме потерпевших от взрыва. Это сохранилось в тех башнях, которые уцелели от взрыва; там найдено несколько пороху, а ядер было так много, что их, как говорят современники-поляки, достаточно было бы на несколько крепостей. Во время взрыва засыпало развалинами парня с девушкой так, что над ними образовалось просторное место, и они могли дышать. На шестнадцатый день после того гайдуки, перебирая щебень с целью отыскать что-нибудь, услышали стоны и откопали их. Девушка испустила дыхание, как только ее коснулся свежий воздух и свет, а парень имел еще силы попросить водки и бани. Поляки привезли его в свой обоз, и он, как только отведал водки, тотчас умер.

Так пал Смоленск, долгое время не поддававшийся воле короля; давнее желание короля исполнилось! До сих пор он давал себе предлог – честь его страдает оттого, что Смоленск не сдается; теперь честь его удовлетворилась. Оставалось кончить начатое. Некоторые сенаторы и военачальники советовали теперь не медлить и идти с войском прямо под Москву, освободить осажденных в стенах Кремля поляков, упрочить власть над Московским государством, приласкать бояр; можно, думали они, кротостью и раздачей жалованья склонить на свою сторону многих из тех, которые были против короля. Жалованье войску могло быть заплачено из царской казны и войско было бы спокойно. Сенат и сейм не только не поставили бы ему в вину этого похода, а еще были бы довольны, что уплата войску производится не из народных сумм, а на счет чужого государства. Против этого возражали, что сейм соберется в сентябре, и король должен находиться на сейме; если же он пойдет к московской столице, то принужден будет войти в продолжительную войну с московским полчищем, осадившим столицу; а платеж войску должно будет производить Польское государство, потому что не станет московской казны; произойдет задержка жалованья: войско начнет роптать; между тем сейм, собравшись без короля, не будет слишком довольствоваться тем, что Сигизмунд хочет завоевать чужую землю для своей фамилии. Представляли, что прежде чем король решится на окончательное дело с Москвой, надобно испросить мнения Речи Посполитой. Договор, который заключил с Московским государством Жолкевский, еще не был подвергнут обсуждению и одобрению сейма, а это было необходимо в стране, где верховная власть истекала от воли народа. Король пристал к последнему мнению. Ему, между прочим, хотелось вступить победителем в свою столицу; его пленяло ожидание торжества и народного ликования. Тогда, надеялся он, сейм будет более расположен к его видам. Поправить дело в Москве, подвести осажденным живность и отбить москвитян от города, можно, казалось, и без присутствия короля. Сигизмунд поручал это дело литовскому гетману Ходкевичу, стоявшему тогда в Ливонии. В Смоленске был оставлен воевода брацлавский Якуб Потоцкий; ему поручал король устроить все, что нужно для охранения и укрепления Смоленска и для приведения в покорность новозавоеванной земли.