XVII. Монархические реформации первой половины XVI века

 

(начало)

 

Прием, положенный в основу дальнейшего изложения. – Вопрос об отношении королей к реформации. – Различие между первой и второй половиной XVI века. – Франциск I и Сигизмунд Старый. – Секуляризация Пруссии.

 

В предыдущем мы познакомились с историей реформации в Германии и Швейцарии в связи с религиозными и социально‑политическими движениями в этих странах и с историей возникновения трех основных форм ортодоксального протестантизма, указав при этом на пункты сходства и пункты различия реформации в обеих странах и в трех главных её проявлениях. К дальнейшему рассмотрению реформации мы тоже применяем прием сравнения сходств и различий в её ходе и характере в отдельных странах, принимая в расчет те вопросы, которые необходимо ставить, изучая историю реформации в каждой стране, и исходя из той идеи, что местные видоизменения реформации зависели от исторических условий отдельных стран. Мы знаем, что она начиналась или сверху, по инициативе правительства, или снизу, по инициативе народа и даже вопреки усилиям правительства. В общем первый период реформационной истории характеризуется (кроме Швейцарии) правительственными реформациями, усиливающими монархическую власть, второй период – реформациями народными, получающими в политическом отношении характер оппозиции против королевской власти, в чем главным образом и состоит связь религиозной реформации с политическими вопросами XVI века. С другой стороны, мы знаем также, что в церковных преобразованиях этой эпохи решающее значение принадлежало вообще внецерковным сферам, а в частности и более всего – светской власти. Так как главною политическою формою Западной Европы была в ту эпоху сословная монархия, стремившаяся, однако, сделаться абсолютною, то весьма естественно прежде всего поставить вопрос, как отнеслись европейские короли к реформации, дававшей им, как мы это видели на примере немецких князей, возможность освободиться от папы, подчинить себе местное духовенство, забрать в свои руки церковные имущества и даже сделаться господами над совестью своих подданных. Римская курия давно уже стесняла свободу государей и вызывала против себя с их стороны оппозицию, да и мысль о секуляризации церковной собственности равным образом не была совершенно новой; кроме того, зарождавшийся абсолютизм и прежде стремился расширить сферу ведения государственной власти на все проявления общественной жизни. Понятно, что ввиду всего этого реформация для государей была удобным случаем осуществить свои политические стремления. Но в деле была и другая сторона: при известных условиях католические порядки могли представлять для королей и большие выгоды, а новые учения между тем заключали в себе зародыши политических смут и несогласных с королевскими стремлениями воззрений, так что в иных отношениях для государей было, пожалуй, выгоднее поддерживать католицизм. Отсюда двойственность отношений королей к реформации, та самая двойственность, которую мывидели уже в Германии, где одни из князей приняли протестантизм, другие остались верными старой церкви. И у тех, и у других существовали при этом свои политические мотивы, но несомненен и элемент религиозного убеждения одних в ложности католицизма, других, наоборот, в заблуждении протестантизма. Впрочем, хотя искренний протестантизм таких немецких князей, каковы саксонские курфюрсты этой эпохи, или католическая нетерпимость, например, Георга Саксонского, не подлежат сомнению, но и у католика Карла V, и у протестанта Морица Саксонского политические соображения все‑таки доминировали над религиозными. Можно сказать, что вообще католические государи первой половины XVI века в сравнении со своими преемниками второй половины того же столетия производят впечатление более политиков, чем фанатиков. Поэтому, рассматривая их отношение к реформации, приходится иметь в виду не столько их убеждения, сколько интересы. Перед началом реформационного движения элемент религиозного убеждения был вообще еще слаб. В это время совершалась секуляризация жизни индивидуума и государства, проявившаяся в гуманистической морали и науке и в светском характере теоретической и практической политики, далекой от какого бы то ни было фанатизма. Большая часть монархов первой половины XVI века получила воспитание именно в таком духе. Иное дело – вторая половина XVI века. Это была эпоха, когда столкнулись между собою два фанатизма: фанатизм воинствующего кальвинизма и фанатизм католической реакции, когда трудно было и отвлеченным мыслителям, и практическим деятелям соблюдать нейтралитет между Женевой и Римом. Если, однако, и тогда политические интересы, даже у таких фанатиков, каким был Филипп II, не могли стушеваться перед требованиями католической реакции, то тем более должны они были играть роль до наступления эпохи крайнего фанатизма. Сам Карл V, будучи врагом протестантизма, относился к нему неприязненно скорее с политической, а не с религиозной точки зрения, делая ему, когда того требовали обстоятельства, уступки или собственною властью решая религиозные вопросы вопреки папе, а также предписывая тридентскому собору примирительную программу. И часть немецких князей была отвращена от реформации больше или боязнью разного рода смут, или уступками, какие им делало папство.

Но то же, что случилось с немецкими князьями, могли повториться и с другими государями. Можно указать и на таких королей, которым незачем было стремиться к реформации, и на таких, которые, наоборот, сами ее вводили.

Франциск I

Король Франции Франциск I. Портрет работы Жана Клуэ, ок. 1530

 

Первое относится к королям, французскому и польскому. Франциск I (1515–1547) и Сигизмунд I (1506–1548), царствовавшие в первой половине XVI века, не имели ни малейшей надобности бросаться в реформацию, так как отношения их к папству были удовлетворительны. По болонскому конкордату с Львом X (1516 г.) французский король получил право замещения всех высших церковных должностей в государстве. Это вполне отдавало в его руки местное духовенство, за что он уступал папе прежние доходы с галликанской церкви, отмененные в XV в. буржской прагматической санкцией. Польский король имел те же права гораздо ранее и за более дешевую цену, так как Польше удалось выхлопотать себе право не платить многих поборов в Рим; немногие спорные пункты были тоже благополучно разрешены конкордатом Сигизмунда I с Климентом VII (1525). Таким образом, оба государя были достаточно независимы от папы и имели обширную власть над национальным духовенством. С другой стороны, оба видели в реформации опасное движение, грозящее внутренними смутами. Франциск I отнесся сначала к реформации индифферентно, но в 1525 г. папа Климент VII убедил его, что протестанты – бунтовщики против власти. Беспорядки, произведенные в Париже протестантами в 1535 г., заставили его принять против ереси самые крутые меры. В эдикте 1543 г. реформаты были названы «возмутителями и нарушителями общественного спокойствия, бунтовщиками против короля и правосудия, заговорщиками против государственного благоденствия, зависящего по преимуществу от сохранения чистоты католической религии». Французский король держался принципа: «un roi, une loi, une foi» (один король, один закон, одна вера) и находил, что «все эти секты служат не столько назиданию душ, сколько потрясению государств». На ту же чисто политическую точку зрения еще ранее его стал и Сигизмунд I, которому даже пришлось усмирять восстание в Данциге, получившее реформационный характер. На нововерие он смотрел очень просто: «перестали платить десятину духовенству, чего доброго – перестанут платить подати государству». Вообще, его эдикты против «лютеровой ереси» полны соображениями подобного рода. Эдикты 1520 и 1522 г., запрещавшие ввоз сочинений Лютера, указывают на их опасность для существующего порядка вещей и спокойствия государства (contra mores et instituta patrum... ac in perturbationem communis status): «что останется в жизни твердого и прочного, коль скоро каждому будет дозволено, по собственному разумению и произволу, судить и рядить о вещах божественных и даже человеческих» (tam de divinis, quam etiam humanis rebus)? Эдикт 1523 г. против ввоза, распространения и чтения лютеровых книг, грозивший костром всем ослушникам, также говорит: все это ведет только к смуте и происходит от неповиновения власти, «которая должна охранять единство и спокойствие у подданных ей народов, а это возможно лишь при том условии, если божеские и человеческие учреждения, утвержденные долговременным обычаем и всеобщим одобрением, будут охраняться и поддерживаться, мятежные же люди, желающие быть умнее, чем нужно, – наказываться». Еще эдикт того же года указывал на то, что «после нападения на религию захотят все мутить, а это, как свидетельствуют многие примеры, приводит к бунтам и к гибели государств». Подавляя протестантизм в собственных владениях, и Франциск I, и Сигизмунд I, однако, помогали реформации вне своих государств. Французский король вступал в союз с немецкими протестантскими князьями против Карла V; не без французских денег произошла и реставрация герцога вюртембергского, сопровождавшаяся введением лютеранства в его княжестве. Когда в 1546 г. папа Павел III склонял Польшу к вмешательству в шмалькальденскую войну, Сигизмунд I запретил своим подданным принимать в ней участие на том основании, что он связан одинаковыми узами дружбы с обеими враждующими сторонами, т. е. и с католическим императором, и с протестантскими князьями. Но самый замечательный факт в истории отношений Сигизмунда к реформации, это – его согласие на секуляризацию Пруссии. В 1525 г. гроссмейстер тевтонского ордена Альбрехт Бранденбурский задумал, оставив духовное звание, превратить владения ордена в светское наследственное герцогство в ленной зависимости от Польши. Сигизмунд I не обратил ни малейшего внимания на то, что Альбрехт, собственно говоря, был клятвопреступник, вероотступник и святотатец, и торжественным актом принятия присяги от нового герцога, приехавшего лично для этого в Краков, он санкционировал превращение духовного владения в светское герцогство.

Польский король Сигизмунд I

Польский король Сигизмунд I. Портрет кисти Г. фон Кульмбаха, 1510-е

 

Секуляризация Пруссии имеет и другое значение: владения тевтонского ордена были первою страною вне тогдашней Германии (исключая Швейцарию) где произведена была реформация, не говоря уже о важной политической стороне этого факта[2]. Новый герцог утвердил прежние права своих подданных, а прусский сейм признал краковский договор, что также было одним из первых случаев участия сословно‑представительного собрания в реформации. Этим открывался доступ лютеранству на побережье Балтийского моря, что дополнялось принятием вскоре затем реформации в Дании и в Швеции.



Литература: Сочинения по истории скандинавской и английской реформации названы выше, на стр. 11. Отметим здесь еще новейшее сочинение D. Hague. The church of England before the Reformation. О влиянии реформации на политическую и социальную историю Англии речь идет ниже в главе XXXII. О секуляризации Пруссии см. Kolberg. Die Einfuhrung der Reformation im Ordenslande Preussen. H. Любович. Альбрехт, герцог прусский, и реформация в Польше (Журн. Мин. Hap. Просв. за 1885 г.). Из многотомного труда Fryхеll'я (Berättelser ur svenska historian) часть труда, относящаяся к правлению Густава Вазы, переведена по‑немецки Экендалем (Fryxell. Gustav Wasas Leben). Кроме того, см. проф. Г. В. Форстена. Борьба из-за господства на Балтийском море (т. I). – Дементьев. Введение реформации в Швеции.

[2] Этим создана была Пруссия, позднее соединившаяся с Бранденбургом. Впоследствии по стопам Альбрехта Бранденбургского пошли гроссмейстер меченосцев Плеттенберг (в Лифляндии) и Кеттлер (в Курляндии).