– Зачем же завёл с ней разговор, прямо перед отъездом на фронт, не дав проясниться, окрепнуть собственному чувству? Ты нашу с тобой судьбу вручил ей, как она решит. А редкая женщина не будет удерживать мужа во что бы то ни стало.

Возражал слабо…

– Эти несколько месяцев проверять себя, советоваться, – должны были мы с тобой. А когда уже стало бы ясно нам – тогда бы объявили ей. А она сразу поставила тебе ультиматум в этом письме: немедленно выбирай! одну из нас не увидишь!

– Да какой же это ультиматум? Это просто – раненый крик.

– Дурачок! Это самый настоящий ультиматум. Насилие над твоим несозревшим чувством, – вот тут его и давить, когда ты открылся по простодушию. Ведь у вас там десять лет, сотни уютных привычек, общих воспоминаний – и как всё крушить?

– Если и получилось у неё так, то не из расчёта…

– Нет! Она «отпустила» тебя – и этим сразу победила! И угрожала самоубийством. Бессовестный приём. И ты – сдался за нас обоих! Она тебя потеряла за годы, когда вы ещё оба этого не знали. А теперь – ринулась скорее подчинить вновь.

С сожалением поглядывала на этого воина: такой растяпа против женского тканья.

Вот так, у плеча, на ухо, как ангел или бесёнок, тихим методическим наговором, ещё сколько ему можно неуклонно вложить. Ему предстояли бои, а он никак не готов.

– Как обмывают порез – не в тёплой воде, а в холодной, – вот так надо и тебе с Алиной объясняться. В таких делах нельзя быть добреньким.

– Да, но… я её – люблю, Алину!

Вот этого наверняка не было. Если б он любил Алину – не пошёл бы в руки так готовно.

– Не надо рубить жестоко, не пойми меня так. Но… было бы легче, если бы у неё появился утешитель. Ты не думаешь?

Не поддержал. Надо бы здесь остаться подольше, пропитать его собою, чтоб не мог бы он жить без Ольды во всём себе.

Да уж полдня прошло! Вскочили. Одевались. Побежали с санками дров подвезти. На сколзанках Ольда прокатывалась с разгону, по-девчёночьи, держась за его локоть.

Пилили бревно на козлах двуручной пилой. И Георг всему в ней удивлялся: да как ты бойко бегаешь… и пилишь неплохо. Но был задумчив. И вдруг сказал, изменившись в голосе:

– Хватит пилить, пойдём! Я сам потом докончу!…