Усиление империи. Тутмос III

 

Содержание:

Сирия и Палестина к началу самостоятельного правления Тутмоса III

Первый поход Тутмоса III в Азию

Битва при Мегиддо

Строительная деятельность Тутмоса

Третий и четвертый походы в Азию

Пятый поход Тутмоса III в Азию

Шестой поход в Азию

Седьмой поход Тутмоса III в Азию

Восьмой поход - переход через Евфрат

Внутреннее состояние Египта при Тутмосе III

Тутмос III в древнеегипетской литературе

Девятый поход в Азию

Десятый поход в Азию

Последние походы Тутмоса III в Азию

Походы Тутмоса в Нубию

Значение Тутмоса III в древнеегипетской истории

Если вам нужны КРАТКИЕ сведения по этой теме, прочтите статью Тутмос III - краткая биография

 

Тутмос III. Краткая иллюстрированная биография

 

Сирия и Палестина к началу самостоятельного правления Тутмоса III

В  пятнадцатый год своего царствования Хатшепсут и Тутмос III все еще правили своими азиатскими владениями, простиравшимися до Ливана. Начиная с этого времени и кончая тем, когда мы находим его идущим походом в Азию в конце 22-го года, мы не знаем, что там происходило, но положение дел, найденное им в Азии, и течение последующих его кампаний свидетельствуют о том, как шло дело с египетским господством в этот промежуток времени. Не видя египетской армии в течение многих лет, сирийские царьки стали постепенно проявлять мятежный дух, и видя, что их дерзость не встречает возмездия со стороны фараона, царь Кадеша, некогда, вероятно, сюзерен всей Сирии-Палестины, подстрекнул царей всех городов Северной Палестины и Сирии к образованно большой коалиции под его начальством, после чего они, наконец, почувствовали себя достаточно сильными, чтобы начать открытое возмущение. Таким образом, Кадеш стал во главе их, обладая могуществом, в котором мы, очевидно, должны признать остаток престижа его древнего более обширного и непреоборимого господства. «И вот от Иразы (в Северной Иудее) до болот земли (Верхнего Евфрата) они начали возмущение против его величества». Но Южная Палестина не была расположена поднять оружие против фараона. Шарухен, выдержавший шестилетнюю осаду Яхмоса в дни гиксосов, знал слишком хорошо, чего можно было ожидать, чтобы безрассудно начать враждебные действия против Египта. По той же причине и вся область Южной Палестины, бывшая свидетельницей этой осады, думала также, но незначительное меньшинство желало, вероятно, присоединиться к восстанию. В Шарухене, так же, как и вообще на юге, вспыхнула гражданская война, так как союзники хотели принудить южных царьков присоединиться к восстанию и послать подкрепления войскам, которые они собирали. Не только «все союзные области Джахи», или Западной Сирии, были в открытом восстании против фараона, но также, несомненно, и большое царство Митанни, с восточной стороны Евфрата, сделало все, что только могло, для усиления мятежа и его поддержания, после того как он уже разгорался; это видно из того, что Тутмос III был в конце концов вынужден вторгнуться в Митанни и наказать ее царя, чтобы иметь возможность утвердить египетское господство в Нахарине. Было естественно, что Митанни, воинственная и активная держава, соперничавшая с юной Ассирией, как с равной, должна была смотреть с беспокойством на присутствие новой великой державы у своих западных границ. Митаннийский царь узнал, наконец, чего следовало ожидать от Египта, и было естественно, что он должен был стараться изо всех сил восстановить некогда великое царство Кадеша в качестве буфера между ним и Египтом. Тутмосу III, следовательно, пришлось иметь дело с такими значительными силами; ни одни фараон до него не имел никогда перед собой такой большой задачи.

 

Первый поход Тутмоса III в Азию

У нас нет данных, чтобы судить, в каком состоянии находилась долгое время пребывавшая в бездействии египетская армия и сколько времени понадобилось Тутмосу, чтобы реорганизовать ее и привести в боевое состояние. Армии Древнего Востока, по крайней мере египетские, были не велики, и едва ли фараон когда-нибудь вторгался в Азию более чем с 25 или 30 тысячами воинов, причем ближе к действительности цифра менее 20 тысяч. В конце 22 года царствования Тутмоса III мы находим его и его армии готовыми выступить в поход. Он отправился из Джару, крайнего египетского города на северо-восточной границе, около 19 апреля 1479 г. до н. э. Спустя 9 дней. т. е. 28 апреля, он достиг Газы, в 160 милях от Джару. По египетскому календарю это был четвертый день Пахонса (первого месяца летнего времени года), день коронации Тутмоса, ровно 22 года с тех пор как оракул Амона провозгласил его царем в перистильном зале его отца в Карнаке. С тех пор прошло, поистине, много времени, но дело, которое он неустанно втайне замышлял и к которому постоянно стремился, наконец далось ему в руки. Это не был человек, способный терять время на пустое празднество; прибыв вечером в день юбилея коронации, он двинулся далее на север уже на следующее утро. Пройдя Шефелах и приморскую равнину, он пересек долину Шарона, уклонившись при этом внутрь страны, и расположился вечером 10 мая лагерем в Иехеме, городе неизвестного местоположения, приблизительно в 80 или 90 милях от Газы, на южных склонах Кармельского хребта.

 

Битва при Мегиддо

Сирия и Палестина в ранней древности

Сирия и Палестина в ранней древности

Тем временем армия азиатских союзников под начальством царя Кадета передвинулась на юг, насколько позволяла территория союзных земель, и заняла сильную крепость Мегиддо в долине Иезриля, на северных склонах Кармельского хребта. Это место, впервые появляющееся теперь в истории, представляло собой не только сильное укрепление, но занимало также важную стратегическую позицию, господствовавшую над дорогой из Египта, проходившей между двух Ливанских хребтов к Евфрату; отсюда его выдающаяся роль в восточной истории, начиная с этого времени. Тутмос, разумеется, смотрел на всю эту страну, как на свою собственную, и поэтому впоследствии говорил: «Страны Фенху (азиаты)... стали вторгаться в мои пределы».

До сих пор он подвигался через дружественные города, или по крайней мере через области, где не было открытого возмущения, но когда он приблизился к Кармелю, стало необходимо двигаться с осторожностью. В Иехеме он узнал, что враги занимают Мегиддо, и созвал совет из своих офицеров, чтобы выбрать наиболее подходящий путь для перехода через хребет и достижения долины Эсдраелона. Существовали три дороги, годные для армии, идущие из Иехема через горы; одна по прямой линии от Аруны до ворот Мегиддо, и две, представлявшие обход в ту и другую сторону; из них первая вела, выгибаясь к югу, через Таанах, лежащий приблизительно в пяти милях на северо-восток от Мегиддо, а другая к северу, через Зефти, и выходила из гор на северо-запад от Мегиддо. Характерно для Тутмоса, что он предпочитал прямой путь, тогда как его офицеры настаивали на том, что другие пути более широки, тогда как средний представляет собой узкую тропу. «Разве лошадь не будет идти за лошадью – спрашивали они – а также и человек за человеком? Не должен ли будет наш авангард сражаться в то время, как наш арьергард еще будет стоять в Аруне». Эти рассуждения показывали хорошее военное понимание опасностей, представляемых тропой, ноТутмос дал непреложную клятву, что он пойдет на врагов кратчайшей дорогой и что они могут за ним следовать или нет, если им угодно. Затем, сделав весьма предусмотрительно все приготовления, он двинулся 13 мая к Аруне. Чтобы не быть захваченным врасплох, а также чтобы возбудить храбрость своей армии, он лично стал во главе колонны, поклявшись, что никто не будет впереди него, но что он пойдет «сам во главе своей армии, указывая путь собственными своими шагами». Аруна лежит высоко на горном хребте, и к ней ведет только узкая тропа, но он достиг ее благополучно и провел там ночь на 14-е. В это время его армия должна была растянуться на большое расстояние по пути из Иехема в Аруну; тем не менее утром 14-го числа он вновь быстро двинулся вперед. После непродолжительного перехода он столкнулся с неприятелем. Будь последний многочислен, он пострадал бы от него ввиду сделанного им длинного и трудного перехода по узкой горной дороге. К счастью, проход расширился, и он мог развернуть свою колонну в расстилавшейся за ним долине. Следуя настойчивому совету своих офицеров, он удерживал неприятеля до тех пор, пока не подошел из Аруны его арьергард. Неприятель не располагал достаточными силами, чтобы воспользоваться его затруднительным положением, и он мог поэтому вновь двинуться вперед. Передняя колонна вышла из ущелья на равнину Эсдраелона сейчас же после полудня, и около часа Тутмос остановился, не встречая сопротивления, на юг от Мегиддо, «на берегу ручья Кины». Азиаты, таким образом, потеряли несравненный случай разбить его по частям. По-видимому, они находились слишком далеко на юго-востоке, чтобы быстро стянуть свои силы и направить их против его узкой колонны в то время, когда она выходила из гор. Невозможно точно определить их положение, но во время схватки в горах их южное крыло было в Таанахе, без сомнения, в надежде, что Тутмос пересечет горы по Таанахской дороге. Их фронт не мог быть растянут от Таанаха до Мегиддо, так как тогда для египтян было бы невозможно мирно выйти из ущелья и появиться на склоне к югу от Мегиддо. Тутмос разбил лагерь на равнине под Мегиддо и отдал приказ по всей армии быть готовым к битве наутро. Начались быстрые приготовления к сражению, и в лагере господствовали наилучший порядок и расположение духа. Под вечер в тот же день (14-го числа) или в течение следующей ночи Тутмос, воспользовавшись расположением неприятеля на востоке и юго-востоке от его собственных сил, продвинул свои войска на запад от Мегиддо и смело развернул свое левое крыло с северо-западной стороны от города (об этом свидетельствует его позиция следующего дня). Этим он обеспечил себе, в случае необходимости, безопасную и удобную линию отступления на запад, по дороге в Зефти, и в то же время его крайнее левое крыло могло отрезать врагу бегство на север.

Рано утром на следующий день, 15-го мая, Тутмос отдал приказ построиться и выступить в боевом порядке. На блестящей колеснице из сплава золота и серебра он занял свое место в центре, его правое, или южное, крыло опиралось на холм к югу от потока Кины, а его левое крыло, как мы уже видели, находилось на северо-запад от Мегиддо. Чтобы защитить свою крепость, азиаты врезались между войском Тутмоса и городом, откуда, разумеется, выступили вспомогательные силы. Царь немедленно атаковал их, руководя нападением лично «во главе своей армии». «Царь сам вел свою армию, мощный во главе ее, подобный языку пламени, царь, работающий своим мечом. Он двинулся вперед, ни с кем несравнимый, убивая варваров, поражая Ретену, уводя их князей живыми в плен, их колесницы, обитые золотом, вместе с их лошадьми». Неприятель при первом же натиске обратился в бегство. «Они бежали сломя голову в страхе к Мегиддо, бросая своих лошадей и свои колесницы из золота и серебра, и жители втаскивали их наверх, таща их за их одежду в город; жители города заперлись от них и спускали одежды, чтобы втащить их в город. И если бы только армия его величества не увлеклась расхищением вещей неприятеля, она овладела бы Мегиддо в тот момент, когда побежденного презренного царя Кадеша и побежденного презренного царя города (Мегиддо) второпях втаскивали на стену, чтобы они могли попасть в город». Но дисциплина восточной армии не может противостоять возможности хорошо пограбить; тем менее могли удержаться от разграбления соединенных армий Сирии египетские полчища в XV веке до н. э. «Тогда были захвачены их лошади, их колесницы из золота и серебра составили добычу... Их бойцы лежали распростертыми, как рыбы, на земле. Победоносная армия его величества обходила кругом, считая добычу и свои доли. И вот была захвачена палатка того презренного врага (царя Кадеша), в которой находился его сын... Вся армия ликовала, воздавая хвалу Амону за победу, дарованную им своему сыну... Они принесли добычу, которую они взяли, состоящую из рук (отрезанных у убитых), живых пленников, лошадей, колесниц, золота и серебра». Ясно, что во время беспорядочного бегства лагерь царя Кадеша попал в руки египтян, и они принесли фараону его богатую и роскошную обстановку.

Но сурового Тутмоса не могли удовлетворить эти победы. Он видел только то, что было упущено. «Если бы вы вслед за этим взяли город, – сказал он своим войскам, – то я сделал бы сегодня (богатое приношение) Ра, потому что вождь каждой страны, которая восстала, находится в нем и потому что взятие тысячи городов – вот что такое пленение Мегиддо». Вслед за этим он отдал приказ немедленно обложить город. «Они смерили город, окружив его оградой, возведенной из зеленых стволов всех излюбленных ими деревьев, его величество находился сам на укреплении к востоку от города, осматривая, что было сделано». Тутмос с гордостью заявляет после своего возвращения в Египет: «Амон отдал мне все союзные области Джахи, заключенные в одном городе... Я словил их в одном городе, я окружил их тол стой стеной». Египтяне назвали эту осадную стену: «Тутмос, осаждающий азиатов», согласно обычаю эпохи империи называть всякое сооружение царя его именем. Самым внимательным образом следили за войском, чтобы никто не мог дезертировать, и никому из города не позволялось приближаться к линиям обложения, если не затем, чтобы сдаться. Но, как мы увидим, прежде чем Тутмосу удалось тесно окружить это место, царь Кадеша бежал на север. Это было как раз то, что Тутмос хотел предупредить, продвинув свое левое крыло вдоль северо-западной стороны города в ночь перед битвой. По мере того, как время осады подвигалось вперед, царьки, которым посчастливилось не быть запертыми в городе, поспешили заключить мир с раздраженным фараоном. «Азиаты из всех областей пришли со склоненной головой, заявляя покорность славе его величества». Мы не осведомлены относительно осады и приступов египтян. Жреческий писец, к которому восходит наш единственный источник, замечает: «Все, что причинил его величество этому городу, этому презренному врагу и его презренной армии, записывалось каждый день под его (дня) названием... записывалось на кожаном свитке в храме Амона вплоть до сего дня».

Но драгоценный свиток, подобно книге хроник царей Иудеи, погиб, и наше повествование терпит вследствие этого большой ущерб. Время года было очень позднее, и египтяне добывали себе зерно на хлебных полях долины Эсдраелона, в то время как захваченные стада доставляли им мясо. То было, насколько нам известно, первое войско, опустошавшее эту прекрасную равнину, которой суждено было стать полем битвы между Востоком и Западом, от Тутмоса III до Наполеона. Но совсем иначе было внутри стен: запасы, нужные на время осады, не были сделаны, и голод свирепствовал в обложенном городе. И этот последний, выдержав осаду несколько недель, сдался. Но царя Кадеша не было среди пленников. Азиаты, бывшие в презренном Мегиддо... вышли к славе Тутмоса III, одаренного жизнью, говоря: «Дай нам возможность принести твоему величеству дань». Затем они пришли, неся то, что принадлежало им, дабы выказать покорность славе его величества, дабы вымолить дыхание ноздрей своих у величия его могущества». «Тогда, – говорит Тутмос, – мое величество повелело дать им дыхание жизни», и очевидно, что он обошелся с ними с крайней снисходительностью. Страшные опустошения целых городов, подобные тем, которыми хвастаются ассирийские цари, сообщая о своем обращении с мятежниками, нигде не упоминаются в анналах фараонов. Египтянам не удалось захватить самого опасного царя Кадеша, но зато они захватили в качестве заложников его семейство. Тутмос говорит: «Вот, мое величество увело жен побежденного, вместе с его детьми, и жен его начальников, бывших здесь вместе со своими детьми».

Как ни велика была добыча, взятая на поле битвы, ее нельзя было сравнивать с богатствами, ожидавшими фараона в завоеванном городе. 924 колесницы, включая те, которые принадлежали царям Кадеша и Мегиддо, 2238 лошадей, 200 вооружений, считая опять-таки те, которые принадлежали тем же двум царям, роскошная палатка царя Кадеша, около 2000 голов крупного скота и 22 500 голов мелкого скота, великолепная домашняя обстановка царя Кадеша, и в том числе его царский скипетр, серебряная статуя, быть может, его бога и статуя его самого из слоновой кости, покрытая золотом и ляпис-лазурью. Огромное количество золота и серебра было также захвачено в городе, но в записи Тутмоса о разграблении они перемешаны с добычей из других городов, и поэтому мы не можем определить, сколько именно было взято в одном Мегиддо. Скот, разумеется, был захвачен в окрестной стране, иначе город не страдал бы от голода. Прежде чем уйти, армия сняла также жатву с полей на равнине Эсдраелона, вокруг Мегиддо, и собрала более 113 000 четвериков, не считая того, что было снято ею с полей в течение осады.

Не теряя времени, Тутмос двинулся на север, насколько позволяли неприятельские крепости и позднее время года. Он достиг южных склонов Ливана, где три города – Иноам, Нугес и Херенкеру образовали род триполиса под начальством «врага», являвшегося, быть может, царем Кадеша. Они быстро сдались, если только их царь уже не был в числе выразивших покорность, в то время как Тутмос еще осаждал Мегиддо. Чтобы помешать новому движению на юг все еще не покоренного царя Кадеша и чтобы господствовать над важным путем на север, идущим между двух Ливанских хребтов, Тутмос построил в этом месте крепость, названную им «Тутмос – связывающий варваров», причем он употребляет то же редкое слово для «варваров», которое Хатшепсут прилагает к гиксосам. Затем он начал реорганизацию завоеванной территории, заменяя, разумеется, прежних восставших царьков другими, которые, можно было думать, окажутся верными Египту. Новым правителям было позволено распоряжаться у себя, как им заблагорассудится, при условии правильной и быстрой доставки ежегодной дани в Египет. Дабы заставить их исполнять свои обязательства, Тутмос увел с собой в Египет их старших сыновей, которых он поместил в особом квартале или помещении, называвшемся Фиванским замком. Здесь их воспитывали и обращались сними так, чтобы внушить им чувство расположения к Египту, и всякий раз, как умирал царь одного из сирийских городов, «его величество посылал на его место его сына ». Тутмос владел теперь всей Палестиной, вплотьдо южного конца Ливана на севере, а также и Дамаском внутри страны. В зависимости от степени участия в восстании он отнимал у городов их богатства и вследствие этого вернулся в Египет приблизительно с 426 фунтами золота и серебра, в виде колец, употреблявшихся в торговом обороте, или в виде великолепных сосудов и других предметов искусства, не считая неизмеримого количества менее ценного имущества и вышеупомянутой добычи из Мегиддо.

 

Строительная деятельность Тутмоса

В начале октября Тутмос достиг Фив, и можно быть уверенным, что это было такое возвращение в столицу, которое не выпадало на долю ни одного фараона до него. Менее чем в шесть месяцев, т. е. в течение сухого времени года в Палестине, он выступил из Джару, одержал поразительную победу под Мегиддо, взял город после продолжительной и трудной осады, двинулся к Ливану и взял там три города, построил и снабдил гарнизоном постоянный форт вблизи них, начал реорганизацию управления в Северной Палестине и совершил обратный путь в Фивы. С какими трудностями было сопряжено подобное предприятие, мы увидим, если прочтем об экспедиции Наполеона, отправившейся из Египта через ту же страну против Акко, почти настолько же удаленного от Египта, как и Мегиддо. Нам станет тогда понятным, почему Тутмос немедленно устроил в своей столице три Праздника Победы. Каждый из них продолжался 5 дней и совпадал с первым, вторым и пятым календарным празднеством Амона. Последний справлялся в западной фиванской равнине в заупокойном храме Тутмоса, к тому времени законченном, и, может быть, то было первое празднество, справлявшееся в нем. Эти праздники были установлены навсегда и обеспечены ежегодными поступлениями богатых приношений. В праздник Опет, самый большой годичный праздник Амона, длившийся 11 дней, Тутмос принес в дар богу три города, взятые им в Южном Ливане, не считая богатого собрания великолепной посуды из золота, серебра и драгоценных камней, из числа несметной добычи, взятой в Ретену. Чтобы обеспечить поступления для поддержания храма в тех роскошных рамках, которые проектировались, он отдал Амону не только три вышеназванных города, но также и обширные земли в Верхнем и Нижнем Египте, снабдив их огромными стадами и множеством крепостных крестьян из числа своих азиатских пленников. Таким образом, было положено основание тому выдающемуся состоянию Амона, которое оставило далеко позади увеличившиеся богатства других храмов. Вследствие этого государственный храм, древнее святилище отца Тутмоса в Карнаке, перестал отвечать богатому и сложному государственному культу, тем более что с главного зала его отца Хатшепсут сняла крышу, чтобы поставить свои обелиски. Так он и стоял. Обелиски препятствовали восстановлению более одной трети крыши, южная половина была вовсе лишена ее и не имела колонн, а северную половину занимали четыре кедровых колонны Тутмоса I вместе с двумя из песчаника, помещенными им самим. Далее, зал был обезображен каменной оградой, возведенной Тутмосом Ш вокруг обелисков Хатшепсут. Но то был зал, где он был призван на царство в Египте оракулом самого Амона. Приверженец Хатшепсут Тутии был заменен другим архитектором и начальником ремесленников по имени Менхеперра-сенеб, уже одно имя которого «Тутмос III здравствует» указывало на его преданность. При его содействии была сделана попытка восстановить среднюю половину старого зала, заменив кедровые колонны квадратными столбами из песчаника. Южная же половина была оставлена нетронутой. В этом кое-как восстановленном зале справлялись некоторые из больших праздников в честь победоносного возвращения Тутмоса из первой кампании. Но другие, естественно, были перенесены фараоном в свой заупокойный храм Амона, который, как мы видели, был теперь закончен на Западной равнине. Судя по небольшому святилищу Птаха, возле Карнакского храма, которое Тутмос также перестроил по возвращении из этой кампании, он, вероятно проявил подобное же великодушие к двум древним святилищам в Гелиополе и в Мемфисе, из которых первое все еще считалось по традиции храмом государственного бога, ибо Ра отождествлялся с Амоном.

Великая задача надлежащего усиления империи начала успешно осуществляться, но египетское могущество в Азии в течение долгой военной бездеятельности в царствование Хатшепсут было настолько основательно поколеблено, что Тутмос III после первого похода далеко не был готов идти немедленно против Кадеша, своего самого опасного врага. Кроме того, он желал основательно организовать и вполне утвердить за собой земли, уже находившиеся под властью Египта. Поэтому в 24 году своего царствования он прошел по покоренной территории Северной Палестины и Южной Сирии, описав обширную кривую, причем царьки являлись к нему с данью и выражением преданности во «всяком месте объезда его величества, где разбивалась палатка». Слухи о его победе предыдущего года достигли между тем Ассирии, которая как раз в то время начала выдвигаться на восточном горизонте, имея весь период своего блеска еще впереди. Ее царь, естественно, желал быть в хороших отношениях с великой западной империей, и дары, состоящие из драгоценных камней, преимущественно ляпис-лазури из Вавилона, и лошадей, которые он послал Тутмосу в то время, когда последний находился в походе, были, разумеется, истолкованы египтянами в смысле дани. По всей вероятности, во время этого похода не произошло ни одной битвы.

Вернувшись в Фивы, как и раньше, в октябре, царь немедленно задумал расширение Карнакского храма, чтобы он отвечал потребностям империи, о которой он мечтал. Кроме того, медленное поднятие ложа реки настолько повысило уровень наводнения, что вода стала, наконец, затоплять площадь здания, и стало необходимым поднять пол храма. Великолепные врата Аменхотепа I были принесены в жертву необходимости. В конце февраля, в праздник новолуния, который благодаря счастливой случайности совпал с днем десятого праздника Амона, он мог лично отпраздновать с величайшей пышностью церемонию закладки. В виде доброго предзнаменования появился бог и даже принял личное участие в измерениях веревкой в то время, когда намечался план основания. Так как западный конец здания, представлявший собой, собственно, переднюю часть храма, был загроможден обелисками Хатшепсут, возвышавшимися над залом его отца, с которого была снята крыша, и он не мог или не хотел застраивать кругом обелиски своего отца, стоявшие у западного входа в храм, то Тутмос III расположил свои величественные перистильные залы на другом восточном конце храма, где они по это время представляют одну из наибольших архитектурных красот Фив. Большой зал имеет приблизительно 140 футов длины и расположен поперек продольной линии храма. Этот зал назывался «Менхеперра (Тутмос III) славен в памятниках» – имя, которое он носил еще 650 лет спустя. Позади него находится святилище, или святая святых, а вокруг расположено около полусотни залов и покоев. Среди них, на южной стороне, был зал для заупокойной службы по его предкам. В покое, находившемся за этим залом, царь «приказал начертать имена своих отцов, умножить приношения им и сделать статуи всех их тел». Эти имена составили длинный список на стенах, сохраняемый теперь в Парижской Национальной библиотеке. Статуи его предков, за исключением тех, которые погибли, были открыты на южном дворе храма, где они были зарыты ради сохранности во время войны.

 

Третий и четвертый походы в Азию

Третья кампания, бывшая в следующем, 25-м году, была, по-видимому, посвящена, как и первая, организации южной половины будущей азиатской империи, северная половина которой все еще оставалась непокоренной. Кего возвращению постройка в Карнаке достаточно подвинулась вперед, чтобы можно было изобразить на стенах одного из покоев растения и животных Азии, встреченных во время похода и привезенных им домой для украшения сада при храме Амона, священное озеро которого он украсил каменной облицовкой.

Никаких отчетов о четвертой кампании не сохранилось, но судя по последующим военным операциям, можно думать, что она не выходила, как и предшествующие, за пределы уже завоеванной территории. Тутмосу стало теперь ясно, что он не мог идти на север между двух Ливанских хребтов и действовать против Кадеша, оставляя свой фланг открытым для нападения неподчиненных финикийских прибрежных городов. Равным образом, было невозможно разбить Нахарину и Митанни, если сначала не разрушить Кадеша, господствовавшего над долиной Оронта. Поэтому Тутмос задумал ряд походов, направленных, прежде всего, против северного побережья, которое он мог затем использовать как базу для операций против Кадета; раз достигнув этого, он мог вновь двинуться с побережья против Митанни и всей области Нахарины. Ни один современный стратег не мог бы задумать ряда операций, более подходящих к условиям, а также привести их в исполнение с более неукротимой энергией, чем это сделал Тутмос. Он организовал флот и поставил во главе его надежного офицера по имени Нибамон, служившего под начальством его отца.

 

Пятый поход Тутмоса III в Азию

В год 29-й, во время своей пятой кампании, Тутмос в первый раздвинулся против городов северного побережья, богатых торговых царств Финикии. По-видимому, он воспользовался новым флотом и перевез свою армию по морю, ибо он начал военные действия в Северной Финикии, куда, равно как и в Южную Финикию и Кадеш, все еще не покоренные, он не мог проникнуть сухим путем. Возможно, что он прибрел первый опорный пункт, предложив Тиру особые условия сдачи, ибо несомненно, что какой-то фараон даровал этому городу исключительные привилегии, сделавшие из него в действительности вольный город. Мы легко можем понять, что богатый портовый город охотно воспользовался случаем спасти свою торговлю от разгрома и избежать дани, или, по крайней мере, части обычных повинностей в будущем. Название первого города, взятого Тутмосом, к сожалению, потеряно, но он находился на берегу против Тунипа и был, вероятно, пунктом довольно значительным, потому что там была взята богатая добыча и находился храм Амона, воздвигнутый одним из предшественников Тутмоса III (Тутмосом I или Аменхотепом I). Города внутри страны, видя, что это нападение с берега будет для них, в случае успеха, роковым, послали вспомогательные войска для защиты побережья. Тунип отправил войско для усиления гарнизона неизвестного города, падение которого повлекло бы в конце концов к взятию самого Тунипа. Тутмос захватил городской флот и получил возможность быстро двинуть свою армию на юг против могущественного города Арвада. Короткой осады, во время которой Тутмосу также, как и под стенами Мегиддо, пришлось вырубить лес, было достаточно, чтобы подчинить его себе, и с его сдачей масса богатств Финикии оказалась в руках египтян. Кроме того, так как была осень, сады и леса «изобиловали плодами, вина были найдены оставленными в прессах, как потоки воды, зерно – на террасах (по склонам холмов)... его было больше, чем песку на берегу. Войска с избытком были наделены пайками». При таких условиях Тутмосу было бесполезно пытаться поддерживать дисциплину, и в первые дни после сдачи «армия его величества упивалась и умащалась каждый день маслом, как во время праздника в Египте». Береговые царьки явились, неся дань и изъявляя покорность. Таким образом, Тутмос прибрел прочную базу на северном побережье, легко достижимую из Египта по воде, откуда удобно было предпринимать задуманные им экспедиции внутрь страны. Затем он вернулся в Египет, возможно, что, как и в первый раз, по воде.

 

Шестой поход в Азию

Все было теперь готово для давно замышлявшегося наступления на Кадеш. Потребовалось пять походов, чтобы овладеть югом и берегом. Шестой, наконец, был направлен против долгое время остававшегося неуязвимым врага. В 30-й год его царствования, в конце весенних дождей, мы находим Тутмоса спускающим свою армию с судов в Симире, у устья Элеутера, вверх по долине которого он затем немедленно отправился к Кадешу. Это был удобный и легкий путь и кратчайшая дорога от моря до Кадеша, какую только можно было найти вдоль берега; тогда, как и теперь, то была единственная дорога, удобная для военного наступления внутрь страны через горы, в сторону Кадеша. Город лежал на западном берегу Оронта, в северном конце возвышенной долины, между двумя Ливанскими хребтами, из которых Антиливан спускается в долину сейчас же на юго-восток от города. Небольшой приток с запада соединялся с Оронтом непосредственно ниже города, так что последний лежал между ними. Поперек косы, выше города, был прорыт канал, который можно проследить еще теперь и который, несомненно, существовал в дни Тутмоса, он соединял оба потока, и благодаря этому город оказывался со всех сторон окруженным водой. Внутренний ров, наполненный водой, окружавший высокие стены в промежутке между двумя реками, усиливал естественную защиту водой, так что несмотря на свое положение на совершенно плоской равнине это был пункт очень укрепленный и, вероятно, самая грозная крепость в Сирии. Также и в отношении к окружающей стране место было искусно выбрано, как обладавшее большим стратегическим значением, ибо, если вспомнит читатель, оно главенствовало над долиной Оронта и, как нашел Тутмос, было невозможно двигаться на север, не считаясь с ним. Далее следует вспомнить, что оно доминировало на большом расстоянии как в сторону севера, так и в сторону юга, над единственным путем внутрь страны, шедшим с берега. Это была та дорога, вверх по долине Элеутера, по которой мы следили за движением Тутмоса. Взятие такого пункта путем осады являлось далеко не легким делом, и с особенным сожалением читаем мы в повествовании жреческого писца, заимствованном из летописи Тутмоса, лишь эти относящиеся сюда слова: «Его величество прибыл к городу Кадешу, разрушил его, вырубил его леса, сжал его посевы». Из этих лаконичных слов мы можем лишь видеть, что, как и под Мегиддо, Тутмос должен был свалить леса, чтобы построить осадные стены, и что армия питалась во время осады хлебом с окрестных полей, откуда следует, что осада должна была продолжаться с ранней весны до времени жатвы. Во всяком случае, был сделан один приступ, во время которого Аменемхеб, один из начальников Тутмоса, которого мы встретим также и в позднейших походах, взял в плен двух городских патрициев. Он был награжден в присутствии армии двумя орденами, или регалиями, за выдающуюся службу, а именно, «львом из самого чудного золота» и «двумя мухами», не считая богатых регалий. Осада продолжалась уже достаточно долго, чтобы внушить береговым городам надежду на то, что Тутмос потерпел поражение. Несмотря на кару, которую навлек на себя Арвад год назад, этот богатый портовый город не мог отказаться от попытки избавиться от ежегодной повинности перед Тутмосом, поглощавшей такую значительную часть его ежегодных доходов. Как только Кадеш пал и Тутмос мог покинуть его, он быстро вернулся в Симиру, посадил свою армию на ожидавший флот и отправился в Арвад, чтобы немедленно воздать ему по заслугам. Отплыв в Египет при наступлении дождливого времени года, он захватил с собой сыновей северных сирийских царей и князьков, чтобы воспитывать их в Фивах, как он уже сделал это с юными принцами юга в предшествующие годы.

 

Седьмой поход Тутмоса III в Азию

Восстание Арвада в то время, когда Тутмос осаждал еще Кадеш, показало ему, что он должен посвятить другой поход для полного подчинения берега, прежде чем получить возможность безопасно двинуться внутрь страны, за пределы долины Оронта, в давно замышлявшееся наступление на Нахарину. Вследствие этого он посвятил лето 31 -го года седьмому походу, причем совершенно погасил последние тлевшие искры восстания в береговых городах. Несмотря на силы, высаженные им в Симире, соседний портовый город Улладза обнаружил серьезную враждебность, опираясь на поддержку царя Тунипа, пославшего своих сыновей, чтобы руководить восстанием. 27-го апреля Тутмос появился в порту мятежного города, быстро расправился с ним и взял в плен сына царя Тунипа. Местные царьки по обыкновению явились с изъявлением покорности, и Тутмос собрал с них и с взятого города около 185 фунтов серебра, не считая большого количества естественных продуктов. Затем он поплыл вдоль берега из одного порта в другой, демонстрируя свои силы и всюду организуя администрацию городов. В особенности он заботился о том, чтобы каждый портовый город был хорошо снабжен припасами ввиду его скорого похода в Нахарину. По возвращении в Египет он нашел послов с крайнего юга, вероятно из Восточной Нубии, принесших фараону дань, откуда явствует, что он поддерживал агрессивную политику на дальнем юге в то самое время, когда он был столь активен на севере.

 

Восьмой поход – переход через Евфрат

Организация и собирание средств, необходимых для предстоявшей ему большой кампании, очевидно, заняли у Тутмоса весь следующий год после его возвращения из похода, ибо не раньше весны 33-го года высадил он свои силы в гавани Симиры, во время своей восьмой кампании, и направился в глубь страны, вторично по кадешской дороге. Он повернул на север и взял город Катну. Продолжая идти вниз вдоль по течению Оронта, он дал сражение под Сендзаром, который также взял. В этом деле его военачальник Аменемхеб вновь заслужил отличие. Тутмос, вероятно, пересек и покинул Оронт в этом месте; во всяком случае он вступил уже в Нахарину и быстро продвигался вперед. Вскоре он встретил сопротивление и дал небольшое сражение, в котором Аменемхеб взял трех пленников. Но он не встречал крупных сил, пока не достиг «высот Вана, на запад от Алеппо», где произошла значительная битва, во время которой Аменемхеб взял 13 пленников, имевших каждый бронзовое копье, украшенное золотом. Это, несомненно, указывает на то, что гвардия царя Алеппо принимала участие в битве. Сам Алеппо, вероятно, пал, потому что иначе фараон едва ли мог бы двинуться вперед без замедления, как он, очевидно, это сделал. «И вот его величество пошел на север, беря города и опустошая поселения презренного врага из Нахарины», бывшего, разумеется, царем Митанни. Египетские войска снова грабили Евфратскую долину – привилегия, которой они не пользовались со времен своих отцов при Тутмосе I, т. е. в течение приблизительно 50 лет.

Продвигаясь на север, Тутмос уклонился слегка в сторону Евфрата с целью достигнуть Каркемиша. В битве, происшедшей под этим городом, участвовало, вероятно, войско долгое время неуловимого врага его, царя Митанни, оно было полностью рассеяно Тутмосом: «никто не оборачивался назад, но все бежали, поистине, как стадо горных коз». Аменемхеб, по-видимому, продолжал преследование через Евфрат, вплоть до его восточного берега, так как он должен был пересечь реку, ведя назад к царю взятых им пленников. Эта битва дала, наконец, возможность Тутмосу сделать то, чего он добивался в течение 10 лет: он лично переправился через Евфрат в Митанни и поставил свою пограничную плиту на восточном берегу – дело, которым не мог похвалиться ни один из его предков. Но без зимовки в Нахарине Тутмосу было невозможно двинуться вперед, он же был слишком опытным солдатом, чтобы подвергать суровой зиме закаленных ветеранов стольких кампаний, зная, что потребовалось бы много лет, чтобы набрать себе вновь такое же войско. Поэтому он вернулся, не тревожимый никем, на западный берег, где нашел плиту своего отца Тутмоса I и с величайшим удовлетворением поставил рядом с ней свою собственную. Было позднее время года, его войско уже сжало поля в долине Евфрата, и он должен был начать обратный поход. Но серьезное дело ожидало его, прежде чем он мог вернуться на берег. Город Нии, лежавший еще ниже по Евфрату, оставался непокоренным, и все, что было сделано фараоном в Нахарине, могло свестись к нулю, если это место осталось бы не взятым. Поэтому, поставив свою пограничную плиту, он двинулся вдоль по течению реки и, насколько мы знаем, без труда взял Нии. Достигнув цели кампании и покончив с трудной задачей, Тутмос устроил большую охоту на слонов в области Нии, где эти животные с тех пор уже давно перевелись. Он атаковал со всем отрядом стадо в 130 животных. Во время охоты царь сразился с огромным зверем и находился в некоторой опасности, Аменемхеб кинулся на помощь и отсеку слона хобот, после чего разъяренное животное бросилось на нового отважного врага, но последний спасся бегством между двух скал, нависших над соседним озером. Верный Аменемхеб, отвлекший таким образом в критический момент внимание животного, был, разумеется, щедро награжден царем.

Тем временем все местные князья и царьки Нахарины явились в лагерь, неся дань в знак своей покорности. Даже отдаленный Вавилон желал теперь заручиться расположением фараона, и его царь прислал ему дары из ляпис-лазури. Но, что гораздо важней, могущественный народ Хатти, чья область простиралась далеко в неведомые пределы Малой Азии, прислал ему богатые дары. В то время, когда он шел из Нахарины, направляясь снова к берегу, его встретили хеттские послы с восемью массивными кольцами серебра, весившими около 98 фунтов, а также неизвестными драгоценными камнями и ценным деревом. Таким образом, хетты – вероятно библейские хиттиты – вступают впервые, насколько нам известно, в сношение с египетскими фараонами. Прибыв на берег, Тутмос обязал ливанских начальников держать ежегодно в финикийских гаванях достаточное число запасов на случай его кампании. Следовательно, из любого пункта в ряду этих гаваней, которых можно было достичь из Египта по воде в несколько дней, он мог без задержки двинуться в глубь страны и расправиться с участниками возмущения. Его морское могущество было таково, что царь Кипра стал фактически вассалом Египта, как и позже, в Саисскую эпоху. Кроме того, его флота так боялись на северных островах, что он мог до известной степени распространить свою власть на восточную часть Средиземного моря, на неограниченное расстояние в западном направлении к Эгейскому морю. Так, его военачальник Тутии включает «острова среди моря» в пределы своей юрисдикции, в качестве губернатора северных стран, хотя его власть, без сомнения, ограничивалась, главным образом, только получением ежегодных даров, которые островные царьки считали нужным посылать царю.

 

Внутреннее состояние Египта при Тутмосе III

Базальтовая статуя Тутмоса III

Базальтовая статуя Тутмоса III

Вернувшись в октябре в Фивы, царь нашел ожидавшую его только что вернувшуюся экспедицию, которую он, несмотря на свои труды в Азии, успел послать в Пунт. Его послы доставили в Египет обычный богатый и разнообразный груз из слоновой кости, черного дерева, пантеровых шкур, золота и свыше 223 четвериков мирры, а также рабов и рабынь и множество скота. В этот же самый период войн мы находим Тутмоса в обладании всей областью оазисов на западет Египта. Оазисы, таким образом, стали достоянием фараонов и были подчинены Иниотефу, герольду Тутмоса III, потомка древней линии владетелей Тиниса-Абидоса, откуда всего ближе было добраться до Большого оазиса. Область оазисов оставалась во владении правителей Тиниса и прославилась своими тонкими винами.

Великая задача, над осуществлением которой так долго работал Тутмос, была теперь исполнена; он дошел по пути своих отцов до Евфрата. Царей, которых они могли разбивать в одиночку и последовательно, ему пришлось встретить объединенными, и, имея дело с совокупными военными силами Сирии и Северной Палестины под начальством их древнего гиксосского сюзерена из Кадеша, он проложил себе путь на север. В течение десяти долгих лет непрерывно чередовавшихся войн он наносил им удар за ударом, пока наконец не воздвиг свою плиту рядом со стелой своего отца на границе, достигнутой за два поколения до этого. Он даже превзошел своего отца и переправился через Евфрат – подвиг небывалый в летописях египетских завоеваний. Он, вполне простительно, мог позволить себе созерцание сделанного им с чувством некоторого удовлетворения. Почти 33 года минуло с того дня, когда Амон призвал его на царство. В тридцатую годовщину его царствования его архитектор Пуемра воздвиг в Фивах юбилейные обелиски; когда же он вернулся из большого похода, стал приближаться срок второго традиционного юбилейного празднования. Два огромных обелиска, заготовленных для этого торжества, были воздвигнуты в Карнакском храме, и один из них нес гордые слова: «Тутмос, пересекший великую «Излучину Нахарины» (Евфрат) могущественно и победоносно, во главе своей армии». Другой обелиск погиб; первый же стоит теперь в Константинополе. Все обелиски великого царя в Египте либо погибли, либо были увезены, так что ни один из его обелисков не возвышается теперь в стране, которой он правил столь могущественно, в то время как современный мир владеет целым рядом их, начиная с Константинополя и далее через Рим и Лондон до Нью-Йорка. Последние два, увековечивающие его четвертое юбилейное празднество, возвышаются ныне на противоположных берегах Атлантического океана, как некогда они стояли по обе стороны пути к храму солнца в Гелиополе.

Имея перед глазами подобные памятники, фиванский народ вскоре забыл, что тот, кто их поставил, был некогда скромным жрецом в том самом храме, где возвышались теперь его гигантские обелиски. На стенах того же храма он кроме того видел длинную летопись его побед в Азии, бесконечные списки взятой им добычи, сопровождаемые роскошными рельефами, изображающими богатую долю, доставшуюся Амону. Перечень 119 городов, взятых им в первую кампанию, был три раза повторен на пилонах, в то время как о его недавних успехах на севере гласил список не менее 248сдавшихся ему городов, начертанный на тех же стенах. Эти летописи, производившие на фиванцев колоссальное впечатление, представляют для нас огромную ценность. К сожалению, это всего только выдержки из государственных анналов, сделанные жрецами, желавшими засвидетельствовать источник даров, полученных храмом, и показать, как Тутмос платил свой долг Амону за многочисленные победы, дарованные ему богом-покровителем. Понятно, что по ним трудно восстановить походы первого великого стратега, о котором нам кое-что известно из истории. Но фиванцам не надо было изучать памятники Карнака, чтобы убедиться в величии своего царя. В саду храма Амона, как мы видели, росли неведомые растения из Сирии и Палестины, и животные, незнакомые охотнику Нильской долины, блуждали среди столь же необычных деревьев. Послы с севера и юга постоянно появлялись при дворе. Финикийские галеры, которых никогда раньше не видел Верхний Нил, радовали взоры любопытной толпы в фиванских доках. Из них выгружали груды тончайших финикийских тканей, золотых и серебряных сосудов прекраснейшей работы, вышедших из искусных рук тирского ремесленника или из мастерских отдаленной Малой Азии, Кипра, Крита и Эгейских островов, роскошные украшения из резной слоновой кости, тонко выложенные черным деревом колесницы, окованные золотом и сплавом золота и серебра, и бронзовые орудия войны; кроме того – чудные лошади для конюшен фараона и неисчислимое количество наилучшего, что производили поля, сады, виноградники, огороды и пажити Азии. Далее, под сильной охраной выгружали из этих судов годичную дань в виде огромных золотых и серебряных колец, употреблявшихся в торговом обороте, из которых некоторые весили по 12 фунтов, в то время как другие, обращавшиеся при мелких торговых сделках, имели всего лишь несколько граммов веса. Извиваясь по улицам, запруженным изумленной фиванской толпой, разноязычные азиаты длинной вереницей несли свою дань в сокровищницу фараона. Их принимал визирь Рехмира, и когда приносилась особенно богатая дань, он нес показать ее фараону, который, восседая среди великолепия на троне, обозревал ее и хвалил визиря и своих чиновников за их рвение к нему. Азиаты затем отдавали свою дань в канцелярию визиря, где все должным образом заносилось в его книги, до последнего грамма. Такие сцены визирь и чиновники сокровищницы любили увековечивать в виде роскошных фресок на стенах своих гробниц, где они до сих пор сохраняются в Фивах. Богатства, притекавшие таким образом в Египет, должны были быть колоссальны для того времени; так, например, однажды в сокровищнице было взвешено около 8943 фунтов сплава золота и серебра. Также и Нубия, подчиненная египетскому наместнику, с большой регулярностью вносила ежегодный налог золотом, рабами, чернокожими, скотом, черным деревом, слоновой костью и зерном; большая часть золота, из числа вышеназванных сокровищ, вероятно, происходила из нубийских рудников. Также важным моментом был для фиванской толпы тот день, когда нубийские барки выгружали на берег свой пестрый груз. Подобные же зрелища радовали взоры толпы некогда провинциальных Фив, когда ежегодно, в конце сентября или в самом начале октября, военные галеры Тутмоса бросали якорь в городской гавани. Тогда из кораблей выгружали не только богатства Азии; самих азиатов, связанных друг с другом длинной вереницей, сводили вниз по сходням, чтобы заставить их потом работать на фараона как рабов. Они носили длинные заплетенные бороды, внушавшие египтянам отвращение; их волосы спускались тяжелыми черными космами на плечи, и они были одеты в яркоокрашенные шерстяные ткани, которых никогда не надел бы опрятный египтянин, привыкший к белой льняной одежде. Их руки были связаны за спиной, локтями вместе, или скрещены над головой и затем стянуты, или наконец руки были продеты через странные заостренные деревянные овалы, служившие кандалами. Женщины несли детей, завернутых в конец плаща, у себя на плечах. Вследствие своей странной речи и неуклюжих телодвижений, несчастные вызывали насмешки и веселье толпы, причем художники никогда не могли удержаться от того, чтобы не изобразить их в карикатурном виде. Многие из этих пленников отправлялись в дома любимцев фараона, и его военачальники щедро награждались этими же рабами, но большая часть их немедленно посылалась на работы в поместья храмов, имения фараона или на места постройки его больших памятников и сооружений, в особенности на последние – обычай, продолжавшийся вплоть до Саладина, построившего каирскую цитадель руками рыцарей, из числа взятых им в плен крестоносцев. Мы увидим позднее, как этот рабский труд видоизменил Фивы.

Возвращаясь таким образом каждую осень домой с тем, чтобы всего через шесть месяцев предпринять новую кампанию, царь должен был начинать зимнюю жизнь, если не такую же суровую, то, по меньшей мере, столь же занятую, как и походное время в Азии. Около праздника Опет, другими словами в октябре, вскоре после своего возвращения, Тутмос совершал ревизионную поездку по всему Египту, подробно опрашивая местные власти всюду, где он сходил на берег, дабы предупредить всякого рода злоупотребления местной администрации и не давать ей возможность, привлекая на свою сторону чиновников центрального правительства, угнетать народ при сборе налогов. Во время этих путешествий он мог, кроме того, наблюдать, как подвигается работа в его величественных храмах, которые он или воздвигал, или восстанавливал, или наконец украшал, более чем в тридцати известных нам местах, и во многих других, где памятники с тех пор погибли. Он оживил долгое время находившуюся в пренебрежении Дельту, и, начиная оттуда и кончая третьими порогами, вдоль всей реки возникли его здания, как нить драгоценных украшений. Он построил новый город с храмом при выходе из Файюма и в Дендере, Копте, Эль-Кабе, Эдфу, Ком-Омбо, Элефантине и многих других местах он производил с помощью военнопленных и своих огромных доходов великолепные работы, проекты которых составлялись им и его архитектором. По возвращении в Фивы его интересы расширялись и его власть ощущалась в каждой отрасли администрации. Постоянно уделяя должное внимание нубийским делам, о которых ниже мы будем говорить подробнее, он организовал еще другую золотоносную область, лежавшую на коптской дороге, и отдал ее в управление «губернатору Коптской золотоносной области». Отсюда ясно, что все доходные статьи империи эксплуатировались Увеличивавшиеся богатства храма Амона требовали организации его управления. Это было сделано самим царем, давшим жрецам полные наставления и точные указания относительно управления государственным храмом и его растущими богатствами. На минуту отвлекаясь от государственных забот, царь давал начальнику ремесленников, занятых в государственных и храмовых мастерских, набросанные его собственной рукой рисунки сосудов, которые он желал видеть при богослужении. Сам Тутмос считал это занятие настолько важным, что запечатлел его на рельефе на стенах Карнакского храма, где изображены эти сосуды после их принесения вдар богу; по мнению же чиновника, которому было поручено смотреть за их исполнением, это был факт столь замечательный, что он изобразил его в ряде рисунков на стенах своей молельни. То и другое свидетельство о неутомимой деятельности Тутмоса сохранилось до сего времени в Фивах. Большой государственный храм получил другой пилон с южной стороны, и вся совокупность строений, с примыкавшими к ним рощей и садом, были заключены в одну ограду, которой окружил их Тутмос.

Кампании Тутмоса были так же хорошо организованы, как и администрация Фив. Как только кончались весенние дожди в Сирии и Палестине, царь регулярно высаживал свои войска в одной из финикийских или северо-сирийских бухт. Жившие здесь постоянно его чиновники собирали необходимые припасы среди соседних царьков, обязанных их доставлять. Его дворцовый герольд, или маршал, Иниотеф, происходивший из древней княжеской линии Тиниса и все еще имевший титул «князя Тиниса и владыки всей области оазисов», сопровождал его во все его походы, и в то время, когда Тутмос подвигался в глубь страны, Иниотеф шел впереди него, пока этому не препятствовала близость неприятеля. Всякий раз, когда он достигал города, где царь предполагал провести ночь, он осматривал дворец местного царька и готовил его к приему Тутмоса. «К тому времени, когда мой владыка благополучно прибывал туда, где я был, я приготовлял его (дворец), я снабжал его всем, чего можно желать в чужеземной стране, делал его лучше, чем дворцы Египта, очищал, прибирал, распределял покои, украшая их и каждой комнате давая особое назначение. Я оставлял царя удовлетворенным всем, что я делал». При этом приходит на память регулярное и тщательное оборудование палатки Наполеона, всегда ожидавшей его после дневного перехода; когда он располагался лагерем на ночь. Все сношения царя с внешним миром и весь распорядок упрощенной придворной жизни во время походов находились в руках Иниотефа. Когда приходили сирийские принцы, изъявляя покорность и принося свою дань, их принимал опять-таки Иниотеф. Он сообщал вассалам, что они должны были вносить, и он считал золото, серебро и натуру, когда они доставлялись в лагерь. Когда кто-нибудь из капитанов фараона отличался на поле битвы, все тот же Иниотеф докладывал царю, что соответствующая награда должна быть пожалована счастливому герою.

 

Тутмос III в древнеегипетской литературе

Если бы биографии приверженцев Тутмоса дошли до нас, они составили бы живую страницу в истории Древнего Востока. Карьера военачальника Аменемхеба, отсекшего хобот у слона и спасшего царя, есть только маленькая подробность из жизни сподвижников фараона на бивуаке и на поле битвы, наполненной опасными приключениями и трудом заслуженных отличий. Мы еще познакомимся с одним подвигом того же Аме-немхеба, но жизнеописание лишь его одного дошло до нас в подлинной записи. Слава закаленных ветеранов Тутмоса, разумеется, распространялась среди простого народа, и, без сомнения, не одно поразительное приключение из сирийских кампаний приняло форму народной сказки, которая слушалась с пожирающим интересом на рынках и улицах Фив. Благодаря счастливому случаю сохранилась одна из этих сказок, записанная каким-нибудь писцом на одном или двух листочках папируса. В ней говорится о некоем Тутии, великом военачальнике Тутмоса, и о том, как хитро взял он город Иоппию, введя отборных солдат в город спрятанными в корзинах, которые везли на себе ослы. Эта сказка является, вероятно, прототипом «Али-Бабы и сорока разбойников». Но Тутии не был созданием фантазии; его гробница, хотя и неизвестная теперь, должна существовать где-нибудь в Фивах, ибо она была ограблена много лет назад туземцами, взявшими из нее некоторые из богатых даров, которые Тутмос дал ему в награду за его доблесть. Роскошное золотое блюдо, попавшее в Лувр, имеет на себе следующие слова: «Дано как знак отличия царем Тутмосом III князю и жрецу, удовлетворяющему царя во всякой стране и на островах среди моря, наполняющему сокровищницу ляпис-лазурью, серебром и золотом, губернатору стран, начальнику армии, любимцу царя, царскому писцу Тутии». Другая его драгоценность, ныне в Лейденском музее, называет его «губернатором северных стран», так что, очевидно, он управлял северными вассальными царствами Тутмоса.

При счастливом стечении обстоятельств мы могли бы знать не только всю повесть личных приключений Тутмоса и его военачальников на поле битвы, но также могли бы проследить шаг за шагом и весь ход его кампаний. Ибо летопись происшествий каждого дня в продолжение всякой кампании аккуратно велась неким Танени, писцом, специально для этого назначенным Тутмосом. Танени сообщает о своих обязанностях с большой гордостью в следующих словах: «Я следовал за царем Тутмосом III. Я видел победы царя, одержанные им во всякой стране. Он привел вождей Джахи (Сирии) живыми пленниками в Египет; он взял все их города, он срубил все их леса... Я записал победы, одержанные им во всякой земле, изложив их письменно, соответственно фактам». Именно об этих летописях Танени на кожаных свитках и упоминается в отчете о первой кампании во время осады Мегиддо. Но драгоценные свитки погибли, и мы имеем на стенах Карнакского храма лишь произвольные выдержки храмового писца, заботившегося гораздо больше о том, чтобы описать добычу и то, что пришлось из нее на долю Амона, нежели о том, чтобы увековечить память о великих деяниях своего царя. Как многое он при этом обошел молчанием, показывает нам достаточно ясно биография Аменемхеба. Таким образом, все, что осталось от войн величайшего предводителя Египта, бесследно просеялось сквозь высохшую душу древнего бюрократа, и не мечтавшего о том, с какой жадностью грядущие века будут вникать в его тонкие выдержки.

 

Девятый поход в Азию

Тот факт, что азиатская граница Египта вновь продвинулась к Евфрату, не являлся, как показал опыт прошлого, достижением, от которого можно было ожидать прочных результатов; с другой стороны, Тутмос III не был человеком, способным бросать начатое дело, как если бы оно было закончено кампанией 33-го года. Вследствие этого весна 34-го года застает его снова в Джахи, в девятой экспедиции. Беспорядки, вероятно, в ливанской области заставили его взять три города, из которых, по крайней мере, один находился в области Нугес, где он построил крепость в конце первой кампании. Была взята значительная добыча, и сирийские царьки, по обыкновению, поспешили выплатить дань и изъявить свою преданность. В то же время склады портовых городов были наполнены, как и раньше, в особенности же судами для флота, а также мачтами и реями для морских починок. Дань этого года заслуживает упоминания вследствие того, что царь Кипра, до тех пор не признававший могущества Тутмоса таким способом, прислал ему в дар 108 слитков меди, весивших каждый около 4 фунтов, не считая некоторого количества свинца и ценных камней.

В том же году, очевидно, произошло расширение Державы Тутмоса также и на юге, ибо царь взял в качестве заложника сына вождя Ирема соседнего с Пунтом; совокупная нубийская дань достигала свыше 134 фунтов одного золота, не считая обычного черного дерева, слоновой кости, зерна, скота и рабов. Господство Тутмоса было абсолютным, начинаясь за пределами третьих порогов и кончаясь у Евфрата, и его могущество было в зените, когда он узнает о всеобщем восстании в Нахарине. Прошло около двух лет с тех пор, как его видели в этой области, и в такой короткий промежуток времени князья перестали бояться его могущества. Они составили коалицию под начальством одного из своего числа, быть может, царя Алеппо, которого летописи Тутмоса называют «презренным врагом из Нахарины». Союз был количественно силен, ибо включал и крайний север, или «пределы земли», как называли египтяне отдаленные области Азии, которыми кончалось их знание страны.

 

Десятый поход в Азию

Постоянная боевая готовность Тутмоса дала ему возможность весной 35-го года быстро появиться на равнинах Нахарины. Он дал союзникам сражение в месте, называвшемся Арайна, которое мы не можем определить с точностью, но которое, вероятно, находилось в нижней части долины Оронта. «Тогда его величество взял верх над варварами... Они бежали опрометью, падая один на другого перед его величеством». Быть может, об этой битве упоминает Аменемхеб, как о происшедшей в стране Тихси. Если так, то он сражался впереди Тутмоса, в то время как последний надвигался на врага, и оба взяли добычу на поле битвы: царь – несколько вооружений, а его военачальник – трех пленников, за что он вновь получил от Тутмоса знаки отличия. Войско, понятно, ожидала богатая пожива на поле битвы: лошади, бронзовое оружие, не считая колесниц, богато украшенных золотом и серебром. Союз нахаринских царьков был совершенно расстроен, и все средства к дальнейшему сопротивлению уничтожены или захвачены победоносными египтянами. Как ни были удалены сирийские князья от Египта, все же они узнали, насколько далеко простирается и как могущественна рука фараона, и прошло 7 лет, прежде чем они восстали снова.

 

Последние походы Тутмоса III в Азию

Летописи Тутмоса от двух следующих лет потеряны, в мы ничего не знаем о цели его одиннадцатого и двенадцатого походов. 38-й год застает его в южной ливанской области, во время его тринадцатого похода, карающим вновь область Нугес, впервые почувствовавшую его могущество 15 лет назад, во время его первой кампании. В течение этой экспедиции он не только получил дары от царя Кипра, но также и приношения из далекого Аррапахита, позднее – провинции Ассирии. Беспокойные бедуины на юге Палестины заставили царя пройти по их стране в следующем году, и все тот же Аменемхеб взял трех пленников во время сражения в Негебе. Остаток четырнадцатой кампании Тутмос провел в Сирии, где поход принял характер простого ревизионного объезда, но оба эти года он, как и раньше, держал запасы в приморских городах, на случай восстания. Дань, по-видимому, вносилась регулярно в течение следующих двух лет (40-го и 41-го), и вновь царь «Великой Хатти» прислал дары, которые Тутмос по-прежнему принял как «дань».

Князья Сирии, как жестоко ни были они наказаны, не желали тем не менее окончательно отказаться от своей независимости и признать главенство Египта, как неизбежное и постоянное условие своего правления. Подстрекаемые исконным врагом Тутмоса Кадешем, они вновь восстали, соединив вместе свои последние силы, чтобы сбросить тяжкую руку фараона. Вся Нахарина была вовлечена в союз, особенно деятельное участие в котором принимал царь Тунипа. Великий царь был теперь стариком, вероятно, более 70 лет от роду, но с обычной быстротой он появился весной 42-го года со своим флотом у северного берега Сирии. Это была его семнадцатая и последняя кампания. Подобно первой, она была направлена против его главного врага Кадеша. Вместо того чтобы напасть на него по-прежнему с севера, Тутмос решил отрезать его от северных союзников и взять сначала Тунип. Поэтому он высадился в одном из пунктов между устьем Оронта и Нар-эль-Кебиром и взял приморский город Эркату; точное местоположение последнего неизвестно, но, вероятно, он лежал приблизительно против Тунипа, на который царь затем двинулся. Тутмос задержался в Тунипе вплотьдо жатвы, но взял его после короткого сопротивления. Он совершил затем благополучно переход вверх по Оронту к Кадешу и опустошил местные города. Царь Кадеша, зная, что все для него будет потеряно, если он не сможет разбить армию Тутмоса, оказал отчаянное сопротивление. Он завязал с египтянами битву под стенами города и, чтобы одержать верх над закаленными войсками Тутмоса, прибег к хитрости. Он выпустил кобылу навстречу египетским колесницам, надеясь таким способом раздразнить жеребцов и произвести беспорядок или прорвать египетскую военную линию, чем бы он мог воспользоваться. Но Аменемхеб соскочил с колесницы с мечом в руке, пустился бегом за кобылой, рассек ее и отрезал ей хвост, который принес с триумфом к царю. Осадные колонны Тутмоса сомкнулись затем вокруг обреченного города, и был отдан приказ начать приступ. Желая пробить брешь в стене, Тутмос собрал весь цвет своей армии. Аменемхебу было поручено начальство. Опасный подвиг был удачно выполнен, наиболее испытанная часть ветеранов Тутмоса ворвалась через брешь вслед за Аменемхебом, бывшим во главе их, и сильнейший город Сирии был вновь во власти фараона. Вспомогательные нахаринские войска, находившиеся в городе, попали в руки Тутмоса, и, по-видимому, ему не было надобности идти на север. Во всяком случае, принимая во внимание его преклонный возраст, ему можно простить, что он не предпринял такой суровой экспедиции после долгой кампании. Возможно также, что время года было слишком позднее для того, чтобы он мог совершить большой поход до наступления зимних холодов. Как бы то ни было, события показали, что никаких дальнейших военных действий на севере не потребовалось. После того ни разу при жизни старого царя не делали азиатские князья попытки сбросить его иго. В течение 17 кампаний, длившихся 19 лет, он вновь и вновь разбивал их, пока у них не прошло всякое желание сопротивляться. С падением Кадеша исчез последний след гиксосской державы, некогда подчинившей себе Египет. Имя Тутмоса было у всех на устах, и когда, спустя четыре поколения, его потомки не могли оградить своих верных вассалов в Нахарине от нападения хеттов, несчастные покинутые вспомнили великое имя Тутмоса и писали патетически в Египет: «Кто мог раньше грабить Тунип, не будучи (затем) ограблен Манахбирией (Тутмосом III)»?

Но даже и теперь, семидесятилетним стариком, или еще того старше, неукротимый воин держал в приморских городах нужные запасы и, без сомнения, в случае необходимости вновь ввел бы в Сирию свою армию. В последний раз в Азии принял он послов от князей-данников в своей палатке и затем вернулся в Египет. Там нубийские послы вручили ему свыше 578 фунтов золота из одного Уауата.

 

Походы Тутмоса в Нубию

Можно было думать, что престарелый царь воспользуется вполне заслуженным отдыхом в течение нескольких лет, которые ему оставалось жить, но, утвердив наконец на прочном основании владычество Египта в Азии, он обратил свое внимание на Нубию. Несомненно, что Менхеперрасенеб, начальник золотой и серебряной сокровищницы, получал оттуда ежегодно 600–800 фунтов золота; так, даже на основании тех неполных сведений, которыми мы располагаем, мы видим, что в 41 -м году поступило около 800 фунтов. Наместник Нехи управлял в то время Кушем уже 20 лет и высоко поднял производительность страны, но великий царь желал расширить свои владения еще дальше на юг. В последние годы жизни, как показывают его сооружения, он был необычайно активен во всей этой провинции: мы находим его храмы вплоть до третьих порогов в Калабше, Амаде, Вади-Хальфе, Кумме и Семне, где он восстановил храм своего великого предшественника, Сенусерта III, и в Солебе. Из факта очистки канала у первых порогов, которую он должен был произвести в 50-м году, мы узнаем, что его экспедиция возвращалась тогда из похода против нубийцев. Нельзя предполагать, чтобы престарелый Тутмос сопровождал ее. Вероятно, в ту же область и раньше отправлялись экспедиции, ибо Тутмос мог привести двукратно на пилонах своего Карнакского храма список 115 пунктов, покоренных им в Нубии, и еще другой, содержащий около 400 подобных названий. География Нубии слишком мало известна, чтобы мы могли определить местонахождение покоренной территории, и в точности неизвестно, насколько далеко вверх по Нилу передвинулась египетская граница, но несомненно, что она значительно приблизилась к четвертым порогам, где мы находим ее при его сыне.

 

Значение Тутмоса III в древнеегипетской истории

Еще 12 лет суждено было прожить великому царю после его возвращения из последней кампании в Азию. Когда он почувствовал, что силы его падают, он сделал соправителем своего сына, Аменхотепа II, рожденного ему царицей Хатшепсут (Меретра), о происхождении которой нам ничего неизвестно. Приблизительно через год, 17-го марта 1447 г.до н. э., за пять недель до начала 55-й годовщины его царствования, он закрыл свои глаза для мира, где он играл такую значительную роль. Он был похоронен своим сыном в собственной усыпальнице в Долине Царей, и его тело сохранилось до сих пор. Перед его смертью жрецы Амона вложили в уста своего бога гимн в его честь, который, хотя и будучи произведением весьма искусственным, не лишен литературного интереса; он показывает не только его великую славу, как она рисовалась жрецам, но и то, насколько сильно запечатлелся он в представлении своих современников.

После длинного предисловия, прославляющего Тутмоса, его бог Амон говорит ему:

 

Я пришел и дал тебе разбить князей Джахи,
Я поверг их под твою пяту среди холмов их;
Я дал им увидеть твое величество, как владыку
лучезарности, Так что ты просиял им в лицо, как мой образ.
Я пришел и дал тебе разбить азиатов.
Ты взял в плен вождей азиатов из Ретену;
Я дал им увидеть твое величество, покрытое украшениями,
Когда ты взял оружие войны в колеснице.
Я пришел и дал тебе разбить восточную страну.
Ты низверг находящихся в областях Божественной Страны;
Я дал им увидеть твое величество, как кружащуюся звезду,
Когда в огне разбрасывает она пламя и дарует из себя росу.
Я пришел и дал тебе разбить западную страну, Кефтиу и Кипр в ужасе;
Я дал им увидеть твое величество, как юного быка,
Твердого сердцем, рогатого и непреоборимого.
Я пришел и дал тебе разбить живущих среди болот.
Земли Митанни дрожат от страха перед тобой;
Я дал им увидеть твое величество, как крокодила.
Владыку страха в воде, к которому нельзя приблизиться.
Я пришел и дал тебе разбить живущих на островах,
Находящиеся среди великого моря слышат твой рев;
Я дал им увидеть твое величество, как мстителя,
Возвышающегося на спине своего убитого врага.
Я пришел и дал тебе разбить ливийцев,
Острова Утентиу принадлежат мощи твоей доблести;
Я дал им увидеть твое величество, как яростноокого льва,
В то время, когда ты превращал их в трупы в их долинах.
Я пришел и дал тебе разбить крайние пределы земли,
Окружность Великой Дуги (Океана) у тебя в руках.
Я дал им увидеть твое величество, как парящего ястреба,
Схватывающего то, что он видит, как ему захочется.
Я пришел и дал тебе разбить находящихся у твоей границы,
Ты взял Обитателей Песков живыми в плен;
Я дал им увидеть твое величество, как южного шакала.
Быстроногого, потаенно идущего, рыскающего по Обеим Странам.

 

Мы знаем достаточно о Тутмосе, чтобы видеть, что здесь не все только поэзия или лесть раболепных жрецов.

Его личность более выпукла и индивидуальна, чем личность всякого иного царя Раннего Египта, исключая Эхнатона. Мы видим человека с безграничной энергией, которой мы не встречаем ни в одном фараоне ни до, ни после, человека разностороннего, набрасывающего рисунок чудных ваз в минуту отдыха, администратора с глазами рыси, одной рукой обрушивающего свои войска на Азию, а другой – карающего лихоимных сборщиков податей. Его визирь Рехмира, близко стоявший к его особе, говорит о нем: «Вот, его величество был тем, кто знает, что происходит. Не было ничего, о чем бы он не был осведомлен; он был Тотом (богом знания) во всем; не было ни одной вещи, которой бы он не выполнил». Хотя летопись его несравненных подвигов наполняла его сердце гордостью, тем не менее, запечатлевая их, он не раз заявляет свое глубокое преклонение перед истиной: «Я не преувеличивал, – говорит он, – с целью похвастаться тем, что я сделал, говоря: «я сделал нечто», когда мое величество этого не сделал. Я не делал ничего... что можно было бы опровергать, я делал это ради моего отца Амона... ибо он ведает небо и ведает землю; он видит ежечасно всю землю». Такие утверждения, соединенные с преклонением перед богом, требующим правды, нередки в его устах. Его царствование знаменует эпоху не только в Египте, но и на всем Востоке, известном в то время. Никогда раньше в истории не владел один человек судьбами такой обширной нации и не придавал ей такого централизованного, прочного и в то же время подвижного характера, что в течение многих лет ее влияние переносилось с неизменной силой на другой континент, запечатлеваясь там, как удар искусного мастера тяжеловесным молотом по наковальне; следует при этом добавить, что молот был выкован собственноручно самим Тутмосом.

От укреплений Малой Азии, от болот Верхнего Евфрата, от островов среди моря, от топей Вавилонии, от далеких берегов Ливии, от оазисов Сахары, от плоскогорий Сомалийского берега и от верхних нильских порогов приносили князья дань его величию. Таким образом, впечатление, произведенное им на эпоху, было не только распространено во всем тогдашнем мире, но и носило совершенно новый характер. Его внушительная фигура, возвышавшаяся со своей справедливо карающей рукой среди мелких заговоров и предательских вожделений ничтожных сирийских царьков, прояснила атмосферу восточной политики, как сильный ветер, разгоняющий тлетворные пары. Память о неотвратимой каре его мощной десницы жила среди потрясенных жителей Нахарины в течение трех поколений. Его имя могло служить заклинанием, и спустя столетия после того, как его империя распалась на части, оно изображалось на амулетах как магическое слово. И мы можем гордиться, что в странах нашего цивилизованного мира возвышаются, как величайшие памятники первого создателя мировой империи, его гелиопольские обелиски.

 

Подзаголовки главы даны автором сайта для удобства читателей. В книге Д. Брестеда и Б. Тураева они отсутствуют.