Природа южных степей. – Быт и свойство половцев. – Их религия. – Обратное движение Руси на степь. – Каменные бабы. – Южные торговые пути. – Судьба Тмутараканского края.

На юг и восток от Переяславской земли широко раскинулись кочевья варваров, обнимавшие всю степную полосу Восточной Европы от нижнего Днестра до Яика. По характеру своей природы южнорусские степи разделяются приблизительно нижним Доном на две части: западную и восточную. Восточная, или Прикаспийская, степь, за немногими исключениями, отличается весьма низменным уровнем своей поверхности, скудным орошением и тощею растительностью; чему причина обилие солончаков и сыпучего песку. Это степь по преимуществу песчаная и соленая; она еще отзывается бывшим морским дном. Хотя и на таких бесприютных пространствах встречались кочевья варваров; но главным образом они располагались в другой, более благодатной, т.е. западной, части. Последняя представляет равнину, постепенно понижающуюся к берегам Черного и Азовского морей. Ее гладкая поверхность однако нарушается крутобережными речными долинами и глубокими балками, по которым бегут водные потоки в весеннее время. Такие балки, впадая в речные долины, часто разрывают их берега на отдельные холмистые возвышения. Эта степь далеко не страдает безволием. Ее прорезывают величественные реки, сопровождаемые многочисленными притоками. Почва ее состоит по преимуществу из пластов чернозема, а подпочва – из твердых каменных пород. В средней полосе степи идут гранитные кряжи, которые нередко обнажаются в речных долинах. Распространяясь постепенно на юго-восток, вместе с отрогами Карпат, эти кряжи заставляют некоторые реки делать колено, обращенное в ту же сторону; причем иногда загромождают их течение каменными глыбами, или порогами (Днестр, Буг, Ингул, Ингулец, Днепр). В северной части степной полосы встречаются по преимуществу известковые породы, которые по берегам рек и болот обнаруживают себя меловыми холмами, белеющими посреди зеленых степей. А в области Донца и Миуса залегают богатые пласты каменного угля. Черноземная степная почва нередко прерывается наносами из песку, ила и глины, которые сопровождают течение рек. В особенности эти наносы обильны у берегов Черного и Азовского морей, где они заволакивают устья рек, заграждают им свободный выход в море и способствуют образованию длинных кос и многочисленных лиманов. Местами почва пропитана солью, например, в низменностях Таврических, где она образует целые соляные озера.

Сухость черноземной почвы, незначительное количество дождя и открытая поверхность, подверженная влиянию ветров, обусловливали травяной характер растительности наших южных степей. Они оживают в весеннее время, когда покрываются свежею зеленью и пушистым серебристым ковылем. Но к средине лета под влиянием знойного солнца степные злаки засыхают и заглушаются диким неприглядным бурьяном. Леса, по преимуществу лиственные, каковы дуб, берест, вяз, клен, тополь, ясень и т.п., произрастают только там, где им представляется некоторое закрытие от буйных ветров, от зимней вьюги и снежных буранов, т.е. в речных долинах и балках, и вообще в низинах. Берега степных рек, кроме того, обилуют камышом, тростником и разными кустарниками. Пространства, обитаемые половецкими ордами, захватывали в северных своих частях области, в те времена еще обильные лесами, именно на верхнем течении Донца, Дона, Воронежа, Хопра и пр. Довольно значительные леса существовали тогда и гораздо южнее. В войнах русских с Половцами упоминаются, например, Голубой лес и Черный лес, где-то около реки Самары. Далее к югу находится холмистая и каменистая область, которая в древности известна была своими лесными зарослями; это область притоков Азовского моря: Молочной, Берды, Калмиуса и Миуса. Но как сами Половцы, так и кочевые их предшественники и преемники постоянным истреблением лесных зарослей много способствовали расширению любезной им степной полосы в Южной России[1].

Наши южные степи представляли полное раздолье для половецких орд. Эти орды не имели никакого политического единства; они делились народы, во главе которых стояли наследственные князья, или ханы. Так, по летописи известны роды: Токсобичи, Колобичи, Тарголове, Улашевичи, Бурчевичи и пр. Только для общих предприятий, т.е. для набегов на соседние земли или для защиты собственной, соединялось по нескольку родов вместе. Для совещания о подобных делах или для заключения мира с соседями ханы собирались на съезд; причем главы более многочисленных и сильных родов, конечно, имели первенствующее значение; они же руководили и военными предприятиями. Те Половцы, которые кочевали ближе к Азовскому морю, по-видимому, назывались Лукоморскими; ибо Азовское море известно было у нас также под именем "Лукоморья". С течением времени каждый род, вероятно, присвоил себе определенные места для кочевья; весною и летом Половцы с своими стадами обыкновенно подвигались на север по мере истребления подножного корма; а к зиме опять постепенно уходили на юг в приморскую полосу. Как и все среднеазиатские кочевники, Половцы жили с своими семьями в круглых войлочных кибитках, или шатрах, которые легко разбирались и перевозились на другие места по мере надобности. Становища их летописи обыкновенно называют "вехами"; упоминают и о некоторых половецких городах, например, Шарукан, Сугров, Балин, Чешуев; но это, по всей вероятности, были зимовники, названные именами ханов. Главное богатство половцев состояло в стадах рогатого скoта, верблюдов, овец и особенно в конских табунах. Кроме домашних табунов, степи представляли кочевникам еще многочисленных диких коней, которые в те времена служили одним из главных предметов охоты. Почти сырое мясо было их любимою пищею, а кобылье молоко – любимым напитком; пили также теплую кровь убитого животного. Вообще в выборе пищи половцы, как истые дикари, не затруднялись; при случае пожирали и мясо нечистых животных, каковы волки и лисицы, а также мясо хомяков, сусликов и других землеройных обитателей степи.

Кроме многочисленных стад, половецкие вежи обиловали иногда всякого рода добром, награбленным у соседей во время удалых набегов, дорогими одеждами, золотыми и серебряными украшениями и пр. Но главную статью их военной добычи составляли пленники, которых они старались захватить как можно более. Печальную для русского сердца картину представляли половецкие полоны. После удачного набега варвары делили между собою пленных и уводили их в степи. Вежи их, по словам летописца, наполнялись тогда исхудалыми, истерзанными христианами, босыми и почти нагими, с оковами на ногах и руках; особенно терпели они много мучения и погибали в зимнее время, не имея чем прикрыть свою наготу и утолить свой голод. Со слезами на глазах они сообщали друг другу: "я из такого-то города", а "я из такой-то веси" или "такого-то рода". Простых пленников Половцы обращали в рабство и продавали корсунским и таманским жuдам, откуда они шли преимущественно в восточные мусульманские страны; так что немалое количество русских людей можно было встретить в торговых городах Средней Азии. А те, кто познатнее, обыкновенно содержались под стражею в ожидании выкупа. Впрочем, на Руси и в те времена были уже христолюбцы, которые употребляли свое имение на выкуп бедных пленников из половецкой неволи. Русские князья во время удачных походов в степи старались как можно более отполонить, т. е. освободить соотечественников, и в свою очередь также брали в плен многих половцев, которых обращали в рабство или отпускали за выкуп. Но подобные походы были довольно редки, тогда как половцы делали почти ежегодные набеги и всегда захватывали большее или меньшее количество полону.

Представляя домашние работы своим женам и рабам, сами Половцы, как хищное разбойничье племя, занимались преимущественно военным делом или наездничеством. Очевидно, они дорожили хорошим вооружением и не жалели имения на приобретение доспехов и конской сбруи у соседних промышленных народов. Главное оружие их как конного народа составляли, конечно, лук и стрелы; упоминаются также копья, сабли, шлемы (аварские), щиты и даже брони. Мы видели, что Кончак при нашествии на Русь в 1184 г. имел в своем войске огромные тугие луки или метательные орудия и даже огнестрельный снаряд под руководством какого-то "бесерменина", т.е. мусульманина из Средней Азии. Обычную одежду половцев составляли кожухи или бараньи полушубки, кафтаны из овечьей и верблюжьей шерсти, а у богатых – из более дорогих тканей и даже из шелка. В одежде и обычаях главное влияние имела на них и на другие турецко-татарские народы преимущественно гражданственность персидско-мусульманская при посредстве Хорезма, т.е. Хивы и Бухары. Наружность этих кочевников на русский взгляд, по-видимому, не была особенно неприятна; по крайней мере Русь охотно брала в плен половецких женщин ("красные дeвки половецкие", как называет их "Слово о полку Игореве"); а князья наши заключали многочисленные браки с дочерьми половецких ханов. Впрочем, их широколицый, узкоглазый татарский тип без сомнения успел значительно измениться к лучшему, благодаря множеству пленниц, выводимых от соседних арийских народов; особенно это можно сказать о знатных родах.

Языческая религия собственно половцев нам весьма мало известна. По всей вероятности, подобно другим тюркским народам, они были преимущественно огнепоклонники; кроме того, поклонялись ветрам и воде; приносили коней, быков и овец в жертву своему верховному божеству, Творцу вселенной; имели и своих жрецов-гадателей, или шаманов. Но, по-видимому, это был народ не особенно ревностный к своей религии, а потому довольно веротерпимый. Ханы охотно выдавали своих дочерей за русских князей; причем они принимали крещение. Судя по именам некоторых ханов, можно допустить, что они также были крещены и получили имена от своих русских восприемников; например; Глеб Тириевич, Юрий Кончакович, Роман Кзич, Данило Кобякович. Были и знатные половецкие выходцы, которые вступали в службу наших князей, крестились и сделались родоначальниками некоторых известных русских фамилий. Без сомнения, существовали попытки проповедников, с одной стороны христианских, с другой – мусульманских, распространить свою религию в самой Половецкой степи. Но успехи тех и других оставались незначительны, разбиваясь о дикость нравов и религиозное равнодушие этого народа.

Продолжительная борьба Руси с Половецкою ордою не приводила к решительному успеху только вследствие раздробления русских сил. Половцы пользовались этим раздроблением, а также постоянным соперничеством и враждою разных ветвей княжеского рода; потомки Владимира Великого ради личных побуждений не стыдились призывать полчища варваров и отдавать им на разграбление русские города и села. Но когда старшим князьям удавалось собрать удельных родичей для общего похода в степи, тотчас обнаруживалось превосходство Руси: варвары почти никогда не могли устоять против соединенных сил даже одной какой-либо части Русской земли. Своим хищным разбойничьим характером и постоянными нападениями степные соседи возбуждали к себе сильную ненависть со стороны Руси; все русские известия о них пропитаны ненавистью к "поганым"; так по преимуществу называют они половцев. Наиболее любимыми князьями являются те, которые были их грозою; таковы Владимир Мономах, сын его Мстислав, Святослав Всеволодович, Игорь Северский, Владимир Глебович, Роман Волынский, Всеволод Большое Гнездо. Постоянная борьба со степью немало поддерживала отвагу и предприимчивость русских князей и их дружины. Особенно налагала она суровый, воинственный отпечаток на жителей южных и юго-восточных украйн, где близкое соседство с варварами вносило немало грубости в русские нравы; но вместе с тем развивало русскую удаль и молодечество.

В свою очередь Половецкая орда, несмотря на многочисленность, не могла достигнуть большого успеха в своем движении на Русь, потому что также не имела общего главы, единства и была разбросана на великом пространстве. Только страсть к грабежу или необходимость защищать собственные вежи соединяла иногда некоторые соседние роды на короткое время; но и тут ханы не всегда действовали согласно. Между ними также шло соперничество за старшинство; также нередки были мелкие междоусобия, возникавшие из-за пастбищ и добычи. Внося некоторые черты грубости в сопредельное русское население, Половцы в свою очередь несомненно подвергались еще большему влиянию со стороны своих русских соседей. Родственные связи ханов с нашими князьями, многие пленники и отважные русские торговцы пролагали путь влиянию русской гражданственности, которое медленно, но неотразимо вело к смягчению варварства и к начаткам оседлого состояния. В начале XIII века заметно уже явно ослабление той дикой энергии, с которой кочевники стремились на Русь в предшествовавшую эпоху. После тяжких ударов, перенесенных при появлении половцев, Русь наконец освоилась с этим врагом и вновь начала свое наступательное движение на степь. Это движение обещало прочный успех особенно с того времени, как на Руси образовались два сильных средоточия: на юго-востоке, в земле Волынско-Галицкой, на северо-востоке, в стране Суздальской. Таковы были их взаимные отношения, когда из Азии надвинулась черная туча в лице новой кочевой орды, еще более свирепой, а главное – сильной своим единством, своим безусловным подчинением одной воле, одному стремлению. Эта новая орда на долгое время изменила отношения между Русью и степью.

Поверхность наших степей, как известно, усеяна бесчисленными курганами, которые в течение веков были насыпаны над могилами знатных людей со времен Скифского мира. Еще в недавнее время на вершине многих курганов стояли истуканы, грубо вытесанные большею частию из серого известняка или песчаника и известные в народе под именем каменных баб. Они встречаются не только в Южной России до самого Кавказа, но и распространяются по Западной Сибири до Алтая и в степях киргизов. Происхождение этих истуканов весьма загадочное. По всей вероятности они принадлежали народам Турецкого племени. По крайней мере первое историческое известие о них относится к куманам или Половцам. А именно, французский монах Рубруквист, проезжая землею куманов в половине XIII века, говорит в описании своего путешествия: "У них есть обычай делать из земли насыпь над могилою покойника и воздвигать ему статую, обращенную лицом на восток и держащую в руках чашу на своем лоне". Истуканы эти представляют людей обоего пола и большое разнообразие по своей величине, отделке и подробностям. Одни изображены в прямом положении, другие в сидячем; одни представляют почти полные человеческие фигуры, покрытые одеждою, другие только верхнюю половину, а нижнюю оставляют простым обрубком, с некоторыми чертами ног или одежды.

Полные истуканы дают наглядное понятие об одежде самого народа и отчасти об его наружности. Голова мужчины большею частью покрыта круглою, остроконечною и невысокою шапкою или шлемом, из-под которого спускаются на спину волосы, заплетенные в три косы и концами связанные накрест. Передняя половина головы и виски, по-видимому, бритые, подбородок также без волос. Тело облечено в узкий кафтан, или кожух, длиною ниже колен, перетянутый поясом, с которого спускаются разные привески; между последними иногда заметны очертания оружия, именно колчан со стрелами, лук и сабля. На верхних частях груди и спины видны какие-то бляхи, соединенные наплечными полосами, может быть, указание на броню. Ноги одеты в узкие порты, иногда обуты в сапоги с довольно высокими, остроконечными напереди голенищами. Женские истуканы значительно многочисленнее мужских; откуда и произошло их общее название "каменными бабами". Изображение полной груди всегда отличает женские статуи, хотя бы покрытые одеждой. У них находим такие же узкие кафтаны, как и у мужчин; края кафтана оторочены; пояс также с привесками или кистями; на шее почти всегда ожерелье из бус в один или более рядов, иногда с привесками, спускающимися на грудь; а на голове шапочки, то низкие, то высокие с полями. Под шапочкой на лбу нередко видна узорчатая бахрома, а на затылок и шею спускается кусок чего-то раздвоенного на два конца. Мужчины и женщины большею частию имеют серьги в ушах. Руки почти у всех сложены на поясе и держат какой-то сосуд. Последний, вероятно, употреблялся для возлияний богам, т.е. имел жертвенное значение. Что касается физиономии, то при всей грубости работы и при всем разнообразии в чертах перед нами являются плоские, татарские лица, почти круглые или с узким подбородком[2].

Широкая Половецкая степь отделяла древнюю Русь от Черного и Азовского морей, а следовательно, и от соседства с главным источником русской гражданственности, т.е. с Греческим миром. Уже Печенежская орда сильно затруднила судоходные сношения с этим миром; а после прибытия половцев они сократились еще более. За исключением Галицкого княжества, южные пределы которого сходились с Дунайской Болгарией, почти единственным путем для сношений Руси с Византией и Таврическим Херсонесом оставался Днепр. По этому пути еще продолжали ходить судовые караваны в Грецию и обратно. Суда, приходившие из Черного моря, поднимались вверх по Днепру до того места, где дальнейшее плавание затруднялось близостью порогов. Здесь товары выгружались и отправлялись далее сухопутьем мимо порогов; потому они нагружались на новые суда и следовали до Киева.

На том месте, где суда, шедшие с юга, приставали не доходя порогов, находился торговый город Олешье, который и служил складочным пунктом для гречников и залозников. Первые привозили товары из Греции, а вторые – из Тавриды и Приазовья; последнее называлось тогда "Залозьем"; отсюда, между прочим, доставлялись морская рыба и соль, добываемая в таврических озерах. (С другой стороны соль приходила в Приднепровье из галицких копей.) Товары эти отчасти сухопутьем шли на Олешье, где переправлялись на правую сторону Днепра; здесь, таким образом, скрещивалось движение водное и сухопутное. В Олешье кроме купцов русских и греческих проживали также итальянские, которые принимали тогда деятельное участие в черноморской торговле и начали распространять свои фактории на берегах Черного и Азовского морей. Этот город, очевидно, находился под непосредственным покровительством великих киевских князей, и, вероятно, они содержали там сторожевую дружину для обороны от хищных кочевников. Некоторые летописные известия (выше приведенные) свидетельствуют о заботливости великих князей обезопасить от половцев важный для России Греческий путь. Обыкновенно они высылали военные отряды к Олешью, чтобы провожать торговцев, послов и приходившее из Греции духовенство до безопасного места, конечно, до их пересадки на новые суда. Когда же в степи было очень беспокойно и варвары угрожали нападением в больших силах, то великие князья выводили в поле соединенное русское ополчение. Главная его часть останавливалась у Канева, т.е. на рубеже Киевской земли; отсюда князья, вероятно, высылали конные отряды в степь для прикрытия караванов; а сами угрожали двинуться на половецкие вежи и разгромить их в случае нападения на купцов.

Не одни кочевники мешали торговле своими грабежами; то же делала иногда русская вольница, и даже под начальством князей, особенно безудельных. Так, известный Давид Игоревич напал на Олешье и ограбил там гречников в 1084 г., т.е. в эпоху неурядиц при Всеволоде I. Этот великий князь не нашел другого средства отвратить Давида от подобных подвигов, как дать ему в удел Дорогобуж Волынский. А в княжение Ростислава Мстиславича Олешье подверглось нападению южнорусской вольницы, известной под именем Берладников, которые приходили на судах и, по всей вероятности, ворвались в город со стороны пристани. Дружина, отправленная великим князем в насадах, как известно, догнала Берладников, побила их и отняла все награбленное.

Схватка с ними произошла у берегов Болгарии, именно около впадения речки Децины в Черное море.

При всей своей хищности Половцы не прерывали окончательно торговых сношений не только великим водным путем, но и сухопутьем через степи. Известно, как в 1184 г. русские князья, шедшие против Кончака, встретили гостей и узнали от них, что Половцы стоят на берегах Хорола у пограничного вала. Эти гости, или купцы, без сомнения, прошли степь со своим караваном и везли восточные товары в Киев и Чернигов, может быть, с Дона из города Таны, которая находилась поблизости от того места, где когда-то процветала древняя греческая колония Танаис. В конце XII века Тана сделалась важным складочным пунктом мировой торговли: она лежала на великом торговом пути, который шел из Средней Азии чрез Каспийское море и нижнюю Волгу в Дон, Азовское и Черное моря. Купеческие караваны проходили тогда степь Половецкую, конечно, так же, как в наше время они странствовали по степям туркмен и киргизов, т.е. нанимали проводников и охранные отряды из самих Половцев; кроме того, подарками приобретали покровительство ближних ханов; что в свою очередь не избавляло их от опасности быть разграбленными при первом удобном случае. Те же Половцы доставляли купцам коней и вьючных верблюдов и сами пользовались этою торговлею для обмена своего скoта, кож и пленников на товары русские, греческие и среднеазийские. Предприимчивые русские гости не только проходили с своими товарами сквозь Половецкую степь и преодолевали опасности от соседних хищников; они умели проникать и в гораздо более отдаленные страны, азиатские и африканские. Так, мы имеем известия, что русские купцы встречались на юге не в одном Константинополе, но и в египетской Александрии, и на востоке в городе Орначе, который лежал в земле сарацин-бесерменов, т.е. мусульман-хивинцев.

Половецкая орда распространялась и на степную, или северо-западную, часть Тавриды, где она заняла кочевья своих предшественников Печенегов. Здесь Половцы вошли в столкновение с византийскими владениями юго-восточной, или гористой, части полуострова и нередко заставляли их платить дань, т.е. деньгами и товарами откупаться от своих грабежей. Наиболее известные византийские города и замки в той стороне были: Херсон, Сугдея, Феодосия, Символен (Балаклава), Инкерман, Мангуп, Алустон, Горсувит. Там мешались весьма разнообразные племена, обрывки разных народностей, а именно: греки, остатки готов, болгар, хазар, или черкесов, кроме того, евреи и армяне. Последние явились счастливыми соперниками греков в торговле; но в свою очередь должны были уступить первенство итальянцам, которые в течение XII века постепенно забирали в свои руки черноморскую торговлю и начали основывать свои поселения, или фактории, на восточном берегу полуострова; между прочим, Феодосия, или Кафа, подпала в особенности влияния генуэзцев. А с начала XIII века, т.е. со времени основания Латинской империи, на Черном и Азовском море, стали, преобладать соперники генуэзцев, венециане, которые особенно утвердились в упомянутой выше Тане.

Любопытны за это время, но, к сожалению, темны для нас, судьбы Корчева и Тмутаракани, которые в течение X и XI веков составляли самое южное владение русских князей. Окружающее море и близкое соседство с греческими городами сообщили этому краю важное значение, и князья Черниговские дорожили своим Тмутараканским уделом. Но с появлением половцев их связи с отдаленным владением постепенно ослабевают. После 1094 г., когда Олег Святославич перешел отсюда в Чернигов, летописи не упоминают более о Тмутаракани. Только 90 лет спустя удалые внуки Олега, Игорь Северский и Всеволод Трубчевский, пытаются мечом проложить дорогу сквозь Половецкую орду в свой родовой удел, но попадают в плен на берегах Каялы. Преградою, которую воздвигли Половцы между Черниговскою землею и Тмутараканским краем, воспользовалась ловкая византийская политика Комненов: она поспешила восстановить свое владычество над этим краем, когда-то составлявшим владение Византийской империи. По крайней мере император Мануил Комнен в 1170 году заключил договор с генуэзцами, по которому открыл им доступ во все свои черноморские порты, за исключением Русии и Матархи; следовательно он не допускал их в Азовское море. Матарха, или Таматарха, есть то же, что Тмутаракань; а под именем Русии разумеется Корчево (Керчь). Уже одно это имя свидетельствует о том, что на берегах Боспора Киммерийского долгое время господствовала Русь и существовали значительные русские поселения.

Завоевание Константинополя латинами повлекло за собою образование нескольких феодальных и самостоятельных владений на месте Византийской империи, основанных отчасти крестоносцами, отчасти греками. Кроме собственно Латинской империи, крестоносцы основали королевство в Фессалонике, герцогства в Афинах, Фивах, Морее и на островах; греки удержали за собою деспотство Эпирское в Европе, а в Малой Азии основали две империи, Никейскую и Трапезундскую. Во главе последней явился Алексей Комнен, внук помянутого выше императора Андроника I, умерщвленного константинопольскою чернию в 1185 г. При этом распадении Византийской империи ее Таврические владения (так наз. Заморье) достались трапезундским Комненам.

В то время когда Корсунь, Готия и Сугдея посылали свои дани и торговые пошлины в Трапезунд, Тмутараканский край подпал иному, не греческому владычеству. По некоторым признакам, здесь снова водворились соседние с Таманью князья Зихии, т.е. те же Черкесы-Хазары (Касоги наших летописей), которые владели этим краем до основания русского Тмутараканского княжества и которые даже при русских князьях составляли часть местной аристократии. По крайней мере у нас есть свидетельство одного католического миссионера из Венгрии, посетившего эти страны перед нашествием Батыя на Восточную Европу. Он говорит, что, "пустившись в море из Константинополя, через 33 дня прибыл в Зихию, в город Матрику (Тмутаракань), где князь и народ называют себя христианами, имеют книги и священников греческих. У этого князя целая сотня жен. Мужчины бреют всю голову, а бороды отращивают с некоторым щегольством; только знатные люди в знак своего благородства оставляют немного волос над левым ухом. Следовательно, Греческая церковь хотя господствовала в том краю, но с значительною примесью местных языческих обычаев, судя по многоженству владетелей. Алания, лежавшая далее на восток от Зихии, по словам того же миссионера, представляла еще более смесь христианства с язычеством; она была разделена на многие мелкие княжества, которые находились в беспрерывных войнах друг с другом. Там господствовал обычай кровомщения; а драки и нападения до того были часты, что жители всякого села отправлялись на полевые работы или на рубку дров не иначе, как все вместе и вооруженные. Только воскресенье пользуется таким почетом, что каждый в этот день может ходить безопасно посреди своих врагов даже без оружия. Так же велико было здесь почитание креста: человек, не имевший при себе большой вооруженной свиты, мог беспрепятственно совершать путешествие, неся крест на конце щита.

Эти прикавказские народы, входившие прежде в состав Турко-Хазарской державы, после ее распадения сделались независимы. Могущество ее, сильно потрясенное в X веке Печенегами и Русью, в XI веке было разрушено напором Половецкой орды. К XIII веку на нижней Волге существовал только небольшой остаток этой державы, в котором еще властвовали итильские каганы; по всей вероятности, они уже платили дань хищным обитателям степи[3].

[1] Пособия для изучения южнорусских степей;

"Екатеринославская губерния" капитана Павловича. СПб. 1862. "Земля войска Донского" штабс-капитана Краснова. СПб. 1863. "Херсонская губерния" подполковника Шмидта. СПб. 1863. (Матер, для геогр. и стат. России, собран, офицерами генер. штаба.) Ученые путешественники XVIII столетия: Гмелин – Reise durch Russland, 4 части. S.-Ptrsb, 1774 – 1784; Гильденштедт – Reise durch Russland, 2части. S.-Ptrsb. 1787 – 1791; Паллас – "Путешествие по разным провинциям Российского государства". Часть третья. Половина вторая. СПб. 1788. В XIX столетии, кроме упомянутого выше Петцольда, укажу Коля – Reise in Sudrussland. Dresden und Leipzig. 1841. Две части. (Любопытную критику В.Княжевича на эту книгу см. в Зап. Одесс. Общ. Ист. и Др. Т. I.) Укажу еще на книгу Неймана Die Hellenen im Skythenlande. Berlin. 1855. Монография Лаппо-Данилевского "Скифские древности" (Зап. Арх. Об. IV. 1887). Лазаревского "Александропольский курган". Ibid. VII. 1894). В археологическом отношении для южных степей любопытен доклад Д. Я. Самохвалова на VIII Археол. Съезде, рассуждающий о кладах римских монет в России и Польше и предлагающий разделение по эпохам могил Южной и Центральной России. Тут же сообщены и прения по сим вопросам (Москва. 1897). Мое участие в сих прениях передано не совсем точно. Главное мое замечание состояло в том, что я не отделяю эпохи Сарматской от Славянорусской; ибо Сармат считаю Славянами: сарматское племя Россолан и было племя Рось, или Русь. А затем клады римских монет в Юго-Западной России и Польше большею частию принадлежат второму и третьему векам по Р.Х. Я привожу это обстоятельство в связи с войнами Дакийской, Великой Маркомонской и последующими, которые Римляне вели на Дунае с Дакийцами, Германцами и Сармато-Славянами. Последние вследствие этих войн были оттеснены из Придунайских земель далее на север и северо-восток. Исторический отголосок этих событий я вижу в предании, которое занесено в начальную Русскую летопись: о нашествии Волохов (Римлян) на Дунайских Славян и происшедшем оттуда расселении сих последних.

[2] Относительно половцев главные источники и пособия см. выше в прим. 17 и 31. Кроме того служат источниками: путешественники XII века Раби Петахия, XIII века Плано Карпини и Рубруквис, участник Четвертого крестового похода Роберт де Клари, историк крестового похода Людовика IX Жуанвиль, арабский географ XII века Эдриси. Пособия: Погодина V ТОМ Исслед. и лекций, где собраны все летописные свидетельства о них; Беляева " О северном береге Черного моря и прилежащих к нему степях до водворения в этом крае Монголов" (Записки Одес. Об. Истор. и Древ. т. III)., Васильевского "Византия и Печенеги", Успенского "Образование второго Болгарского царства". Од. 1879 (во 2-й главе). О положении русских пленников в Половецкой земле и выкупе их, кроме свидетельства нашей летописи под 1093 г., есть некоторые указания в житиях Евстратия Постника и Никона Сухого. (Памят. Рус. Литер. Яковлева ХСШ и XCV.) О содержании в узах половецких пленников на Руси и выкупе их см. "Сказание о пленном Половчине" (Памятники Старин. Рус. Литер. I). Что некоторые ханы и вельможи половецкие принимали крещение, но продолжали соблюдать языческие обычаи, указание на то находим у Рубруквиса в главе X: он описывает одну половецкую могилу, окруженную конскими чучелами, снабженную кумысом и жертвенным мясом; а между тем погребенный в ней, как ему говорили, был крещен.

Тот же Рубруквис упоминает об обычае Куманов ставить каменное подобие людей на могильных насыпах в честь своих покойников. (Бержерона Voyages faits principalement en Asie. т. I. гл. Х.). Это первое известие о каменных бабах, т.е. о тех грубых изваяниях, которые встречаются на курганах всей Южной и Юго-Восточной России и частью в Сибири. Упоминания о них находим в Книге Большого Чертежа. Многие указания и заметки о каменных бабах рассеяны у тyземных и иностранных путешественников по России, Сибири и Прикавказью. Наиболее заслуживают внимания, в XVIII столетии: Фальк, Зуев, Лепехин, Гильденштед и Паллас; а в XIX: Клапорт, Дюбуа де Монпере, Спасский, Гакстгаузен, Терещенко, Кеппен, Пассек. Рассуждения об этом предмете можно встретить в изданиях Одесского и Московского обществ Истории и Древностей, Петербургского и Московского археологических Обществ, Русского Географического общества, Академии Наук, в Журнале Мин. Нар. Просвещения и пр. Подробные указания на литературу этого предмета и свод всех мнений о нем см. в исследовании графа Уварова "Сведения о каменных бабах" (Труды первого Археологического съезда. М. 1871. С атласом изображений). Кроме того, , как называет их pлюбопытно указание "Об истуканах в Пятигорске" Филимонова (Вестник Общества Древнерусского искусства. Вып. 11 – 12. М. 1876). Доклад генер. Бранденбурга на Москов. Археол. съезде 1890 года "К вопросу о каменных бабах" (Труды съезда. М. 1897). Проф. Ю.Кулаковского "К вопросу о каменных бабах" (Археол. Известия и Заметки. М. 1898. №№ 7 и 8). А.Н. Нарцова "О каменных бабах" (Известия Тамбов, ученой Архивн. комиссии. Вып. 50. 1904). В неизданных еще Трудах XIII Археол. съезда в Екатеринославе должен появиться доклад о том же предмете.

Мнения о происхождении этих памятников высказывались довольно разнообразные. Например, Терещенко приписывал их происхождение Скифам, Гильденштед и Паллас – татарам, Клапорт и Спасский – гуннам, а Гакстгаузен – почти всем народам, обитавшим в южнорусских степях, начиная с киммериян и скифов и кончая монголо-татарами. Мнение некоторых ученых о принадлежности этих истуканов гуннам и даже более древним народам основано было на неверном понимании одного места у Аммиана Марцелина. На эту ошибку указал в помянутом своем исследовании гр. Уваров. А именно, Марцелин, описывая неуклюжий, но крепкий склад гуннов, прибавляет, что их можно принять за "двуногих животных или за те грубо сделанные изваяния, которые стоят на мостах с перилами" (quales in commarginantibus pontibus effigiati dolantur incompte). Некоторые ученые (Паллас, Клапрот, Кеппен, Спасский) толковали это место "грубо сделанными изваяниями человеческого подобия на берегах Понта Эвксинского!" Отсюда и происходил ложный вывод, будто уже в IV веке Аммиан Марцелин знал о существовании каменных баб в южнорусских степях. Следовательно, древнейшее достоверное известие о них принадлежит Рубруквису, т.е. половине XIII века, и мы не видим никаких оснований приписывать их происхождение другим каким-либо народам помимо турко-татарских; преимущественно относим их к Куманам или Половцам, а также к татарам первого века их владычества в России, т.е. до принятия ими ислама. (К тому же выводу склоняются более или менее исследователи за последнее время.) Обычай татарских народов ставить каменные истуканы на могилах своих покойников прекратился, конечно, под влиянием мусульманства, которое не терпит языческих изваяний. Любопытно, однако, что Османские турки доселе на могилах своих покойников ставят каменные столбики, верхушки которых обтесываются в виде чалмы или феса. При всем разнообразии каменных баб мы должны предположить, что они принадлежат разным векам, но одному семейству народов, по крайней мере одной языческой религии; ибо их объединяет постоянное присутствие чаши или какого-то сосуда, который держится обеими руками на животе. Может быть, эта чаша употреблялась при жертвенных пиршествах, особенно при тех, которые совершались в честь покойника. Так можно судить по изображениям на пятигорских изваяниях, которые представляют любопытную смесь христианства с языческими обрядами. (См. Филимонова упомянутую статью вместе с заметкою о Сванетии, где доселе можно наблюдать эту смесь христианской религии с жертвенными обрядами.) Один из пятигорских надгробных памятников, там приложенных, имеет крестообразную форму (монолит из песчаника) и со всех четырех сторон рельефные изображения, в том числе крестов. Этот памятник согласуется с известием Иосафата Барбаро, который говорит, что Алане, будучи христианами, на могильных насыпях клали большую просверленную в середине плиту, в отверстие которой вставляли каменный крест, сделанный из одного куска. (Библ. Иностр. писателей. I. гл. I). Алане не принадлежали к татарскому племени, и тип этих изваяний несколько иной. Каменные же бабы ближе всего подходят к монголо-татарскому типу, и более к татарскому, чем к монгольскому. Истое монгольское племя, калмыки, имея в своих степях подобные истуканы, по свидетельству путешественников (напр., Гакстгаузена), не оказывают им никакого уважения и не имеют никаких преданий, с ними связанных. Плоский и нередко весьма неуклюжий тип физиономии, может быть, частию зависел от твердости камня и неискусства степных ваятелей. Судя по недавнему известию Потанина, прототипы этих каменных истуканов встречаются в северной части Монгольской степи Гоби.

Каменные бабы часто были находимы на курганах собственно скифских; но предметы, добытые раскопками скифских гробниц, ясно доказывают, что между ними и сими грубыми изваяниями не было ничего общего. Эти предметы изящной греческой работы и встречающиеся на них изображения самих скифов отвергают всякую мысль о сближении их с каменными бабами. Притом известия древних писателей о скифском погребении не заключают ни малейшего намека на обычай ставить истуканы. Присутствие последних на скифских могилах может быть объяснено тем, что татарские народы не только сами насыпали могильные холмы над знатными людьми, но и пользовались бесчисленными скифскими курганами в южнорусских степях и хоронили в них своих покойников; а иногда, может быть, просто воздвигали свои статуи на этих курганах как на возвышенных местах. Летописцы наши, ничего не знавшие о скифском погребении, по-видимому, все курганы приписывали современному себе степному народу, т.е. половцам. Так, Новгородская летопись под 1224 г. рассказывает, что передовой татарский отряд, разбитый русскими, спрятал своего воеводу Гемябека в курган половецкий; но русские нашли его там и выдали Половцам. Известно, что под скифскими курганами скрываются погребальные ямы, обделанные в виде комнаты. Искатели золота и других дорогих вещей, хоронившихся с знатными покойниками, издавна научились прокапывать мины в эти погребальные камеры, чтобы их обворовывать. Вероятно, с помощью одной из таких мин или отверстий Гемябек спрятался в скифской могиле.

Обычай ставить человекообразные изваяния в память своих покойников, конечно, существовал в Восточной Европе не у одних тюркских народов. Кроме помянутых Алан, встречаем его еще у языческой Литвы. Стрыйковский в своей Хронике упоминает о некоторых литовских князьях, которые ставили болваны в память о некоторых литовских князьях, которые ставили болваны в память умерших родителей; но болваны эти сгнили, потому что были деревянные. Не имеем подобных известий относительно языческих славян; но знаем, что у них были истуканы, которые не могли сохраниться по той же причине. В Краковском Музее древностей находится каменный четырехгранный столб, верхняя часть которого напоминает каменных баб с тою разницей, что у него под одною шапкою четыре лица. Говорят, что его нашли в реке Збруче; польские ученые назвали его идолом Святовита. Об этом истукане см. Срезневского в Записках Археолог. Об. 1853 г.

[3] Местоположение Олешья историографы обыкновенно отождествляли с настоящим городом Алешки, лежащим на левом берегу Днепра против губерн. города Херсона. Но г. Бурачек, по моему мнению, основательно показал несостоятельность этого тождества и определил положение Олешья немного ниже порогов, между Александрополем и Никополем, приблизительно около острова Хортицы или перевоза Кичкаского (см. его письмо к проф. Бруну в Известиях Русс, географ. Общ. Т. IX. Вып. V). Такому положению соответствует выражение Новгородской летописи по поводу похода русских князей на Калку: "И не дошедше Олешья сташа на Днепре". Волынская летопись пополняет это известие, говоря, что Галичане на своих ладьях поднялись по Днепру до порогов, около них встретили русских князей и стали у реки Хортицы. О русских в Александрии упоминает еврейский путешественник XII века Веньямин Тудельский (см. у Бержерон, 62 стр.). Об Орне говорится в путешествии Плано Карпини (153 стр. в издании Языкова). Начиная с Карамзина наша историография полагала место Орны на устье Дона и смешивала его с Азовом. Френ доказывал тождество Карпиниевой Орны, или Орнача, наших летописей, с хивинским Ургенджем (Ibn Fozlan's und anderer Berichte). Это мнение поддерживал Леонтьев в его "Розысканиях на устьях Дона" (Пропилеи. Кн. IV), но едва ли справедливо. В том же сочинении Леонтьев доказывал, что Тана лежала на правом рукаве Дона подле нынешней слободы Недвиговки, но мы предпочитаем мнение других ученых и, между прочим, Бруна ("О поселениях итальянских в Газарии". Труды первого Археолог, съезда), по которому Тана была тождественна с городом Азаком, т.е. Азовом, лежащим на левом рукаве Дона. Брун также оспаривает тождество Орны, или Орнача, с Ургенджем. (Изданное им "Путешествие Штильбергера", стр. 31. Зап. Новорос. унив. 1867.)

О дани, которую Половцы брали с Херсона, Сугдии и Готии, свидетельствует Рубруквис. А договор Мануила Комнена с Генуэзцами 1170 г. см. в Acta et diplomata graeca. Ed Miklosich et Muller. T. III. 35. Пособия: Фальмерайер – Geschichle des Kaiserthums von Trapezunt. Munchen. 1827. Финлей – The History of Greece... and of the Empiri of Trebizond 1204 – 1461. London. 1851. Гейд – Die Italiener am Schwarzen Meer. Historishe Briefe an Hrn. Prof. Brun. (Melanges Russes. T. IV. 571). Брун – "О поселениях итальянских в Газарии" (Труды перв. Археологич. съезда. Заметку Ведрова на этот доклад см. ibid.). О принадлежности Таврического Заморья к Трапезундской империи свидетельствует сказание о чудесах св. Евгения, патрона Трапезунда. Корабль, нагруженный данями Херсона и Готии, со сборщиками этих даней шел в Трапезунд; но ветром был прибит к Синопу. Наместник города, вассал сельджукского султана Аладина, разграбил этот корабль и захватил в плен трапезундских чиновников. Отсюда возникла война трапезундского императора Андроника Гида с синопским наместником и потом с самим султаном (1223 г.). Это сказание напечатано у Фальмерайера Original – Fragmente, Chroniken, Inschriften und anderes Materialezur Geschichte des Kaiserthums Trapezunt. Erste Abtheilung. Рассуждение о нем Куника см. Ученые Зап. Ак. Н. I и III отд. Т.П. ("Основание Трапезундской империи" и "О связи трапезундско-сельджукской войны с первым нашествием татар". 705 – 746 стр.) Оно противоречит тому мнению, по которому уже со взятия Константинополя латинами, т.е. с 1204 г., южная часть Тавриды отделилась от империи и получила своих особых независимых владетелей, Манкупских, Феодорейских (Инкерманских) и пр. См. Сестренцевича "Historic du royaume de la Chersonese Taurique" и Тунмана "Die Taurische Statthalterschaft" у Бюшинга, 8-е Гамбургское издание 1787 г. (на которое ссылается автор "Нескольких слов о роде греческих князей Комненов". Москва. 1854. У меня Гальское издание).

"Рассказ католического миссионера доминиканца Юлиана о путешествии в страну приволжских Венгерцев, совершенном пред 1235 годом", издан в Vetera monumenta historica. Hungariam sacram illustrate – Ab. Augustino Theiner. Tomus primus. Romae. 1859. Под № 271. Перевод этого рассказа на рус. язык помещен в Зап. Одес. Об. И. и др. т. V. 998. О странной смеси христианства с язычеством у Алан, или Ясов, свидетельствует также Рубруквис (в главе XIII). Что на Тамани в первой четверти XIII века было восстановлено владычество Черкес-Хазар и она была соединена с Зихией, тому подтверждением служит следующее обстоятельство. Папа Климент V поставил в Матригу (Таматарху) архиепископом францисканского монаха Иоанна "из тyземцев". Спустя с небольшим сто лет Матрига именуется столицею зихийского князя Верзахта, которого папа Иоанн XXII в 1333 году письменно благодарил за усердие в пользу католицизма. (См. упомянутую статью Бруна "О поселениях итальянских в Газарии", стр. 380 со ссылкою на Mosheim. 1.163 и Сума "О Хозарах" в Чт. Об. Ист. и Др. 1846. № 3, стр. 57, со ссылкою на Raynaldi Annal. eccles III. 457). Католицизм проник в этот край, конечно, вместе с итальянскими торговцами и колонистами; но господствующая церковь здесь была греческая; о том свидетельствет И византийский писатель Кодин, по известию которого, относящемуся ко второй половине XIII века, архиепископ Зихии и Метрахов (Таматархи) был возвышен в сан митрополита константинопольским патриархом. (De officis. Ed. Paris. 408.) To же известие косвенно подтверждает, что Таматарха, или Тмутаракань, находилась тогда в соединении с соседнею Черкесскою областью, т.е. с Зихией. Для топографии ее см. исслед. Герца "Археологическая топография Таманского полуострова". М. 1879.

На существование жалкого остатка Хазарской державы на нижней Волге в первой половине XIII века указывает помянутый рассказ миссионера Юлиана. Из страны Алан (ясов или осетин) он со своими спутниками шел 37 дней безостановочно по степям, пустынным и бездорожным, пока не достиг "земли сарацин", которая именуется Вела (Vela), и города Бундаза (Bundaz). К сожалению, он не сообщает никаких более точных сведений; а упоминает только, что питался здесь милостынею и что тyземный владетель охотно давал ему милостыню: так как будто бы "и государь и народ той страны говорят публично, что они вскоре должны сделаться христианами и подчиниться Римской церкви". Отсюда Юлиан с одним сарацинским священником отправился в Великую Болгарию, в которой также будто бы жители говорят публично, что должны сделаться христианами и подчиниться Римской церкви. Из его скудного известия можно только вывести, что сарацинское государство, о котором идет речь, было бедно и незначительно и что господствующая тогда в нем религия была магометанская. Названия Vela и Bundaz неузнаваемы по своей искаженности. (Напомним название хазарских городов Беленджер и Хаб-Нела. См. о них у Хвольсона – Ибн Даста, 52 и 58 стр.) Но г. Гаркави доказывает, что Баланджар был названием не города, а целой хазарской страны, в которой главный город назывался Семендер (Известия Археол. Об. СПб. 1878). Его же "Хазарские письма", т.е. испанского раввина Хасдаи к хазарскому царю Иосифу и ответ Иосифа (Еврейская библиотека). Кстати, укажем пропущенное в 4 прим. исследование барона Розена "Пролегомена к новому изданию Ибн Фадлана". (Зап. Восточ. Отд. Археол. Об. XV. 1903).

Известно, что арабские монеты, находимые в кладах Восточной Европы, не простираются далее первой половины XI века. Это обстоятельство, вероятно, стоит в связи с распадением Хазарской державы и напором турецких орд, куманов и сельджуков. Последние, завладев образованными мусульманскими странами Передней Азии, еще более затруднили непосредственные торговые сношения с Восточной Европой. К остаткам распавшейся Хазарской державы, вероятно, относится и область приводимого арабскими писателями города Саксин; о ее жителях, или саксинах, упоминает и русск. летопись под 1229 г. (См. Лавр. сп.). Хвольсон, сличая разные известия о Саксине, помещает его на реке Урале (Ибн Даста. 63 стр.); но это остается вопросом. Говоря о Хазарской державе, мы разумеем собственно волжских и каспийских турко-хазар, которых надобно отличать от черкес-хазар кавказских и крымских; последние были когда-то покорены пришлою турецкою ордою, а при распадении этой державы снова сделались независимы под управлением своих племенных князей. См. также Шестакова "Напоминание о древнем городе Маджаре" (Труды IV Археол. Съезда. Т. I. Казань, 1884). С хазарами связана и судьба алан, или ясов (осетин). В XIII книге "Чтений" Об. Нест. летца см. проф. Ю.Кулаковского "Аланы по свед. классич. и визант. писателей". 1892. Его же "Христианство у Алан" (Визант. Времен. 1898. Кн. I), и "К истории Готской епархии в Крыму в VIII веке". (Ж. М. Н. Пр. 1898. Февраль). Относительно Крыма любопытный материал у Латышева "Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России". СПб, 1896.

Нападения половцев на Русь

Ещё по теме...