I. РУСЬ ПОД ЦАРЬГРАДОМ И ПЕРВЫЕ КИЕВСКИЕ КНЯЗЬЯ

 

(продолжение)

 

Происхождение русского государственного быта. - Киев и объединение восточных Славян. - Торговля с Грецией. - Договоры Олега.

 

Как посреди ночной мглы иногда внезапный блеск молнии прорезывает тучи и на мгновение озаряет окрестность, так нападение 860 года на Константинополь является для нас ярким лучом света на горизонте начальной Русской истории, покрытой густым туманом. Басни и домыслы наших старинных книжников только усилили этот туман и дали ложное направление тем позднейшим исследователям, которые пытались разъяснить древнейшие судьбы Русского народа. Нападение 860 года и современные о нем свидетельства Неоспоримо указывают на многочисленное воинственное племя Русь, которое издавна обитало в юго-восточной Европе, именно в странах Приазовских и Приднепровских, появляясь в истории предыдущих веков под именами Россолан и Антов, а иногда скрываясь под более общими названиями Скифов и Сармат. Много перемен испытало это племя, много борьбы и усилий должно было оно вынести, прежде нежели успело окрепнуть и создать могучее ядро, из которого развилась русская государственная жизнь и Русская национальность. Народы пришлые и туземные, чуждые и родственные попеременно теснили Славянорусское племя, иногда подчиняли его себе, отрывали от него ту или другую ветвь, но никогда не могли его сломить. Немецкие Готы, финские Угры, славянские Гунны и Болгаре, черкесские Авары и Хазары, одни за другими или в союзе друг с другом наступали на Антов-Русь и угнетали ее. Но все вынесло, все преодолело это упругое племя, пока пробилось на широкую дорогу своей исторической жизни. Эта трудная и долгая школа закалила его характер и подготовила его к последующим испытаниям.

Славяне и их соседи в VII-VIII веках

Славяне и их соседи в VII-VIII веках

Автор изображения – Koryakov Yuri

 

Из всех способностей, которыми природа щедро оделила Славянорусское племя, наиболее драгоценными являются, конечно, его предприимчивость, мужество и способность созидательная. Последняя в особенности необходима для самобытного развития, и передовые исторические народы обыкновенно обладают ею в высокой степени. Нужно иметь значительный запас изобретательности, трудолюбия и терпения – особенно жителю северных стран, – чтобы устроить свое жилище и оградить себя от суровых влияний климата, промыслить пропитание и т.п. Но еще в большей степени требуются те же качества, чтобы устроить свой общественный быт и охранить его от врагов внешних и внутренних. История показывает, что Славянские народы далеко не были лишены способности сосредоточивать свои силы и созидать государства; но в их характере были и другие черты, которые много мешали прочности таких созиданий. Это излишняя впечатлительность, излишняя подвижность; она обусловливала даровитость Славянского племени; но она служила также источником некоторого непостоянства, некоторой неустойчивости. Можно смело сказать, что даровитостью своею Славянское племя, например, превосходит племя Немецкое; но оно уступает ему в качестве более драгоценном: в устойчивости и сосредоточенности, в том, что называется силою характера. К счастию, Россоланское, или Русское, племя в этом отношении заметно выдвигается из своей Славянской семьи; уже с самого начала своей истории оно обнаруживает терпение и твердость, с помощью которых его творческая способность могла получить широкое развитие на поприще общественного и государственного быта. Этими чертами, т.е. сравнительно меньшею степенью впечатлительности и непостоянства, оно обязано как влиянию окружающей природы, так и своей исторической школе, и отчасти перекрещению с другими народностями, а именно с готскими и финскими племенами, которые издревле обитали рядом с ним в Восточной Европе. Главная его ветвь издавна утвердилась на среднем течении Днепра, к северу от порогов, в краю, обильном цветущими полями, рощами и текучими водами, в стороне от южных степей, слишком открытых вторжению кочевых народов. В этом краю оно построило себе крепкие города и положило начало государственному быту с помощью своих родовых князей. Здесь Русь развила свою способность к государственной жизни. Отсюда посредством своих дружин она постепенно распространила свою объединительную деятельность на родственные ей племена восточных Славян. Как одно из наиболее даровитых и предприимчивых арийских племен, Русь с одинаковым успехом предавалась мирным и воинственным занятиям, грабежу и торговле, сухопутным и морским предприятиям; дружинники русские с одинаковою отвагою владели конем и лодкою, мечом и парусом. Их смелые судовые походы по рекам и морям в IX и X веках сделали громким русское имя на востоке и на западе.

Государственная способность Русского племени с особою силою выразилась в его объединительных стремлениях, в постепенном и неуклонном собирании воедино своих широко раскинувшихся ветвей. Объединение совершалось под предводительством того княжеского рода, который утвердился в Киеве. В Киевской области сосредоточилось наиболее энергичное, наиболее предприимчивое россоланское племя Поляне, или Рось в тесном смысле. Оно продолжало сохранять свою любовь к судоходству и свои связи с берегами Азовского моря, бывшими колыбелью этого племени. Там еще жили значительные его поселения. Известно, что равнина Европейской России обладает замечательною речною сетью, которая представляла самые удобные пути сообщения, и Русское племя превосходно воспользовалось ею для своих объединительных стремлений. Дружины Полян-Руси ходили почти по все стороны вверх и вниз по течению рек, налагая дани на своих соседей. На восточной стороне Днепра они объединили ближайшую свою ветвь – россоланское племя Северян, сидевших по Десне и имевших своим средоточием города Чернигов и Любеч. Подвигаясь к северу, пользуясь Днепром и его притоками, они подчинили себе на одной стороне племя Радимичей, на другой – Дреговичей. На верхнем Днепре они утвердились в Смоленске, городе Кривичей. Постепенно углубляясь далее на север, Русь перешла волоки; спустившись по Ловати, завладела берегами озера Ильменя и водворилась в главном средоточии ильменских Славян, в знаменитом Новгороде, при истоке реки Волхова. Отсюда по Волхову, Ладожскому озеру и по реке Неве она открыла себе путь для сношений с народами Скандинавии. Другой водный путь в Балтийское море пролегал по Западной Двине. Ключом к этому пути служил город Полоцк, и он к началу X века находился уже во владении русских князей.

Русь не довольствовалась днепровскими и ильменскими Славянами. Она проникла на Оку и верхнюю Волгу, где посреди племен славянских (Вятичи) и финских (Меря и Мурома) основала свои поселения и свое владычество, укрепясь преимущественно в Муроме на возвышенном берегу Оки и в Ростове на низменных берегах Ростовского озера. Но между тем как распространение Русского господства на севере принимало такие обширные размеры, на юге и юго-западе оно подвигалось с трудом. Здесь в области Днестра, Буга и нижнего Днепра жили хотя и родственные народы, но уже другой Славянской отрасли, не Россоланской, а Болгарской: Угличи, Тиверцы и отчасти Волыняне. Покорить эти народы было не легко, и у русских летописцев мы находим отголоски упорной борьбы, кипевшей когда-то между ними и властолюбивою Русью. Перевес остался за последнею, которая успела сосредоточить и развить свои силы в то время, как означенные народы были раздроблены на многие владения и общины. Легче подчинилась Руси та часть Тиверцев, или Тавроскифов, которая обитала в древних своих жилищах на устьях Кубани и в восточной части Крыма и называлась иначе Черными Болгарами. С VI по IX столетие эти Болгары были угнетены владычеством Хазар. Последние представляли народ смешанный из пришлых Турок-завоевателей с покоренными туземцами, Хазарами или Черкесами. Русские князья вступили в деятельную борьбу с турко-хазарскими каганами, мало-помалу освободили от их ига Черных Болгар и утвердили собственное владычество на берегах Боспора Киммерийского, т.е. в Корчеве и Тмутаракани, следовательно, в самом средоточии прежнего Боспорского царства. Таким образом, постепенно, в течение нескольких столетий, киево-русские князья распространили свое господство от Ильменя до Тамани.

Дружины русские приходили на устье Кубани из Киевской области следующим судовым путем: из Днепра в его приток с левой стороны Самару; из Самары – в ее приток Волчью Воду; а отсюда небольшим волоком или вешнею полою водою ладьи входили в р. Миус (м.б., и Калмиус) и таким образом достигали Азовского моря. Разумеется, подобное господство не установилось раз и навсегда: нередко подчиненные племена, пользуясь обстоятельствами, восставали и отказывали в дани; потом приходилось покорять их вновь и принимать более действенные меры, чтобы удержать в покорности, т.е. строить в их земле укрепленные городки или занимать русскими дружинами кремли главных туземных городов. Владея берегами Киммерийского Боспора, Русь имела возможность развивать свое судоходство и по самому Черному морю, т.е. посещать берега его в качестве торговцев и пиратов, и даже, как мы видели, сделать набег на самый Царьград.

Для сношений с Византией и Дунайскими Болгарами существовал другой путь в Черное море, именно Днепром до самого его устья; он был очень затруднителен по причине целого ряда огромных порогов; но Русь умела преодолевать препятствия. Этот более прямой путь особенно предпочитали торговые караваны. Обыкновенно зимою жители лесных мест, прилегавших к верхнему и среднему Днепру, валили большие деревья и приготовляли из них лодки-однодеревки, которые при весеннем половодье сплавляли по Днепру в Киев. Сюда собирались торговцы из разных русских городов: из Новгорода, Смоленска, Любеча, Чернигова, Вышгорода и других. Они покупали однодеревки, оснащивали их, снабжали всем нужным для плавания, нагружали товаром и выступали в путь. У города Витичева, лежавшего на Днепре немного ниже Киева, караван останавливался дня на два, на три, чтобы дать время собраться всем судам. Затем он направлялся к порогам[1].

К югу от устья Самары Днепр на пространстве нескольких десятков верст отчасти запружен рядами огромных камней, которые скрываются под водою или чернеют над ее поверхностью; отчасти стеснен в своем течении крутыми берегами и множеством каменных островов. Река шумными, кипящими волнами стремится сквозь пороги и делает плавание чрезвычайно опасным. Достигнув какого-либо большого порога, – а их в те времена насчитывали до семи, – Русские принимали разные предосторожности и употребляли разные способы. Где это было возможно, они просто пускали свои ладьи по быстрой волне; на иных порогах гребцы сходили в воду и проводили лодки подле самого берега по мелкому каменистому дну; а где высокое падение воды и острые камни представляли неизбежную гибель, там они выгружали товары, высаживали невольников, предварительно связав их друг с другом, и на расстоянии нескольких тысяч шагов тащили ладьи берегом. Так поступали они, достигнув четвертого и самого опасного порога, который назывался по-славянорусски Айфар, а по-славяноболгарски – Неясыть; это название дано было ему по множеству неясытей, или пеликанов, гнездившихся в скалах этого порога. Миновав пороги и вступив в область тихого, широкого течения, усеянного островами, Русь приставала к одному Днепровскому острову и здесь под огромным дубом совершала благодарственные жертвоприношения своим богам. Между прочим она по жребию приносила в жертву живых птиц и съедала их жертвенное мясо, а тех, которым выпадал счастливый жребий, отпускала на волю. Под дубом она втыкала свои стрелы и раскладывала куски мяса, хлеба или другие вещи, которые оставляла в дар богам. Затем караван продолжал плавание до Днепровского лимана и приставал к острову св. Евферия. Здесь Руссы останавливались дня на два или на три: исправляли снасти, ставили мачты, паруса и вообще снаряжали свои ладьи для морского плавания. Из лимана они выходили в море, и, держась берегов, направлялись к устью Днестра, потом к устью Дуная и так далее до самого Царьграда. Сюда Русь привозила на продажу невольников и разные сырые произведения своей земли, каковы: меха, кожи, воск, медь и т.п. А из греческих областей она вывозила различные ткани, вино, плоды, дорогое оружие, посуду и другие металлические изделия. Понятно, что русские князья весьма дорожили торговлею своего народа с Греками и для ее обеспечения охотно вступали в договоры с греческим правительством. Последнее, как видно из договоров, ценило мирные сношения с Русью и старалось привязать ее разными льготами, которые предоставляло русским послам и гостям в сзоей столице. Когда начались подобные договоры, мы не знаем в точности: по крайней мере они уже существовали до 860 года, ибо и самое нападение Руси в этом году имело своим поводом их нарушение со стороны Греков. Первые дошедшие до нас договоры относятся к началу X века, т.е. к совместному царствованию Льва VI Философа и его брата Александра; именно, мы имеем договорную грамоту 911 г. и отрывок из такой же грамоты 907 г. Эти договоры представляют и первые письменные славянские источники для Русской истории, потому что дошли до нас не в греческом подлиннике, а в славянском переводе. Любопытно их содержание.

Во-первых, русские гости, т.е. торговцы, приходящие в Константинополь, должны останавливаться на житье в отведенной им части, именно в предместье св. Мамы. Здесь греческие приставы записывали их имена и в течение полугода выдавали им помесячно определенное количество хлеба, вина, мяса, рыбы и овощей. Гости могли даром мыться в публичных банях. На обратный путь их снабжали из царской казны съестными припасами, якорями, парусами, канатами и прочими потребными вещами. При выдаче месячного содержания наблюдался порядок по старшинству городов: прежде получали гости киевские, за ними черниговские, потом переяславские, полоцкие, ростовские, любецкие и пр. Те Руссы, которые приходили в Константинополь не для торговли, т.е. без товару, не получали содержания от греческого правительства. В самый город Русь могла входить только одними известными воротами, притом не более как в числе 50 человек, без оружия и в сопровождении царского пристава. А в окрестностях Царьграда Русским запрещалось буйствовать по селам и обижать жителей. В столице русские гости могли покупать все без пошлины. Далее следуют статьи о разных случаях столкновений между Русью и Греками. Например, если Русин убьет Грека или Грек Русина, то убийца должен быть казнен на месте преступления; если же он убежит, то имущество его отдается родственникам убитого. За рану, нанесенную мечом или другим орудием, "по закону русскому" платится пять литр серебра; у несостоятельного в таком случае берется все, что он имеет, даже снимается с него последняя одежда. Вор должен отдать втрое большую сумму, чем стоило украденное; пойманный на месте кражи, он может быть убит в случае сопротивления. Если Русь случится недалеко от греческого корабля, прибитого бурею к чужому берегу, то она должна помочь ему и проводить его до безопасного места. Пленных, проданных в рабство, обе стороны выкупают по их цене. Руссы вольны, если пожелают, наниматься в службу к греческим царям. Последнее условие находится в полном соответствии с византийскими известиями о русских дружинах, которые встречаются в те времена в императорском войске, и преимущественно во флоте.

Договоры скреплялись взаимною присягою сторон; причем императоры целовали крест, а русский князь и его дружина клялись своим оружием и своими богами, Перуном и. Волосом. Договоры 907 и 911 гг. драгоценны для нас еще в том отношении, что сообщают нам первые исторические имена князя Киевского и его бояр, а также намекают на отношения к нему других русских князей. В Киеве княжил в то время Олег, а русские мужи, или бояре, отправленные в Константинополь для заключения договора, были: Карлы, Инегелд, Фарлоф, Велемуд, Рулав, Стемид, Рюяр, Гуды и пр. Послы эти заключили договор от имени не одного Олега, но и всех "светлых князей русских", которые находились "под рукою Олега". Таким образом, владетель Киевский является только верховным князем Русской земли; а по другим важнейшим городам, т.е. в Чернигове, Переяславле, Полоцке, Ростове и т.д., сидели князья, от него зависевшие. По всей вероятности, это были отчасти его младшие родичи, а отчасти и потомки местных княжеских родов, силою оружия принужденные признать его старшинство и давать ему вспомогательные дружины[2].



[1] Constantini Porphirogeniti de administrando imperio. cap. IX. Константин приводит две параллели в названии порогов: русские и славянские. К первым он относит Ульборси, Айфар, Варуфорос, Леанти и Струвун, ко вторым – Островунипраг, Неясыть, Вульнипраг, Веручи и Напрези. Кроме того, два порога имеют общее название, т.е. без параллели: Есупи и Геландри. Долгое время историки и филологи пытались объяснять русские названия из Скандинавских языков. (Напр., см. о Днепровских порогах в "Исследованиях" Лерберга). Но в настоящее время, когда мы убедились, что около тех же мест обитали племена Болгарские, нам сделалось понятным происхождение двух параллелей: первая, или древнейшая, принадлежит собственно Руси, а вторая – Болгарам-Угличам. (См. "Еще о Норманизме" и другие мои статьи по Варяжскому и Болгарскому вопросу в Розыск, о начале Руси). Около Днепровских порогов были находимы золотые византийские монеты, которые восходят до VI века включительно (О древностях Южн. России. Гр. Уварова); что ясно свидетельствует о давних сношениях Днепровской Руси с Греками и указывает на ту древность, к которой могут быть отнесены русские названия порогов.

Относительно плавания Руси из Киева в Тавриду и на Тамань см. статью проф. Бруна "Следы древнего речного пути из Днепра в Азовское море". (Зап. Од. Об. т. V).

Что касается до русских лодок-однодеревок (μονοζυλα у Конст. Б), то, я полагаю, название это вводило доселе в некоторое недоразумение. Нет никакого вероятия, чтобы то были действительно лодки, выдолбленные только из одного дерева: на русской ладье помещалось по меньшей мере 50 человек, кроме груза (а по некоторым, напр., арабским известиям, до 100 человек); она могла ходить не только по рекам, но и по морю. Несомненно, однако, что она имела свою особую конструкцию и гораздо меньшие размеры сравнительно с греческими судами. Может быть, основу ее действительно составляло одно дерево, отчего и произошло ее греческое название. Это название, может быть, относилось к малым ладьям; ибо флот Руссов состоял из больших и малых ладей. О последнем свидетельствует византийский писатель XI века Пселл (Bibliotheca Grecca medii aevi. Ed. Sathas. v. IV. p. 144).

Образцы Эллинского и Эллино-варварского стиля, находимые в могильных курганах Южной Руси, см. преимущественно в атласе при "Отчетах Император. Археолог. Комиссии", а также в "Древностях Геродотовой Скифии". – издание той же Комиссии. См. также "Русские древности", изданные гр. И.И. Толстым и проф. Кондаковым.

[2] Олеговы договоры см. в П.С.Р.Л. Туземные русские князья и русские дружины, появляющиеся при самом начале нашей истории, если не устраняют, то видоизменяют вопрос о родовом быте, которому было посвящено много внимания в нашей историографии. Теория родового быта первоначально развита проф. Соловьевым в его трудах: "О родовых отношениях между князьями Древней Руси". (Московский Сборник на 1846 г.) и "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома". М. 1847 г. Критический разбор этих трудов см. в Соч. Кавелина, ч. 2-я. Первого изд.

Приводя договоры Олега, оставляю в стороне наши летописные сказания об этом князе, т.е. необыкновенном захвате Киева, чрезвычайно быстром покорении разных племен, чудесном походе на Византию и заранее предсказанной ему смерти от своего коня; так как сказания эти не подтверждаются никакими достоверными источниками и имеют вполне легендарный характер. Византийские историки, например, ничего не знают об осаде Константинополя Олегом (о ее недостоверности см. у меня в "Разыск. о начале Руси"). Некоторые пытались объяснять их молчание национальной гордостью. Но это объяснение самое невероятное; византийские историки не умалчивают о многих других неудачах и бедствиях Империи; притом же и по самому сказанию нашей летописи Олег только осаждал Царьград, но не взял его. М.Г. Халанский легенды об Олеге Вещем пытается связать с былинами об "Илье Муромце и Вольте Святославиче" (Ж.М.Н.Пр. 1902, август) при помощи этимологических натяжек. В том же роде толкование г. Шашбиного (Ibid. 1905 Ноябрь). В своих "Разыск. о нач. Руси" я предлагаю соображения о том, что на легендах об Олеге Вещем отразились предания об Олеге Гориславиче и его пребывании в Византии, а на Святославе Игоревиче – предания о Святославе Ярославиче Черниговском.

Что касается русских отрядов, находившихся в те времена на византийской службе, то ряд известий о них встречается у Константина Багрянородного начиная с 902 года (De ceremoniis Aulae Byzant.).