Книга вторая
Нравы и характеры
Глава I
(окончание)
VI. Аналогичные образы жизни. – Принцы и принцессы. – Придворные. – Финансисты и парвеню. Посланники, министры, губернаторы, высшие военные чины.
Каков генерал, таков и главный штаб; придворные подражают монарху. Подобно колоссальному изображению из драгоценного мрамора, воздвигнутому в центре Франции и уменьшенные копии, которого в тысячах экземпляров имеются в провинциях, повторяется королевская жизнь в меньших пропорциях. Повсюду представительство и приемы, повсюду проводят время в многочисленном обществе. Прежде всего, я вижу вокруг двора около дюжины дворов принцев; каждый принц или принцесса крови имеет двор оплачиваемый частью или целиком из средств казначейства, наполненный дворянскими пажами, дамами, в общем, пятьдесят, сто, двести и до пятисот должностей. Такой двор имеет королева, принцесса Виктория, принцесса Аделаида, принцесса Елизавета, брат короля, его супруга, граф д`Артуа, графиня д`Артуа; маленький дофин, герцог Нормандский, все трое детей короля, герцог Ангурский, герцог Беррийский, оба сына графа д`Артуа: шести-семилетние дети уже присутствуют при выходах и устраивают приемы. Если я возьму точное число, то за 1771 год нахожу еще двор герцога Орлеанского, герцога Бурбонского, герцогини Бурбонской, принца Кондэ, графа Клермонтского, вдовствующей принцессы Конти, принца Конти, графа де ла Марш, герцога Пантьевр. Каждый из этих лиц, кроме своего помещения во дворце имеет еще свой замок и свой дворец, где у него есть кружок близких ему лиц; королева имеет в Трианоне и Сен-Клу, сестры короля в Бельвю, брат короля в Люксембурге и в Брюнуа, граф д`Артуа в Медоне и Багателле, герцог Орлеанский в Палэ-Рояле, в Монсо, в Иль-Адане, Кондэ в бурбонском дворце и Шантильи, Герцог Пантьевр в Сео, Анэ, Шатовилэне; я опускаю половину этих резиденций. В Пале-Рояле все представленные лица могут приходить ужинать в дни оперы. В Шатовилэне все, приехавшие ко двору, приглашаются обедать, дворяне за стол герцога, другие за стол его камер-юнкера. В Тампле, ужины по понедельникам собирают полтораста приглашенных. «Число приближенных принцессы, – говорит герцогиня Мэнская, достигает сорока или пятидесяти человек». Свита неразлучна с принцем и сопровождает его даже в поход. «Г. принц де Кондэ, – говорит де Люинь, – завтра отправляется в армию в сопровождении большой свиты, а у него двести двадцать пять лошадей, у графа де ла Марша сто. Герцог Орлеанский уезжает в понедельник; у него триста пятьдесят лошадей».
Замок Шеверни на Луаре. Франция
Кроме родственников короля, все вельможи, являющиеся ко двору, имеют свой двор в отеле в Париже или Версале и в замке, отстоящем на несколько миль от Парижа. В мемуарах эта сторона дворянской жизни освещается довольно подробно. Так, мы имеем сведения о герцоге Жеврском, камергере, губернаторе Парижа и Иль-де-Франса, управлявшем, кроме того, Лионом, Суассоном, Нойоном, Крепи, охотничьим округом Муссо, получавшем двадцать тысяч ливров пенсии, типичном придворном, который, благодаря своей должности, роскоши, фавору, долгам, значению, вкусам, занятиям, и образу мыслей, представляет из себя в миниатюре всю аристократию. Его память на родство и генеалогию удивительна; он основательно ознакомился с драгоценной наукой этикета; благодаря этим двум качествам, он является оракулом, и с ним нередко советуются. «Он великолепно украсил свой сад и дом в Сен-Уэне». «У него была многочисленная свита, состоявшая из дворян, пажей, слуг всякого рода, требовавшая огромных расходов... Каждый день у него состоялся парадный обед... Почти ежедневно он давал частные аудиенции. Не было человека ни в городе, ни при дворе, не имевшего с ним какого-нибудь дела. Даже министры и принцы крови были чем-нибудь обязаны ему. Он принимал, еще находясь в постели. Он писал и диктовал среди большого общества... Его дом в Париже и квартира в Версале не пустели с момента его пробуждения и до того времени, пока он не ложился спать». Двести или триста домов в Париже, в Версале имеют приблизительно такой же характер». Никогда не находишься в одиночестве, – таков обычай во Франции, – говорит Горас Уолпол, – «сжечь на народе свою свечу». Отель герцогини Грамон с утра наполняется самой избранной публикой. Пять раз в неделю у герцога Шуазеля, в десять часов вечера, мэтр-д`отель обходит салоны, подсчитывая приблизительное число гостей, а затем распоряжается накрывать стол на пятьдесят, на шестьдесят, на восемьдесят кувертов; вскоре этому примеру последовали все богатые дома, желая похвастать, что они держат открытый стол для всех приходящих.
Само собой понятно, что выскочки, финансисты, покупающие или прибавляющее к своему имени название имения, копируют привычки и образ жизни аристократии. И я не говорю здесь о Буре, Божонах и других денежных мешках, роскошь которых затмевает роскошь принцев.
Взгляните хотя бы, как живет сравнительно мелкий финансист г. д`Эпинэй, умная и скромная жена которого отказывается от всякого внешнего блеска. Даже в этом доме «число слуг, женщин и мужчин достигает шестнадцати»... Когда г. д`Эпинэй встает, к нему немедленно является слуга, чтобы одевать его. Два лакея находятся тут же в ожидания его распоряжений. Первый секретарь является, чтобы доложить о полученных письмах, которые он обязан вскрывать; но при этом его сто раз прерывают. То входит барышник, предлагающей купить небывало красивых коней, то какой-нибудь ветрогон, которому была оказана поддержка для поступления в оперу, после того как он взял несколько уроков хорошего тона и пения. «Но вот, наконец, я встаю и ухожу. Два лакея открывают обе половинки двери, хотя я мог бы пройти и в игольное ушко, а двое других слуг в прихожей возвещают о моем появлении. Все становятся шпалерами; здесь суконщики, торговцы инструментами, ювелиры, лакеи, должники и другие скучные, надоедливые господа. Бьет полдень, а то и час пополудни, прежде чем окончен туалет, и секретарь, зная, что нет возможности сообщить своему господину подробный отчет о делах, передает ему небольшую записку, где написано, что он должен говорить на совещании откупщиков». Праздность, беспорядочность, долги, церемониал, тон покровителя, – все это кажется пародией настоящего «света»; здесь мы находимся в последнем этаже аристократии. А между тем двор г. д`Эпинэй напоминает в миниатюре двор короля.
Тем более необходимо министрам, послам, главным чиновникам, представляющим или замещающим короля, вести дом на широкую ногу. И здесь, как во всем дурном и хорошем, главным виновником был Людовик XIV. Политика, учредившая двор, предписывала пышность. «Чтобы нравиться ему, люди расточали деньги на платья, экипажи, стол, дворцы, игру; этим можно было заставить говорить о себе. От двора зло перешло в провинцию и в армию, где люди оценивались по тому, какой держали стол и по остальному великолепию». В продолжение одного года маршал де Бель-Иль на поездку и пребывание во Франкфурте во время избрания Карла VI израсходовал 750.000 ливров на путешествия, перевозку, празднества, постройку обеденной залы и кухни, кроме 150.000 ливров затраченных на ящики, часы и другие подарки; по распоряжению кардинала Флери, будучи экономным, у него на кухни было всего 101 человек прислуги. В Вене в 1772 г., у посла, принца де Роган были две коляски, стоившие в общем 40.000 ливров, 40 лошадей, 7 пажей благородного происхождения, 6 дворян, 5 секретарей, 10 музыкантов, 12 выездных лакеев, 4 курьера, ливреи которых стоили 4.000 ливров каждая и в той же пропорции остальное. Всем известна роскошь, вкус и великолепные обеды кардинала де Берни, в Риме. «Его называли римским королем, и он действительно был им благодаря своему великолепию и оказываемому ему почету... В празднествах, церемониях, иллюминациях он был выше всякого сравнения». Он сам, смеясь, говорил про себя: «я содержу французскую гостиницу на перекрестке Европы». Вследствие этого, вознаграждения, получаемые ими, были в два, три раза больше теперешних. «Король назначает 50.000 экю главным посланникам. Герцог Дюрасский получает в год до 200.000 ливров, занимая пост мадридского посла. Кроме того, ему назначено 10.000 экю награды, 50.000 ливров за секретные дела и выдано мебели и других вещей на 400.000 ливров, половина которых осталась за ним». Расходы и оклады министров приблизительно такие же. В 1786 г. канцлер получает 120.000 ливров жалованья, хранитель печатей 135.000; «де Вильдель, в качестве государственного секретаря, должен был получать 180.670 ливров, но он представил доклад, указывая, что этой суммы ему недостаточно и ему было назначено 226.000 ливров». Кроме того существовало правило, что когда эти лица выходят в отставку, король назначает им 20.000 ливров пенсии и 200.000 в приданое дочери. Этого немного для их образа жизни. «Они все принуждены держать такой огромный штат прислуги, что не могут даже разбогатеть, получая такое содержание; у них у всех открытый стол, в Париже по крайней мере три раза в неделю, а в Версале и в Фонтенбло ежедневно». Ламуаньон, при своем назначении канцлером, получил 100.000 ливров жалованья, тотчас же все решили, что он разорится, так как он взял к себе прислугу своего предшественника, которому один стол обходился в 80.000 ливров. Обед, даваемый им в Версале, первому совету, стоил 6.000 ливров и кроме того как в Версале, так и в Париже у него ежедневно накрывался стол, по крайней мере на двадцать приборов». В Шанбару у маршала де Сакс ежедневно бывало два стола, один на шестьдесят, другой на восемьдесят приборов; в конюшнях стояло четыреста лошадей, кроме того он содержал полк улан для своей охраны, театр стоящий ему 600.000 ливров и образ жизни который он вел или который вели окружающие его, напоминал вакханалию Рубенса. Что касается генерал-губернаторов, то мы уже видели, что во время их пребывания в провинции, все их занятие состоит в приемах; наряду с ними интендант, единственный человек дела, также устраивает великолепные приемы. Военачальники, наместники, чиновники, командируемые из центра, тоже держат открытый салон, из моды, из приличия и из праздности. Вместе с ними в провинцию заносятся из Версаля элегантность и гостеприимство. Если с ними едут их жены, они скучают, «принужденные сидеть в кругу пятидесяти лиц, говорящих лишь общие места, занимающиеся вязаньем или игрою в лото и проводящие по три часа за столом». Но «все военные, все окружные дворяне, все городские дамы ездят к ним на балы и восхваляют их красоту, и вежливость». Даже в среднем классе можно встретить такие же нравы. В силу установившегося обычая полковники и даже капитаны платят жалованье своим офицерам и расходуют гораздо больше, чем получают. Вследствие этих причин командование полком предоставляется сыновьям знатных вельмож, а роты предоставляются богатым дворянам.
От колоссального королевского дерева, пышно распустившегося в Версале, по всей Франции распространилось тысячи побегов расцветавшие, как, в Версале, в букеты празднеств и собраний.
VII. Прелаты, сеньоры и мелкое дворянство в провинции. – Феодальная аристократия превратилась в салонное общество.
По этому образцу и под влиянием, оранжерейной температуры все аристократические отпрыски, даже в самых отдаленных провинциях, стремятся попасть в свет. За неимением других занятий дворяне посещают друг друга, и главная обязанность хорошего хозяина дома – это прилично принять гостей; я говорю здесь как о духовных, так и о светских. Сто тридцать один епископ и архиепископ, семьсот аббатов – настоящие светские люди; у них хорошие манеры, они богаты, совсем не строги, и их епископский дворец или их аббатства являются для них дачами, которые они украшают, чтобы было где принять гостей. В Клэрво, дон Рокур очень вежливый по отношению к мужчинам и еще более вежливый в обращении с дамами не выезжает иначе как в карете, запряженной четверкой со скачком впереди; он приказывает называть себя монахам монсеньором и держит целый двор. В монастыре Ореньи близ Сен-Кантена «у аббатиссы есть слуги, карета, лошади, к ней приезжают на обед и в гости светские люди. Принцесса Христина, аббатиса Ремирмона и её дамы канониссы почти всегда находятся в пути, и тем не менее «в аббатстве живут весело», там устраиваются приемы в частных апартаментах принцессы. Двадцать пять женщин-начальниц и девятнадцать приоров имеют всегда открытые салоны, где собирается избранное общество, так что только незначительный барьер отделяет духовных от большого света, из которого они набираются. В Аликсе близ Лиона канониссы приходят на хоры в фижмах, «одетые как мирянки», в черных шелковых платьях, с накидками на горностаевой подкладке. В одном из Альзасских монастырей «целую неделю, говорит одна посетительница, мы гуляли, отыскивая следы римских дорог, много смеялись, даже танцевали, так как в аббатство приезжает много народу, и в особенности часто говорили о тряпках». Близ Сарлуи лутрские монахини обедают вместе с офицерами и не отличаются излишней скромностью. Большинство монастырей являются приятными убежищами для молодых вдов, для замужних женщин, мужья которых находятся в армии, для молодых девушек, начальница же, чаще всего дама высшего общества, с удовольствием руководит этим милым женским мирком.
Замок Амбуаз на Луаре. Франция
Но нигде великолепие, гостеприимство, толпа не достигают таких размеров, как в епископских дворцах. Я уже описывал положение епископов: столь могущественные владетели феодальных прав, наследники и преемники древних государей страны, кроме того, частые посетители Версаля, они не могут не иметь двора. Сисэ, епископ Бордоский, Дилон, архиепископ Нарбонский, Бриен, архиепископ Тулузский, Кастеллан, епископ Мандский и сюзеренный владетель Жеводана, архиепископ Камбрейский, герцог Камбрейский сюзеренный владетель Камбрезии и наследственный президент провинциальных штатов, – почти все эти лица принцы, не должны ли они поэтому вести подобающий им образ жизни? Вот почему они охотятся, занимаются строительством, принимают гостей, имеют церемониал пробуждения, приемную залу, приставов, чиновников, открытый стол, большой штат прислуги, экипажи и чаще всего долги, необходимую принадлежность каждого вельможи. В почти королевском дворце, выстроенном в Саверне Роганами, наследственными страсбургскими епископами и кардиналами от дяди к племяннику, имеется 700 постелей, 180 лошадей, 14 дворецких, 25 лакеев. «Там собирается вся провинция; кардинал поместил там сразу двести приглашенных не считая слуг; во всякое время там можно встретить от двадцати до тридцати наиболее интересных местных женщин, причем число это нередко увеличивается приезжими из Парижа». «Вечером в девять часов все общество ужинает вместе, что всегда носит характер празднества»; кардинал являлся там лучшим украшением. Великолепно одетый, красивый, изысканно вежливый, любезный, он мог осчастливить каждого одной своей улыбкой. Его лицо внушало доверие; у него была физиономия человека, предназначенного к представительству». Таков же образ жизни главных светских вельмож, когда летом страсть к охоте и прелести сезона приводят их в их имения. Например, Гаркур в Нормандии и Бриен в Шампаньи являются наиболее излюбленными замками. «Туда приезжают из Парижа важные лица, выдающиеся литераторы, а местное дворянство составляет двор». Нет такого имения, куда не залетали бы придворные птицы пообедать, потанцевать, поохотиться, поболтать, принять участие в домашнем спектакле. Этих блестящих птиц можно проследить во время их перелета из одного птичника в другой; они остаются неделю, месяц, три месяца, выставляя напоказ свое оперение. Из Парижа в Иль-Адан, в Вилле-Котре, в Фретуа, в Паншет, в Суассон, в Реймс, в Гризоль, в Силлери, в Бриен, в Балинкур, в Водрель, граф и графиня де Жанлис разъезжают на досуге, блестя умом и веселостью у своих друзей, которых в свою очередь принимают в Жанлисе. Одного взгляда на внешность этих домов достаточно, чтобы понять, что первой обязанностью в то время считалось гостеприимство, а первой необходимостью – находиться в обществе. Их роскошь отличается от нашей. За исключением нескольких княжеских домов, в них нельзя встретить хорошей обстановки: это предоставляют показывать финансистам. Но зато здесь есть все, что может доставить наслаждение другим: лошади, экипажи, роскошные обеды, помещение для приезжающих и, наконец, прислуга более многочисленная, чем в наше время. Взаимное соприкасание заставляет деревенских дворян учиться изысканному обращению, элегантности, постепенно теряя грубость нравов, которыми отличаются такие же помещики в Германии и Англии. Во Франции нельзя уже встретить сквайров Вестерн или баронов Тондертен-Трунк; одна эльзасская дама, видевшая во Франкфурте потешных вестфальских дворянчиков, была поражена контрастом. Французские дворяне самых дальних провинций посещали салоны командующего войсками или интенданта и видели иногда версальских дам, поэтому «у них есть привычка к хорошим манерам, и они несколько знакомы с требованиями моды». Наиболее дикий спускается со шляпой в руке до подъезда, провожая гостей и благодаря их за оказанную ему честь. Самый грубый, находясь в присутствии женщины, извлекает из своей памяти обрывки рыцарской вежливости. Самый бедный и уединенный имеет парадный костюм и орден св. Людовика, чтобы при случае явиться представиться какому-нибудь вельможе или принцу. Таким образом, феодальный главный штаб преобразился от первых до последних степеней. Если бы можно было обнять взглядом тридцать или сорок тысяч дворцов, отелей, аббатств, какую блестящую, великолепную декорацию увидел бы зритель! Франция превратилась в обширный салон, и я не вижу в ней никого, кроме салонных людей. Повсюду начальники, имея власть, стали полными хозяевами, раздающими милости. Они принадлежат к тому обществу, где прежде чем выразить свое восхищение великому генералу спрашивают «мил ли он в обращении». Конечно, они еще носят шпагу, они храбры из самолюбия и по традиции, они умеют умирать, в особенности на дуэли; но светский характер стер прежний военный фон. В конце XVIII столетия их главный талант состоит в умении жить, а их действительное занятие – принимать или быть принятыми.